Иван Державин - Дочь за отца. Зов крови Страница 14

– Повторять будем?

– А ты как сам считаешь?

– Должно сойти.

Лида вылезла из машины, обернулась, ища глазами «убитого». Она не смогла избавиться от чувства, что выстрелила в него не холостыми: слишком реально у него выступила кровь на груди и лбу. Но почему на лбу? Она же выстрелила в рот. Неужели она промахнулась с двух метров?

Мытаркин обнял ее за плечи и сказал:

– На сегодня все. Завтра тоже можешь быть свободна. Я прямо сейчас еду в Москву, могу взять тебя с собой.

– Я бы с радостью, но не успею переодеться.

– Зачем? Вживайся в образ пацаненка. Проверишь себя на людях.

Вот мама удивится, подумала она и ответила:

– Я готова.

К ним подошел убитый ею охранник и уставился на нее. У него на рубашке и лбу была «кровь».

– Ну, Евгений Сергеевич, у меня нет слов. У нее были такие глаза, что я испугался, вдруг патроны не холостые, убьет ведь еще к чертовой матери.

Он улыбнулся. У него были лошадиные зубы, но добрая улыбка.

За рулем машины Мытаркина сидел Саша, который обычно возил режиссера на приемы и другие мероприятия, связанные с выпивкой. Насколько Лида знала, Саша не пил вообще. Сейчас он, как обычно, молчал, изредка бросая на нее взгляды.

– Что смотришь? – спросил Мытаркин. – Никак не решишься спросить, куда она грудь подевала? Догадался бы, что она не пацан, если бы повстречал на улице?

Саша покачал головой.

– А вот мы ее сейчас по-настоящему проверим. Лида, у тебя есть свободное время? Я еду к спонсору на фирму, хочешь, езжай с нами в качестве моего сына. Поедешь?

– Это где?

– В районе Сабурова. Посмотришь на живого нового русского. Сын миллионера, симпатичный парень, может, тебе понравиться. Он где-то твоего возраста.

У Лиды тихонько екнуло сердце.

– Как его зовут?

– Эдуард Борисович Бахолдин. Пиво когда-нибудь пила? Треть торговли в Москве проходит через него. Обязательно угостит, попробуешь.

– Она мальчик – возразил Саша.

– Во, разговорился, – удивился Мытаркин. – Прямо Цицерон. Ладно, тогда только этикетки посмотришь. Значит, ты мой сын Филька, Филипп Евгеньевич. Тебе, то есть ему, как в картине, двенадцать и ты мечтаешь стать знаменитым, как и твой папа, то есть я. А потом на просмотре, если Бахолдин сам не догадается, мы ему во всем признаемся.

Лида плохо слушала. Эдик! Зина что-то говорила о его фирме, разбросанной по всей Москве. Может, она тоже работает в Сабурове, и они встретятся. Это уже хуже: Зина ее может и узнать. Значит, надо постараться, чтобы не узнала.

С Эдиком Лида тоже не хотела встречаться, хотя он за ней ухаживал, поджидал у дома и что только ей не предлагал. И подвозить после уроков домой на своей машине, у него был личный шофер-телохранитель, с нее ростом и с квадратной фигурой. И куда только Эдик ни приглашал ее: к себе домой на просмотр нового видеофильма (тогда это было еще редкостью), в единственный в Москве «Макдональдс», в кафе, на пруд и просто погулять. Об этом мечтали все девчонки их класса, а она никуда с ним не пошла. Не нравился он ей почему-то, а после того, что ей рассказала о нем учительница по литературе, она запрезирала его.

Лицей отец Эдика, уже тогда известный миллионер, организовал специально для сына, наняв лучших учителей Москвы.

– Посылать его за границу, как делают другие, я не намерен. С их правилами и моралью в нашем дерьме он потонет сразу. А я хочу, чтобы он в нем плавал, как рыба, – ошарашил он учителей на первом педсовете. – Пусть закаляется здесь в среде таких же наших оболтусов. И никаких ему поблажек. Наоборот, еще строже. Но чтобы мне знания у него были, кровь из носу, хочет он того или нет. Не захочет – вбивайте, как гвозди. Буду лично проверять. Хоть у меня нет высшего образования, но я пойму, что к чему.

А сыну заявил:

– Клянчить и воровать у матери деньги ты больше не будешь. Будешь их зарабатывать сам. Пятерка – сто долларов, четверка – минус двадцать, тройка- минус восемьдесят, а двойка – еще двести. За приличное поведение – тысяча в конце учебного года. А теперь прикинь, сколько ты сможешь заработать к концу школы, если не будешь дураком.

Учителя сразу сообразили, что их работу отец оценивал только по выставленным сыну оценкам. Совсем скоро это подтвердил случай с молодой принципиальной учительницей математики, поставившей Эдику двойку за контрольную. Увидев ее, он весь побелел и бросил на учительницу полный ненависти взгляд. Последствия для нее сказались уже на следующее утро. Шофер Эдика встретил ее у лицея и передал уведомление о разрыве с ней трудового соглашения. С тех пор у Эдика не только двоек, но и четверок никогда не было, и все три года он был единственным отличником лицея. Чтобы оправдать пятерки, учителя упорно вдалбливали в его голову знания, превращая занятия в уроки одного ученика. В классе началась текучесть, несмотря на относительно небольшую плату за обучение. Чтобы придать солидность лицею, в нем были набраны дополнительные нижние классы. И хоть отбор в них был строгим и брали лишь сильных учеников, ни одного круглого отличника в этих классах никогда не было. Им единственным бессменно в течение трех лет оставался Эдик – краса и гордость лицея.

Он и впрямь выделялся среди других ребят: был самым крупным из них и довольно красивым. Девчонки с ума сходили по нему и с радостью шли и ехали с ним, куда угодно. В том числе и это ей тоже в нем не нравилось, что он ухаживал не только за ней, но и по очереди за всеми другими девчонками. Лишь ее он дольше всех добивался, так и не добившись. Особенно настойчив он был после появления в классе Игоря. Тут он ее даже в круиз за границу с собой приглашал, а однажды протянул несколько стодолларовых купюр. Она, конечно, никуда с ним не пошла и не поехала. Купюры тоже не взяла. А когда он увидел, что она не равнодушна к Игорю, невзлюбил его. Лишь после немного отошел и стал хотя бы разговаривать с ним.

Последний раз она видела его на дне рождения Игоря. Эдик там опять психанул и даже ушел раньше, кажется, с Зиной.

Так что предстоящая встреча с Эдиком Лиду не очень, вернее, совсем не радовала. Ее он и сейчас, даже как спонсор и сын миллионера, по-прежнему не интересовал, а увидев, что она и теперь от него не в восторге, какую-нибудь неприятность преподнести ей мог. Может Мытаркину что-нибудь о ней гадкое сказать. Первая ее мысль была придумать причину не поехать к нему, сказав, что у нее вдруг заболел живот или голова, однако она сама сообразила, что это будет выглядеть не серьезно, и Мытаркин может ее неправильно понять, подумав, будто она испугалась, что Эдик может разгадать обман. Но еще больше Мытаркин ее бы не понял, если бы она призналась, что знает Эдика и не хочет видеть его.

Она решила идти на встречу и постараться, чтобы Эдик и Зина, если она тоже там, не узнали ее. Сложность была в том, что они знали ее как раз в двенадцатилетнем возрасте, поэтому она решила избегать своих манер и ужимок тех лет. А не получится, вдруг решила она, и они меня узнают, ничего страшного не случится, Мытаркин будет только доволен, что они когда-то вместе учились.

Она достала из сумки косметический набор и, насколько смогла, доизменила свое лицо, нанеся побольше веснушек и распушив волосы парика, прикрыв ими глаза. Для надежности она натянула кепку на лоб козырьком вперед, чуть в сторону. Больше всего она боялась за свои глаза. Она уже научилась их уменьшать, но это требовало постоянного напряжения.

За высоченным забором совсем не видно было здания лицея – бывшей музыкальной школы.

Их ожидали. Ворота гостеприимно автоматически распахнулись, и Саша въехал во двор. Лида не узнала здания. От музыкальной школы остался один наружный каркас, но покрытый если не золотом, то серебром уж точно: так все блестело и сияло.

Они прошли через массивную железную дверь в большой холл с пальмой посередине, уходившей в потолок. Охранник в милицейской форме оглядел их и строго спросил:

– Оружие есть?

Услышав отрицательный ответ Мытаркина, он позвонил по телефону и доложил:

– Эдуард Борисович, режиссер. С ним водитель и ребенок. Слушаюсь. – Он записал их фамилии, номер машины в тетрадь и открыл дверь предбанника. – Подождите в холле, за вами придут.

Посередине огромного холла стояла пальма, уходившая вверх к стеклянной крыше второго этажа.

– Не бедно живут новые русские? – спросил, усаживаясь Мытаркин. – Все вернулось на круги своя: на богатых и бедных. К сожалению, мы с вами оказались в числе последних, но нас утешает, что нас большинство и есть еще беднее нас.

Вскоре наверху послышались шаги, и на лестнице показались двое мужчин и девушка. У выходной двери девушка попрощалась с мужчинами и подошла к вскочившему Мытаркину.

– Добрый день, Евгений Сергеевич. Эдуард Борисович, вас ожидает.