Алексей Пшенов - Шесть, шесть, шесть… Страница 14

– А где же он брал такие деньги на игру? Если я правильно понимаю, Глимскинд нигде официально не работал, – озадаченно перебил Львовича Егор.

– Не знаю. Казино – не налоговая инспекция, чужими доходами не интересуется. Впрочем, Миша играл не так уж и часто – всего пять-шесть раз в год. Может, он у Буянова по дому работал. Скопит жалованье за несколько месяцев, и в казино. Хотя какой из этого чудака работник? – Львович недоуменно развел руками. – Казалось, что так будет всегда: Миша приходит, проигрывает и уходит, а через пару месяцев возвращается и снова проигрывается до копейки. Но шесть лет назад произошло невероятное – Миша выиграл! Это был настоящий шок – неудачнику повезло! И как повезло – у него сыграли три пятитысячных ставки за VIP-столом! Выигрыш – чуть больше полмиллиона! В тот вечер Миша впервые пил в баре вместо сока шампанское и его, естественно, развезло. По правилам казино постоянного клиента с крупным выигрышем отвозит домой не обычный клубный шофер, а кто-нибудь из охранников. В тот вечер дежурным извозчиком был я. Глимскинд был нетрезв, возбужден и очень весел. Около метро он купил огромный букет цветов и всю дорогу нес какой-то вздор про Паскаля, и ханаанейское шестеричное счисление. Лез обниматься и говорил, что теперь его рабство кончилось, и он, наконец-то, женится на какой-то Стелле. Я про ханаанейскую систему запомнил, потому что «Москву – Петушки» почти наизусть знаю. Помнишь там ханаанейский бальзам из денатурата и политуры? «Выпить стакан ханаанейского бальзама – в этом есть и каприз, и идея, и пафос, и сверх того метафизический намек», – с откровенным удовольствием и удивительной точностью процитировал Львович легенду советского самиздата. – Было такое ощущение, будто Глимскинд сам в ту ночь полстакана этого бальзама тяпнул. А возле дома он, не глядя, выгреб мне из кармана целую охапку чаевых и… навсегда исчез.

– В смысле навсегда исчез?

– Он на моих глазах зашел в дом астролога Буянова и с тех пор ни в нашем казино, ни в каких других не появлялся, и никто больше ничего о нем не слышал…

Львович снова достал свою фляжку, трижды перекрестился и сделал несколько глотков.

– Может быть, он женился на своей Стелле и завязал с игрой… а может, подался разорять Лас-Вегас…

По поведению и интонации Львовича было ясно, что ни то, ни другое Глимскинду не удалось, однако Егор решил не заострять на этом внимание.

– А какое отношение к этой истории имеет мой отец?

Львович неспешно закурил и выдержал длинную паузу, явно решая какой-то терзавший его вопрос. Потом жестко раздавил сигарету о край тарелки-пепельницы и решительно встряхнул головой, словно сбрасывая с себя какое-то наваждение.

– Раз уж эта история окончилось такой печалью, то я расскажу тебе все. Мы с твоим отцом всегда работали в одну смену, но на разных постах. Я, как бывший десантник стоял «на воротах», а он, будучи технарем, обычно дежурил в мониторной. Так было и в тот вечер. Когда я отвез Глимскинда и вернулся в казино, там все стояли на ушах. Еще бы – наш хозяин по поводу выигрыша Миши неожиданно примчался посреди ночи едва ли не из Европы! Бывало, что у нас люди выигрывали и больше чем по миллиону, но это никогда не вызывало такого переполоха. Словом, меня сразу же потащили к хозяину. Тот сидел в мониторной вместе с директором службы безопасности и твоим отцом. Втроем они смотрели запись игры Глимскинда. Когда я пришел, мне устроили форменный допрос. Куда я отвез Мишу? Что он делал? Что говорил? Когда я упомянул о Паскале и ханаанейском шестеричном счислении, хозяин буквально из кресла выпрыгнул: «Все сходится! Выигрышная система существует!». Он трижды заставил меня рассказать о поездке с Глимскиндом, а сам все слово какое-то чудное повторял, похожее на славяне. То ли хисяне, то ли ксистяне. Словом, чистый дурдом! Наш хозяин вместе с твоим отцом тогда до чуть ли следующего вечера изучали видеозаписи. Не знаю, о чем они разговаривали, но с этого дня у Толи и появилась навязчивая идея о системе. «Есть, – говорит, – выигрышная система игры в рулетку. Ее еще Паскаль открыл, а теперь Глимскинд вычислил. И наш хозяин уверен, что она есть. Он всю жизнь ищет людей, знающих систему». Я спрашиваю: «И кого он нашел кроме Глимскинда?» Никого, – отвечает, – но такие люди есть!» Упертый был твой отец. «Ты же в казино работаешь, – говорю, – каждый день видишь, до чего игра людей доводит! И, главное, знаешь, что эта зараза не лечится!» А он твердит свое: «Я по записям расшифрую систему. Хочешь на сто баксов поспорим?» Ну, мы и поспорили. Если бы тогда знать, чем это дело кончится… Словом, Толя стал играть. Не в нашем казино, конечно, а в других. На работу стал приходить невыспавшийся. Ни с кем не разговаривает, лицо измученное, глаза красные как у кролика. Ночью в мониторной сидит, и носом в стол клюет. Кому такой охранник нужен? Вот его с работы через несколько месяцев и попросили. Тогда Толик пошел охранником в детский сад. Зарплата, конечно, не та, но и спроса особого нет. Сутки продремал – трое свободен. Играй, не хочу. Со мной перестал встречаться. Мы последние два года только перезванивались. Говорил, что вот-вот откроет систему. А я, дурак, только смеялся… «Твои сто баксов, – говорю, – у меня всегда в портмоне лежат». А вчера я даже радовался за него. Ну, все, думаю, казино закрыли, и твоя игра, Толик, закончилась». И она, действительно, закончилась… навсегда…

Львович хрипло вздохнул, отвернулся от Егора и достал носовой платок. Несколько минут оба сидели молча. У Егора сложилось странное впечатление, что Львович все же не рассказал ему чего-то самого важного.

– И это все?

– Вроде бы все, – как-то не очень уверенно ответил отставной десантник. – Я, пожалуй, пойду. Что-то я себя уж слишком скверно чувствую. Когда будут похороны?

– Не знаю, как экспертизу проведут, – Егор едва сдержался, чтобы не выругаться, вспомнив эксперта и следователя.

– Ну, я пойду?

– Идите. Я, пожалуй, сегодня здесь заночую.

Егору, действительно, совсем не хотелось возвращаться в уже не свою, пустую и неуютную квартиру, в которую, возможно, ломились коллекторы и судебные приставы. Когда за Львовичем захлопнулась дверь, он лег на диван и стал складывать картинки из трещинок на пожелтевшем от табачного дыма потолке.

10

Егор уже задремал и видел какие-то причудливые игровые поля, испещренные неровными столбцами цифр, когда в прихожей раздался прерывисто-нервный зуммер входного звонка.

– Кто бы это мог бы быть? – досадливо пробормотал Егор и, не надевая тапочки, босиком поплелся к двери.

На пороге снова стоял Львович, лицо его покраснело, а глаза возбужденно блестели. Он то ли допил свою фляжку, то ли куда-то бегал, а, скорее всего, и то и другое.

– Знаешь, Егор, я не рассказал тебе самого главного. Я никому этого не рассказывал, даже твоему отцу.

Львович закурил и, слегка покачиваясь, прошел к письменному столу.

– Возможно, я сейчас совершаю большую глупость, но я чувствую себя виноватым в гибели Толи, – борясь с нервным возбуждением, Львович старался говорить медленно, тщательно подбирая слова. – В общем, когда я довез Глимскинда до дома Буянова, тот, не глядя, выгреб из пиджака пригоршню чаевых. Денег оказалось немало – около семи тысяч, но, главное, между купюрами лежал листок из Мишиного блокнота. В тот вечер Миша, впервые пил вместо сока шампанское, и ничего не записывал. Видимо, это была какая-то старая запись, которую он зачем-то вырвал из блокнота, положил в карман и там позабыл. Может быть, это даже зашифрованный ключ к системе, и Глимскинд не хотел оставлять его в своем блокноте. Я никому не стал рассказывать об этом листке, даже Толе. У него на следующий день так горели глаза, он с таким азартом рассказывал о системе, что я испугался давать ему такую наводку. Я думал, ну поищет он эту систему месяц-другой, ни черта не найдет, да и бросит. А вот видишь, как все сложилось. Может, если бы я отдал Толе этот листок, он бы, как Глимскинд, разгадал систему и жил бы сейчас в каком-нибудь Монте-Карло… а, может, все бы закончилось гораздо раньше.

– А этот листок еще существует? – испытывая невероятное волнение, спросил Егор.

– Существует, я за ним сейчас и ездил. Одно время мне хотелось сжечь эту бумажку, но что-то остановило. Вот она. Только что здесь зашифровано, это одному Глимскинду известно.

При виде протершегося на сгибах клетчатого блокнотного листка Егору сразу же вспомнился змеиный поцелуй Магды Делоне и его позорное фиаско в «Зодиаке». Листок представлял собой таблицу из странного сочетания крестиков, ноликов и палочек.

O XXXXIIX XIX XXIX X XXXII

XXXXXI XIII XXXXII XXXXXIII O XXII

II0 XII XXI III XXXX O

XXII XXXXXI IX XXXIII XX XXXXXIII

III XXX IO XXX XXI XXXXI

IIX IIO XXXX XII XXIX XXIII

XXXXIX XXXIIX XXXXIIX XXXII II