Алексей Смирнов - Судоходство в пролет Страница 13

Мысли мелочные, но все какие-то червивые, донимающие.

Вот эти кассирши, например. Опять они. Почему они все время хотят то десять копеечек, то двадцать? Якобы чтобы без сдачи.

Сегодня я присмотрелся: мать моя женщина! да там у них груды этих монеток! Россыпи! Тогда зачем?

И я догадался, что это специальная лечебная физкультура для склеротически-артритических пальчиков, которые роются в кошелечках, все рассыпают, заполошно зовут на помощь: Коля! Коля…

Коля, нагруженный верблюдом, суетится и беспомощно приседает рядом. Очередь пропитывается настроением кобры.

Надо было ввести такую физкультуру и в нашей больнице. С разрабатыванием суставов. Чтобы покупали гречку, да в рваном пакете – простите, я перевешу, да чтобы стыдно стало, что вообще пришла лечиться и покупать еду.

Одна беда: у меня суставы в порядке. Но это временно.

Есть еще одна беда: крупная купюра. Рублей сто. Ее меняют всем магазином. Но это отдельная тема.

Маршал Кейтель

Мое недельное – дольше – сражение с раковиной завершилось безоговорочной капитуляцией и раковины, и трубы.

Воспользовавшись хирургическим орудием, я извлек из трубы маршала Кейтеля, и он подписал акт. Он, маршал, представлял собой жалкое зрелище.

Когда-то он был картошкой. И жил бы себе в условиях сельского хозяйства. Так нет же, устроил агрессию – и против кого! Против человека, который умеет делать пункции…

Новая баня Цили Аароновны

С утра в мою бедную голову ломится даже не лытдыбр, а нечто непоименуемое.

Вот взял и вдруг вспомнил новую баню Цили Аароновны, нашей дачной соседки. Она не снимала дачу, она володела ею сама, и у нее была резная, она же кованая, калитка.

И был у нее еще зять, с машиной, который построил эту самую баню. Баня была из красного кирпича, а вела к ней, как принято в волшебных странах, дорога из кирпича желтого.

– Заходите, заходите, – приговаривала Циля Аароновна, приглашая нас осмотреть баню. Нам было до этой бани, как до пизды, но мы вошли. Следом за гордой Цилей Аароновной, которая шагала впереди и терла руки передником.

Совершенно новая, необъезженная еще баня. Предбанник, полки, печка, шайки.

Никто в ней еще не успел помыться.

И вот что меня поразило: уже тогда, на девственно чистых бревнах, еще сохранявших аромат смолы и леса вообще, была выцарапана надпись. Такие надписи так просто не делаются, тут подоплека нужна. Написано было следующее: «Люблю тебя, котенок, люблю твои глаза. Но ты еще ребенок, тебя любить нельзя».

Я моментально вспомнил о древнем обычае запускать в помещение кошку. Первой, на счастье. Очевидно, нечто подобное состоялось и здесь, но не в коня корм, баня сгорела.

Бытовая зоология

Кроту за стеной остоебало сверлить, и он купил новые инструменты.

Постукивание, поглаживание, вкрадчивое растирание. А я как раз собрался вздремнуть, но теперь придется соснуть. У Крота.

Мне кажется, что на восстановление Петергофа после развеселой немецко-фашистской оккупации ушло меньше сил и средств.

О, у него объявилось нечто долбежное. И еще пила.

Все ли читали рассказ Кафки «Нора»? Там про крота. Как он обустраивал нору.

Один к одному.

Иногда я радуюсь, что руки у меня растут все-таки из жопы, а не из мозга.

В особенности окурки

Что-то вокруг происходит.

Вчера напал на зарубежного вида дворничиху по причине своего сей же секунд выдуманного арийского превосходства.

Я, понимаешь, плачу колоссальные деньги, а на лестнице как было нехорошо, так еще хуже и стало, особенно после домофона.

– Убирать, – спрашиваю, – не собираетесь? В особенности окурки?

Сейчас звонок в дверь.

Настороженно выглядываю: стоит. Напишите, говорит, мне расписку. Что я лестницу вымыла.

Чтобы я, значит, отыскал бумагу и ручку и написал ей расписку в половом акте: дескать, полы эти вымыты и даже благоухают свежестью ферганской долины.

Я велел ей удалиться, уединиться, написать самостоятельно и пообещал подписать все, что угодно. Вплоть до согласия на посещение подвала с целью интимного экстрима или наоборот.

Предутреннее

Пробудишься так вот в четыре часа утра и раньше, посмотришь в окно, а там идет страшная жизнь.

Эти домики…

Их специально устанавливают, эти якобы детские домики.

В них что-то тлеет и курится, доносится хрипловатый говорок из категории шансон.

Я бы придумал специальные милицейские эвакуаторы для таких домиков.

Чтобы катались по дворам и не тачки хапали, а сразу, не глядя, забирали такие домики и увозили за городскую черту, на неведомые стоянки. Потому что там заведомо замышляется, совершается или обсуждается преступление.

Оптика

Я в Москве.

Мне немного недостает привычной микроскопии.

Волею провидения я живу сейчас на самом что ни на есть девятом этаже, тогда как дома привык обитать на втором.

И мне, конечно, несколько не с руки наблюдать за явлениями с поднебесного балкона. Благодаря которому даже окурки мои уподобляются падающим звездам и побуждают загадывать разнообразные желания: например, чтобы они не попали кому-нибудь в глаз или, наоборот, попали за шиворот.

Кроме того, конечно, затягивает бездна.

Когда-то я читал сомнительную статью о юношеских стихах Карла Маркса, которому хотелось устремиться в бездну или куда-то еще – короче, вниз, в заведомо нехорошее место, и увлечь за собой всех окружающих.

Так вот на балконе я понемногу начинаю постигать этот Капитал.

Ну, не настолько, чтобы хотеть увлечь кого-нибудь за собой. Я вообще по натуре одиночка.

Но тем не менее.

Дома, в Питере, этого нет. Там сразу видно дно, где и Карл Маркс, и ему подобные кто бродит, а кто лежит.

Коммерческий дискурс

Зашел на московский товарно-денежный рынок, он же вещевой-пищевой. В принципе, от питерского мало чем отличается.

В культурном, современного вида павильоне прислушивался к дискурсу.

Участвовали: продавщица пятьдесят последнего размера, охранник с мобилой, некто Леша и прочие персонажи. Все одновременно и как бы в режиме диалога:

– Э-эх! Спать хочу! Холодно в городе! Любви хочется, детектива!

– Блядь, загадили нам все, козлы…

– Домой!

– Слушай, беги уже за шаурмой, мне холодно.

– Что-то у тебя нет ничего святого, Леша!

– А чего?

Джулия Робертс

Иногда со сторонней подачи смотришь фильмы, которых сам никогда бы не посмотрел. Нет, все замечательно, никаких претензий, ни к кому – просто существуют явления (книги, фильмы, люди), которых не должно быть. Звезды легли, и карты легли, и я осведомился в существовании на свете фильма «Близость» и его героев, которые тоже все легли, попеременно, друг с дружкой, в режиме копуляции жгутиковых организмов.

Там было высокое креативное начало со сладкой, по утверждению Джулии Робертс, спермой, которое (начало) мне в итоге захотелось навсегда где-нибудь запереть в креативной студии и не выпускать, пока не наступит смертельно опасный спермотоксикоз.

Там было животное начало в лице ебливого доктора (я лично оскорбился за всех докторов), которого переводчик то и дело называл то травматологом, то дерматологом, и было вообще непонятно, когда он работает и как. Создалось впечатление, что он купил свой диплом в переходе метро вместе с больничным листом, под покровом которого и шляется по шалманам.

Этот доктор хотел знать про Джулию Робертс все – где она кончила, с кем, на каком лежаке, в какой позе, сколько раз и какова на вкус сперма творческого начала, о чем и было исправно, через запятую ему доложено послушной Джулией Робертс, в режиме раскаяния и сострадания, от чего звериное докторское начало осатанело и впало в прострацию.

Вообще, партнеры в этом кино менялись местами с удивительной скоростью. Вот они вместе, но вот как будто что-то произошло, чего нам не показали – так, ерунда, месяца полтора миновало, и они уже поменялись местами, и так много раз.

Доктора к концу фильма мне захотелось лишить диплома и высечь, просто так. На Сенной площади, но в Москве нет Сенной площади.

Короче говоря, мир изменился. Еще вчера я не догадывался о существовании в мире такого кино, а сегодня уже знаю наверняка. По сюжету победило животное докторское начало, но по жизни-то – креативное, ибо на выходе образовался фильм.

Шекспир

В продуктовом магазине – шекспир всерьез и надолго.

Кассирша:

– Гамлет, ты чего такой сердитый с утра?

– Да-а… Я когда сердитый, вот так делаю: ррррррррррр. А у нас еще есть мальчик, его Отелло зовут, он двинутый немножко. Он, когда сердится, тоже вот так делает: ррррррррррррррр.

Дядя

Посетил московского дядю. Дядя был на удивление трезвый и даже не с бодуна, хотя какие-то мысли при виде меня в нем закопошились, но были убиты в зародыше.