Юлия Вознесенская - Всех скорбящих Радость (сборник) Страница 14

В понедельник все как одна сотрудницы накинулись на Петра Петровича с расспросами:

– Ну, и каким же обедом вас дочка накормила? Рассказывайте!

Петр Петрович расплылся в довольной улыбке и откинулся на стуле, победно оглядев собравшихся вокруг женщин.

– Обед как обед. На первое рисовый суп на мясном бульоне, на второе картошка с котлетами, а на третье чай с тортом.

– И что – все можно было есть? – недоверчиво спросила Нина Федоровна.

– А то! Я ел да нахваливал. Котлетки, правда, самую чуточку недожарились, но сегодня, надо полагать, дожарятся до конца: она же на два дня обед готовила. А картошка была сварена в самый раз и даже посолена в меру. С супом вышла маленькая незадачка, и вы, девушки, нам тут должны помочь советами. Доченька моя помнила, что мама минут за десять до окончания варки клала в суп приправы, а вот какие – не заметила. Ну она и положила все подряд: перец, лавровый лист, гвоздику, корицу и мускатный орех. Я-то ей тоже ничем в этом вопросе помочь не мог.

– Мускатный орех – в суп, подумать только! Ну и как же вы, Петр Петрович, ели этот суп? – спросила Верочка с ужасом.

– Ел. Чихал, но ел. Удивительно вкусный был суп, если не считать запаха! Но мы потом тортиком все заели.

– Ну, поздравляю вас, Петр Петрович, с маленькой хозяйкой! – сказала Нина Федоровна.

– Спасибо. Это ведь и вправду маленький праздник был у нас. Но только вы мне теперь подскажите, какие приправы и сколько надо в суп класть, а я уж дочке передам. Заодно посоветуйте, какую бы мне кулинарную книжку для нее купить, чтобы попроще была?

– А есть, Петр Петрович, такая специальная книжка для девочек, называется «Маленькая хозяйка».

– Спасибо, Нина Федоровна! Сегодня же заеду в книжный магазин и спрошу!

С этого времени наш Петр Петрович стал с каждым днем оживать и меняться к лучшему. И курить стал меньше, предпочитая вести разговоры с сотрудницами отдела о домашнем хозяйстве, явно с целью потом передать их советы дочери. А женщины с искренним интересом расспрашивали его, что он ел накануне на ужин и сегодня за завтраком.

– На ужин у нас вчера были просто восхитительные макароны с потрясающим томатным соусом! – говорил он с гордостью. – А на завтрак вареные яйца. Всмятку!

– Вот вы и оживать стали, Петр Петрович, отходить от горя начали, – как-то сказала ему Нина Федоровна.

– Это все доченька, хозяюшка моя дорогая! Она и сама ожила, плакать по ночам перестала. И учиться, представьте, лучше стала, несмотря на все свои хозяйственные заботы! А я-то как приду с работы и увижу, что она в мамином передничке у плиты хлопочет, обед мне разогревает, – и знаете, Нина Федоровна, – тут он понизил голос, – кажется мне, что за ее спиной невидимо стоит наша мама и подсказывает ей. Как будто помогает. А может, так оно и есть? Ведь она мамина дочка!

Большая стирка

– Мамочка, ну поехали со мной в Изборск, пожалуйста! Как я тебя тут одну оставлю в таком состоянии? Я бы сама с тобой осталась, но у меня же школа, сама понимаешь! – Лидия Николаевна работала директором школы и после похорон отца должна была вернуться к себе в Изборск, а мать никак не соглашалась ехать с нею.

– Не могу, доченька, никак не могу, и не проси! – говорила Ольга Павловна. – Как я папу одного сразу оставлю, могилку его брошу? И дел у меня дома полно: надо все убрать, перестирать…

Квартира родителей и впрямь за время долгой болезни отца была запущена: окна не вымыты с прошлого года, хотя уже был конец мая, шторы тоже давно не стирались, пыли кругом полно.

– Да брось ты все, мама! Поедешь со мной, поживешь на свежем воздухе, отвлечешься немного от горя… А потом у меня будет отпуск, и мы вместе вернемся и сделаем и уборку, и даже ремонт.

– Нет-нет, не уговаривай, Лидуся, не поеду! У меня одной стирки сколько…

– Ну так давай все соберем и в прачечную сдадим!

– Нет, папины вещи я должна сама все перестирать.

– Ну а это еще зачем? Папа никогда ничего не имел против прачечной, он даже сам иногда туда белье носил и приносил обратно.

Лидия Николаевна улыбнулась, вспомнив, как ее отец, бравый капитан первого ранга, помогал «своим девочкам» по хозяйству, когда бывал не в море: сам ходил на рынок за картошкой, делал разный мелкий ремонт в квартире и разбирался с прачечной. Он только требовал, чтобы грязное белье было сосчитано и переписано дома и аккуратно сложено в чемодан: он не то что с узлом каким-нибудь, но и с дорожной сумкой стеснялся ходить по улицам, будучи в морской форме. А без формы он и не ходил никогда, разве что летом в отпуске, на юге.

– Папины вещи надо отдать бедным, – сказала Лидия Николаевна матери. – Нельзя их хранить, это не по-православному.

– Папа твой не такой уж и православный был, Лидуся. Скорее, как я: Бог у нас в душе, а не в храме. Это ты у нас неизвестно в кого такая церковница уродилась, а папа и в церковь никогда не ходил.

– Ходил! И меня водил в детстве в Никольский собор, мы с ним свечки ставили.

– Ах, ну это у них, у моряков, такая традиция была – перед выходом в рейс пойти в Никольский собор и поставить свечку Николаю Угоднику. Собор-то так и называется – Морской.

– Значит, все они были верующими, хотя и не церковными, вот святитель Николай за них и молится.

– Очень помогли молитвы твоего Николая Угодника моему Николаю! Сколько же он страдал, бедный, перед смертью!

– А священника ты так к нему и не позвала, не соборовала его, как я просила?

– Нет, доча, не стала я звать священника. Не решилась, пугать папу не захотела.

– Что значит «пугать»? Как это можно человека священником испугать?

– Он увидел бы священника и сразу догадался, что умирает. Да еще соборование это, которое, говорят, никому не помогает…

– Ты думаешь, мама, умирающие не догадываются, что умирают? Это мы вокруг них заговор молчания устраиваем, головы морочим вместо того, чтобы помочь к смерти приготовиться. И как это «соборование не помогает»? Откуда статистика – «из лесу, вестимо»? Ох, мамочка, мамочка… Соборование если даже не исцеляет человека, то очищает его душу, облегчает ему переход в другую жизнь. Между прочим, многие врачи говорят, что после соборования даже у тяжелых раковых больных часто прекращаются мучительные боли.

– Ну что уж теперь говорить…

– Да, это верно. Слава Богу, хоть похоронили по православному обряду. Ты не забудь, мама, что через два дня будет девятый день, обязательно надо будет панихиду по папе заказать. Я тоже у себя в Изборске закажу.

– Опять панихида? Мне так тяжело было в церкви, доченька, что уж и не знаю, выдержу ли еще одну… Это что, положено так?

– Да, мама. И на сороковой день тоже обязательно. Послушай, давай я на сороковины папины приеду, мы вместе отстоим панихиду в храме, закажем литию на папиной могиле, а потом вместе поедем ко мне.

– Там посмотрим…

Но на сороковины отца у Лидии Николаевны приехать в Петербург не получалось: в школе начался летний ремонт, надо было остаться и приглядывать за рабочими-гастарбайтерами. Она позвонила матери и снова принялась звать ее в Изборск.

– Нет, доченька, не проси, не приеду. Дел у меня много… Стирка большая…

– Что это у тебя, мама, все стирка да стирка! Что же ты там стираешь так долго?

– Да все папины вещи…

Лидия Николаевна поворчала на мать, но смирилась. А перед началом учебного года сама поехала за ней, заставила бросить свою «большую стирку» и все-таки увезла ее в Изборск.

И после первой же ночевки Ольги Павловны в Изборске все разъяснилось. Лидия Николаевна вставала всегда рано. Она привела себя в порядок, помолилась, приготовила завтрак на двоих и пошла будить мать – и застала ее лежащей в постели всю в слезах.

– Мамочка, что случилось?

– Коля… Папа твой… Коля и здесь мне приснился! Я думала, что хоть тут у тебя смогу спокойно спать, без этих мучительных снов! Ведь каждую ночь, ну просто каждую ночь!.. – И она зарыдала, уткнувшись в плечо дочери.

Когда она выплакалась, Лидия Николаевна заставила ее подняться с постели и повела умываться. А за завтраком спросила:

– Так папа, значит, все время тебе снится, да, мамочка?

– Почти каждую ночь. Если только совсем со стиркой замучаюсь да снотворных наглотаюсь – тогда бывает перерыв…

– Расскажи мне, как он тебе снится?

– Ох, доченька, это так тяжело, так тяжело…

– Все равно расскажи, тебе же легче станет.

– Понимаешь, сон мне один и тот же снится. Сначала я слышу звонок в дверь, иду, открываю – а там стоит наш папа. Но в каком виде! Форма на нем полинялая, рукава обтрепаны, нашивок на рукавах и «краба» на фуражке нет, а сама фуражка вообще выгорела до зелени и рубашка грязная, а воротничок просто черный; и ботинки у него не чищены, шнурки в узелках, а галстук в веревочку закручен; сам он худой и небритый, щетина на лице и усы отросли и обвисли. Ты же знаешь, какой аккуратист и чистюля был твой отец, ведь уже и лежа в постели, он сам каждый день брился.