Виктория Токарева - Немножко иностранка (сборник) Страница 14

Дима и Рая выходят.

– Ну почему вон? – огорчается Николай. – Не уходите. Не надо меня оставлять.

– Тебе надо побыть одному. Успокоиться. Ты пережил схватку с хищным зверем. Тебе волк мог шею перекусить.

– Ну и что? Это же моя шея.

– Ошибаешься. Это наша шея.

Тамара укрывает Николая одеялом. Подтыкает дырочки. Садится возле Озерникова. Смотрит на него. Николай закрывает глаза.

Барабанная дробь. Под барабан маршируют оловянные солдатики. Они идут слаженно и красиво. Барабаны стучат, набирая силу.

– Коля! Вставай! Машина внизу. Через двадцать минут концерт.

– Я не могу.

– Почему?

– Умираю.

– Выступишь, а потом умирай сколько хочешь. Все билеты проданы. Нельзя отменить.

Тамара прислоняется своей щекой к лицу Озерникова.

– У него действительно жар, – пугается она. – Простудился под дождем.

– Ситуация безвыходная. Коля, вставай! – приказывает Рая.

– Я болен. Я упаду на сцене.

– Песня поднимет. Песня вылечит.

– Я не могу, – стонет Николай. – А если бы я действительно умер?

Зал аплодирует.

Николай стоит в кулисах с цветком в петлице. Рая сует ему под нос ватку с нашатырем. Николай мотает головой. Потом концентрируется. Энергично выходит на сцену.

Зал восторженно аплодирует.

Группа музыкантов играет вступление.

Николай начинает петь ритмичную песню, пританцовывает. Заводится сам и заводит зал. В зале тоже начинают двигаться – сидя и стоя. Молодые ребята и девушки танцуют перед сценой. Некуда девать энергию. Буквально праздник. От болезни Николая не осталось и следа.

Рая в кулисах не может удержаться и тоже красиво движется, поводя руками и бедрами.

– Ну вот, я же говорила! – замечает Рая.

– Это потому, что у него талант сильнее, чем плоть. Этим отличается художник от остальных, – объясняет Тамара.

– Тома, Тома, все это слова, слова… Слов много знаешь. Так и будешь всю жизнь разговаривать.

– Буду.

– А жить когда?

– А я живу. «И душа моя, как парус, вся наполнена тобой»…

– Он всем нужен, – замечает Рая. – Такого попробуй ухвати. А если даже ухватишь – попробуй удержи. Хороша Маша, да не наша. Вот у меня муж – инженер, на фабрике работает. Никто его не знает. Никто в дом не звонит. Никому он не нужен. Мой. И все. А я – его. Скучно, конечно. Но за покой надо платить.

– Нет. Лучше горькое счастье, чем серая, унылая жизнь, – возражает Тамара.

Аплодисменты. Восторженные поклонницы бегут с букетами. Бросают их на сцену.

Николай с коробкой стоит на лестничной клетке. Звонит.

Дверь мгновенно распахивается. В дверях – молодой краснорожий мужик. Враждебно смотрит на Николая.

– Пришел? – уточняет мужик.

Николай растерянно молчит.

– Чего молчишь? Язык в жопу утянуло?

– Ну, пришел, – соглашается Николай.

– Что хочешь?

– Галину Митрофанову.

Мужик выкидывает кулак, бьет Николая в нос.

– А вот это не хочешь?

Николай закрывает лицо. Сквозь пальцы течет кровь.

Выскакивает Галина – женщина с формами, бюст примерно девятого размера. Глубокое декольте демонстрирует все это богатство. Большие глаза, ямочки на щеках – само очарование.

Она смотрит на Николая.

– Это же Озерников, – узнает Галина. – У него гастроли в Доме культуры.

– А ты откуда знаешь? – подозрительно спрашивает мужик.

– Его все знают.

Мужик в ярости толкает Николая. Тот падает на лестничный кафель.

– Что ты делаешь? – пугается Галина. – Ты его искалечишь. Тебя посадят.

– Очень хорошо. Пусть будет суд. На суде я скажу: я бросил все – свой город, своих друзей, родителей, хорошую работу, приехал в эту дыру. Ради кого? Ради тебя. А чем ты меня отблагодарила? Прелюбодеянием!

– Каким деянием, Ваня?

– А таким. Как только я ухожу в рейс, к тебе мужики ходят. А вот сегодня я решил проверить: сказать тебе, что уезжаю в рейс, а сам остался дома. Хотел посмотреть, кто к тебе явится. Вот. Явился. Артист, не хухры-мухры.

Галина помогла Николаю подняться.

– Ты зачем пришел? – надвинулся мужик.

– Посылку принес.

– Какую еще посылку?

– Муж передал. В Москве.

– Я – муж. И я не в Москве. Так что не получилось. Придумай что-нибудь получше.

Он занес кулак, но Николай перехватил руку. Начинается драка. Николай ловким приемом повалил мужика и наступил на него ногой, как победитель.

– Ты, козел! Если тебе жена изменяет, подумай, что в тебе не так, – посоветовал Николай.

– Кто изменяет? – возмутилась Галина. – Кто козел? Сами вы козел! Если вы думаете, что вы артист, а Ваня простой дальнобойщик, то вам все можно?

– А кто первый начал?

– Вы сами пришли и сами хулиганите в чужом доме.

Озерников плюет в пол, поворачивается и уходит.

– А где посылка? – орет вслед Галина.

Николай идет не оборачиваясь.

– Врет он все, – мрачно говорит Иван, поднимаясь. – И ты все врешь!

Хватает жену за волосы и тащит в дом. Слышен женский крик.

Николай идет по коридору гостиницы, злой как черт.

Номер открыт. Николай входит в номер, бросает в кресло все, что в руках, и устремляется в туалет. Но… В туалете Тамара ставит цветы в сливной бачок, как в вазу. Ванна наполнена водой, в ней плавают розы. Таким образом Тамара сохраняет цветы от увядания.

– Могу я хоть раз в жизни остаться один? – орет Николай. – Могу я поссать, в конце концов, или это тоже нельзя?

Тамара выскакивает из туалета. Слышит, как Николай запирается. Слышит звук слива.

Николай выходит. Ему легче.

– Я все поняла, – сухо говорит Тамара. – Это наши последние гастроли. Я ухожу к Сикорскому. Он меня оторвет с руками и ногами.

– Делай что хочешь, – говорит Николай. – Мне все надоело. Могу я хоть раз в жизни позволить себе не петь, когда я не хочу, не улыбаться, не разговаривать?.. Мне уже умереть спокойно не дадут.

– Умирайте на здоровье.

Тамара уходит.

Сцена. Николай поет красивое танго. Зал внемлет.

В кулисах Рая и Тамара. Рая капает в рюмочку корвалол.

– Просто у него было плохое настроение, – объясняет Рая.

– Просто я выпала в кристалл.

– Не поняла.

– Когда в чай кладешь очень много сахара, десять ложек например, раствор перенасыщен, сахар выпадает в кристалл.

– Да. Десять ложек – это много, – соглашается Рая.

Озерников поет. На нем черные очки, скрывающие синяки под глазами. Когда бьют в нос, то синяки почему-то образуются под глазами и потом долго меняют цвет.

– А я знаю, что надо делать, – говорит Рая. – Ты ему роди.

– Как?

– Как все.

– А если он не хочет…

– Сначала все не хотят, а потом все рады.

Николай поет.

Тамара думает.

– У тебя будет собственный маленький Коля Озерников. И ни с кем не надо делиться. Никто его не отберет.

Тамара смотрит на Раю, будто видит впервые.

– Да-да, – подтверждает Рая свою мысль. – Хоть какой-то результат останется от твоей любви. Плюс алименты, пожизненная пенсия. Потом хочешь – работай, не хочешь – не работай.

Аплодисменты в зале.

Ресторан.

Группа Озерникова ужинает. Маленький оркестр играет свою скромную программу.

Рая танцует с Димой. Она старше его, но смотрятся гармонично.

Тамара и Озерников сидят в разных концах стола. Озерников встает со своего места. Садится рядом с Тамарой.

– Извини. – Он целует ее руку.

Тамара не реагирует.

– Ну, проси что хочешь. Любой предмет роскоши: меха и бриллианты.

– Предмет роскоши – это любовь.

– Понимаешь… Ее ведь надо потом куда-то девать, эту любовь. Жениться. Или расставаться. А я не хочу с тобой расставаться. Не хочу тебя терять. Я без тебя пропаду. Ты мне нравишься, Тамара, но я не хочу ничего осложнять. Я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной – чистая и прозрачная, как капля росы на траве.

– Я хочу от тебя ребенка.

У Николая глаза становятся как колеса.

– У меня не будет к тебе никаких претензий, – клянется Тамара. – Ты сам по себе, ребенок сам по себе. Я обещаю!

– Тамара! Это очень тяжело, когда ты сам по себе, а твой ребенок сам по себе. Это трагедия, Тамара. Для тебя, для меня и для ребенка. Ты просто этого не знаешь.

Тамара поднимается и выходит из-за стола.

Тамара и Рая в туалете ресторана.

Тамара моет лицо, смывает слезы.

Рая красит ресницы. Смотрит на себя с одобрением.

– Сколько мне можно дать лет? – спрашивает Рая.

– От двадцати до сорока, – отвечает Тамара.

– Я здесь растолстела килограмма на три, – сокрушается Рая. – Жрем бутерброды, наедаемся на ночь.

Тамара молчит с потерянным лицом.

– Опять? – упрекнула Рая. – Смотри на жизнь проще. Еще какие-нибудь десять лет – и мы постареем, а в старости все равно.

– Я всегда буду его любить. Всю жизнь и потом.

– Ложная цель, – заключает Рая.

– Пусть. Лучше иметь ложную цель, чем не иметь никакой.

– Ты как коммунисты. Шестьдесят семь лет строят, выстроить не могут. «Сделать хотел грозу, а получил козу, розовую козу с желтою полосой». Вот и ты получишь козу.