Эльчин Сафарли - Мне тебя обещали Страница 14

В этой квартире словно нет жизни, хотя, видно, когда-то она была. Сложенная коляска без колес под вешалкой, чуть дальше коробка из фанеры, в ней пыльные мягкие игрушки, пара штук выцветших ползунков. На столике рядом несуразный кусок зеркала, под ним коробки с таблетками.

– Бешир, это ты? Дай мне воды.

Голос пожилой, измученной женщины. Я захожу в комнату, откуда донесся голос. Темно, шторы плотные, практически не пропускают дневного света. Хорошо, что входную дверь оставил открытой, хоть какое-то освещение. Увидев меня, хозяйка нисколько не удивляется. Она лежит на раскладном диване, накрытая до груди одеялом, точнее, тонким ковром с проплешинами. Рядом с ней две табуретки, на одной – пластмассовая бутылка с водой и пакет с таблетками, другая – пустая.

С минуту осматривает меня бездумным взглядом, после чего отворачивается к стене, на которой приклеена чуть размытая фотография. Той самой женщины с младенцем. «Присаживайтесь». Влада не так уж стара. У нее мало морщинок, волосы не совсем седые, руки чистые, почти гладкие. Но у нее старые глаза. Да, глаза затухают. Когда реальность смывает последние капли надежды и больше ничего не остается впереди.

– Я ждала тебя. – Вдруг раздается у стены глухой голос. – Знала, что придешь… Во сне видела… Остальных дел у меня здесь не осталось, только тебя ждала.

Я наливаю ей воды, подношу кружку ко рту. С трудом приподнимается, делает глоток и снова откидывается на подушку. Нет сил.

– Влада… Почему она так поступила?

– Время из нее вытекло, сынок, время.

– А разве им нельзя заполниться заново?

– Заново… Это больше обман, который обязательно закончится, как сон. Да и не все могут такое пережить – рубежи. Вот она, Легкая, не раз пыталась обмануться. Поэтому… да…

– Вы что-нибудь ели? Я принесу вам еды.

– Не суетись, сынок. Мне ничего не нужно. Мое время на исходе. Были мы с ней как две нити сплетенные, две ниточки в одном узелке. Если одну перерезать, другая сама истончается да обрывается.

Где-то в кухне раздается слабый треск, похоже, радиоприемника, а потом начинается тихая музыка. Незнакомая печальная песня. «Я бы не хотел быть в другом месте, кроме этого», – выводит голос. Влада автоматически поправляет подушку, я смотрю на нее исподлобья, и мне становится страшно от мысли, что мое время может закончиться без предупреждения. Мне-то хочется напоследок подышать свежим осенним ветром… Не слишком ли романтическое желание для такой скотины, как я?

– Почему вы назвали ее Легкой?

– Ее так назвал отец. Налей-ка мне еще воды, сынок. Столько ты всего спрашиваешь… А главное-то забыл. Для чего ты здесь?

– Сам не знаю.

– Узнаешь.

– Скажите…

– Сказала же, узнаешь.

– Что же вы загадками разговариваете?

Влада вдруг заходится грубым, лающим кашлем, потом закрывает глаза.

– Новое не может появиться из ничего. Рушится один мир, возникает другой. Для кого конец, для кого начало.

И тут в комнату вошел ужасно тонкий парнишка с шаловливым выражением на физиономии, похожий на фавна. Судя по всему, Бешир.

29

– Меня привел сюда сон. Буквально силой.

– Так и должно было быть.

– Настойчивый сон, будто перемену участи предвещает… Почему я?

– Может быть, это твое спасение. Теперь многое от тебя зависит. У тебя есть возможность противостоять. Молодец, что пришел. Значит, внутри ищешь.

– Что ищу?

– Знание. Только ты сам можешь себя спасти. А высшее научит как.

– Я запутался. Не знаю, куда все идет. Соглашаюсь на неизвестность. И самое странное, мне от этого совсем не страшно.

– Бояться нечего. Меняй листья, но сохраняй корни.

– Корни… Это что, самое начало?

– Нет, сынок. Это то, что находится в глубине тебя. Настоящее-то не всегда настоящее. Может быть просто новый день, такой же, как и вчерашний.

– То есть копать глубже?

– Зачем копать? Надо только заглянуть за занавес.

– Не понимаю… Для чего? Неужели я так уж плохо справляюсь?

– А зачем ты сам заключил себя в тюрьму? Страдания – не обязательный опыт. Ты живешь так и уверен, что эта жизнь одна только возможная и правильная. Отказываешься представить другой путь. Но у тебя две жизни, три, еще больше: та, которую ведешь, и те, которые пока только в мечтах.

– Я бы хотел другую жизнь, но не вышло.

– Какую?

– Ту, в которой был мой главный человек. Она умерла.

– Ты считаешь жизнь в прошлом своим настоящим. Вот и ошибка. Ничего, все в юности такие. Я тоже крутила глобус, всматривалась – какой город мой? Тот город, где было мое собственное счастье. Потом поумнела, поняла: это место не надо искать на карте. Оно всегда с тобой. Оно и есть ты. Самое нужное, ценное ты всегда носишь с собой, все остальное – только декорации. Чтобы сыграть роль в спектакле, нужно это знать. Найти себя самого, самую сердцевину.

– Красивые слова. Но реальность другая, грубая.

– Значит, ты ее видишь такой. Грубой.

– Я вижу ее такой, какая она есть. Трезво. Без всякой мистики, метафизики.

– И ты не веришь в перерождение.

– Не верю. Жизнь дается один раз. Не верю я, что перед нами расстелены разбегающиеся в разные стороны дорожки судьбы. Путь один, свернуть с него некуда. Только и можно, что посмотреть на него иначе, под другим углом. Но сам-то ты от этого не изменишься. Так и поступает большинство людей, ошибочно полагая, что изменили свое направление.

– Ты потерял вкус к жизни, сынок. Рвешься обратно, решил, что не наелся прошлым вдоволь. Но жизнь идет вперед, ничто в природе не останавливается. Закат за восходом. Был бутон – стал цветок. Из гусеницы куколка, из куколки бабочка. Из прошлого настоящее. Не сразу, конечно, – нужно иметь терпение.

– Знаете что… Я вот иронизирую, сопротивляюсь, но мне хочется быть… счастливым. Трудно в это поверить, я даже вслух боюсь говорить.

– Пришло время, значит.

– Да… Одно время задумывался о самоубийстве. На тот момент это казалось избавлением. Потом понял, что, пустив себе пулю в лоб, я разрушу и память о ней.

– Нужно пройти через пропасть, чтобы оказаться на другом берегу. Так начинается все новое.

30

– Ты счастливый человек.

– С чего вы взяли?

– Ты вовремя понял, какие минуты были самыми важными. Молодец, держишься за них.

– Так мало их… Минуты…

– В тяжелых ситуациях люди хватаются за крошечное. Из пожара выносят только самое важное. Простое, человеческое. Все остальное выбирают от скуки.

– А зачем выбирать, если заботы сами нас находят?

– Такая уж жизнь… Главное, не впускать пустяки в себя. Слышать, видеть и держаться от них на расстоянии.

– Это у меня плохо получается.

– Все получается. Не сразу, но в итоге всегда получается. А если вдруг споткнулся, значит, нужно было наклониться к земле.

– Наклоняться-то зачем?

– Послушать, что она скажет. Земля мудрая, на ней опыт многих поколений. Забудешь историю, замкнешься на себе – и сам потеряешься.

– У меня так и произошло.

– Нет. Ты не потерялся. У тебя чуткое сердце, доброе.

– Выходит, я счастливчик и вообще отличный парень? Да вы меня ненавидеть должны – я был там и не спас вашу дочь и внучку. Хотя мне стоило только протянуть руку.

– Чему быть, того не миновать. Не надо спрашивать «почему?», нам всех причин не понять. Каждая смерть – кому-то рождение.

– Хм… Опять загадки? Для чего столько недомолвок?

– А не нужно знать больше необходимого.

– Кто же определяет, сколько необходимо?

– Ты сам.

– Да как это может быть, Влада?!

– Заглядывая в себя. Что в глубине, то и вокруг. Глаза не обманывают, они всю правду расскажут… Какие у нее тогда были глаза?

– Глаза… Полные пустоты.

– Значит, она уже ушла туда, откуда не возвращаются.

31

Бледно-голубой свет из окна, холодный, словно в нем кружатся снежинки. Я осторожно приподнимаю штору, смотрю на улицу. Все кругом серо-бежевое – траву накрыло снегом, голые ветки деревьев плачут сосульками. Кто-то прогнал лето. Еще утром было плюс тридцать: следы от наручных часов горели натертым красным, освежающий ветерок заполнял нутро на вдохе. Сейчас – горький зимний день.

В подбирающемся закате нет ни намека на красный. Пейзаж за окном суровый, безжизненный, как в царстве Снежной королевы. Как же так? Или я сошел с ума, или снова вижу сон. Заглядываю в календарь мобильного: шестнадцатое июня. Тем временем в комнате подморозило уже так сильно, что я чувствую ледяной пол сквозь подошвы мокасин. Кладу ладонь на батарею. Она липкая, красного цвета, похожа на клубничный леденец. К ней прилипли улитки с панцирями в виде черных треугольников. Я зажмуриваю глаза, задерживаю дыхание. Что происходит?!

Вдруг Влада открывает глаза, пытается что-то сказать хриплым голосом. Молчаливая тень Бешир смачивает мокрой тряпкой ее потрескавшиеся губы.