Алексей Жак - Дикарь Страница 14

– Интересно, – громко прошептала Элеонора Михайловна, прервавшись и отложив картонную заготовку с беглым письмом. – Сережа, у Вас очень интересная последовательность цифр в дате рождения.

– Что Вы говорите? – Сергей уже не знал, что ему делать: смеяться или плакать.

– Минутку, – Элеонора Михайловна полезла под стол, выудила оттуда полинявшую тетрадь с вклеенным листом кальки. Шурша страницами, нашла нужное. – Хотите, расшифрую значение цифр. Кое-что узнаете о себе. Вот, послушайте. У Вас, Сережа, будет долгая-предолгая жизнь, лет девяносто («Немало», прищелкнул языком скептически настроенный Сергей). Далее, безусловная склонность к аналитическому мышлению, гениальные умственные способности («Благодарствую»). Но Вас поджидают неудачи. Пример: сфера торговли и коммерческой деятельности – противопоказание («Боже, я разорен!). К тому же свойство характера, воспитания, моральные качества не благоприятствуют подобной деятельности, хотя умственный потенциал… с долей риска. Отменное здоровье, успехи в любой физической деятельности («Ну вот, посылает на рудники»). Спортивные достижения. Вы еще обладаете экстрасенсорными способностями, получаете подпитку из космоса, своей внутренней энергией можете лечить людей («Если что-нибудь получал из космоса, здесь бы не сидел»). Но Вы не вампир («Страсти какие!»). То есть при лечении будете отдавать энергию, но взамен ничего не получите («Этого и следовало ожидать»). Будете растрачивать, пока не пополните снова, из космоса… Знаете, ведь я тоже умею накапливать энергию. Вот давайте посмотрим, у кого сильнее?

– Это как?

Она протянула к нему руки и заставила подняться. Попросила развернуть ладони кверху. Сергей не сумел возразить и подчинился – более дурацкого положения он не мог припомнить. Ему не было известно, как нужно держать руки. От этого выпятив раскоряченные ладони, – так показывают, что руки мыли, – он с покаянием стал ожидать дальнейшей участи. Элеонора Михайловна специализировано поправила их наклон, потерла резво свои и маховым движением баттерфляй обрушилась на Сергеева мирные плоскости. Но не коснулась, в последнюю долю секунды замерев. Вращая свои ладони плавными кругами, – теперь это напоминало движения рук детей, разравнивающих в песочнице самодельные куличи, – спросила, ожидая правильного ответа:

– Вы ничего не чувствуете, Сережа?

– Абсолютно ничего.

– Ну, как же, как же! Совсем ничего?

– Ни капельки. А что я должен чувствовать?

– Тепло.

– Знаете, что-то есть. Правда, слабо, – сжалился Сергей.

– Вот, видите. Вы, оказывается, сильнее меня. Очень хорошо слышу, как от ваших ладоней идет тепло, даже жар. Вы положительно можете лечить людей. Никогда не пробовали?

– Никогда, – твердо ответил Сергей.

– Поводите вот здесь, – она переместила его ладонь к своей открытой шее, мягкой и нежно-розовой. – У меня тут больное место. Конечно, конечно. У Вас определенно богатые возможности. Прямо жар. Печет.

Сергей покраснел.

– Просто сегодня такая погода: солнце, жарко, повышенная температура тела…

В следующую минуту выскочил, взмокший, красный, в пустынный предбанник владений странной особы, раздающей пропуска в мир загадок. Картонная корочка утонула в нагрудном кармане, без фото, намалеванная фиолетовыми чернилами. Даже не читал, что там написано. «Спасибо, до свидания, очень рад был, премного благодарен, целую ручки, обязательно-обязательно…» Что еще говорил на прощанье? Пока шел, усмехался на каждом шагу.

5. Морские путешествия.

Когда-то давно, как ему казалось, Дикарев работал матросом-электриком на судах Северного морского пароходства. Это было время беззаботное, радостное. Лихое, как он говорил в разговоре с кем-нибудь. Не то лихо, которое означает лишение, горе, беду: «лиха беда начало». А производное от того лихо, что вызывает одобрение, даже зависть: до чего же весело, задорно и смело!

Вся жизнь, сколько помнил, складывалась из отрезков времени, которые наслаивались друг на друга как слоеный пирог. Помогая родственникам на садовом участке, он запомнил, как в раскопанной канаве под фундамент дома разрез лопатой обнажил анатомическую структуру почв. Вначале шел верхний пласт нанесенного ведрами и тележками чернозема и торфа, затем резкая граница, и ниже светлый песок, опять граница, отчетливая, без ломаных линий, и синяя с отливами глина.

Также, разноцветными пластами, без видимых переходов, выстроилась его прошедшая жизнь. Какого цвета был тот период, тол пласт, он разобрать не мог. Может, синий, как та глина, или алый, или ослепительно желтый. Какой-бы не был, но обязательно яркий, до боли, до рези в глазах, до лютиковой болезни на года.

Дикарев не терпел азартных игр, не играл по-настоящему, когда ставка высока и риск запределен. Считал себя хроническим неудачником. Поэтому не искушал судьбу, итак не благосклонную.

Но когда выбрал море, как свою стезю, рискнул. Не сказать, чтобы это была удача, все-таки он долго ждал, и дождался. Как награды за терпеливое ожидание и покорность судьбе, были ему дарованы путешествия и приключения, о которых мечтал с детства, начитавшись чарующих книжек.

Этот период жизни, как дорога в мир неведомого, но знакомого из мира сказок и мифов. Эта дорога легка и невесома, словно воздух или поцелуй, пряма и стремительна, как стрела. Подобно чудесному опьянению в этом путешествии везде сопровождала его нескончаемая музыка, которая звучала даже во сне, не докучая, только радуя. Разве не прелесть – цветные сны, окутывающие ночью, пробуждение от солнца, бьющего в глаза, колышущаяся занавеска у распахнутого настежь окна, пряный запах моря, свежая влага умытого утра, так много обещающего впредь.

И то обещанное изобилие действительно случилось. Искрящееся золотом утро вовсе не мираж, не плод красочных сновидений. На смену этому, самому по себе чудесному утру, приходил теплый Среднеземноморский день, не менее чудесный, загадочный и заманчивый. С наступлением сумерек красный закат разливался по горизонту тягучей кисельной полосой, и ласковый шелест мягкого ветра предлагал необременительную тоску, без которой тихий остывающий вечер был бы невозможен.

Были краткие, но переполненные новизной знакомства с людьми, городами, природой. Все было не так, к чему привык в ожидании, не так, как гадал, совсем наоборот. Не хуже, не лучше. Иначе. Однако это и было замечательно. Это привносило в восприятие окружающего мира неповторимость и ощущение проникновения сквозь покровы таинств. Проникновение в мир иной, не схожий с тем, в котором рос, приобретал штампованные представления о непреложности его устройства.

Первое, восторженное воспоминание, этакая красочная дорожная зарисовка – лучезарный дикий пляж на севере Италии, в городке с певучим (все та же музыка) названием Монфальконе. Доставляло удовольствие произносить это слово. Протяжно и мелодично звучало оно со смягченным -е- на конце.

Дикарев оказался на борту сухогруза в обычном рейсе с заходом в иностранный порт, с привычным пахучим грузом – «балансом», а по-русски крупными поленьями. Грузчики-итальянцы по-муравьиному копошились в их груде, орудуя приспособлениями, похожими на серпы. Среди них встречались югославы – «юги», что не удивляло. Если смотреть вдоль скалистой прибрежной ленты, змеей уползающей к северо-востоку, можно различить в синем кристаллизованном воздухе неотчетливо вырисовывающийся Триест.

Город, прячась в низинах и складках неровностей, скатывался полого с высоченной горы к воде, на спокойной поверхности которой покачивались от мелкой ряби, сверкая на солнце, изящные тонконосые яхты. Как стаи чаек. Белизна парусов, казалось, затеняла все остальные краски, само солнце, чьи разноцветные лучи переливались в прозрачном хрустале между морем и небом.

Близость границы, в какой-то степени влияние чуждой культуры, наплыв эмигрантов – осевших, ассимилировавшихся немцев, поляков, югославов, – сказывались на укладе жизни этого портового городка. Люди очень милые, спокойные, выдержанные. Не узнать в них тех горячих, низкорослых и черноволосых прототипов из итальянских романов и кинофильмов. Добропорядочные, как немецкие бюргеры, располневшие не от американских гамбургеров, чизбургеров и кока-колы, а от спагетти, пиццы и чинзано, предпочитали всем развлечениям и утехам сидение в многочисленных уютных кабачках, тесноватых внутри (но ведь существовали еще столики на улице). В обществе добрых знакомых и соседей играли в карты, отличавшиеся картинками от русской колоды с королями в меховых шапках, с царевнами в расписных платках. Обязательно в углу склоненные головы с туманной шапкой сигаретного дыма. Конечно же, перед каждым крохотный стаканчик с сухим вином, бутыли, выпуклые, объемные, из толстого зеленного стекла обычно где-то вверху под потолком на длиной полке выпячивают покатое пузо с прилипшей этикеткой.