Алексей Башилов - Крутые излучины (сборник) Страница 14

На Земле шесть материков: Евразия, Северная Америка, Южная Америка, Африка, Австралия, Антарктида и четыре океана: Тихий, Атлантический, Индийский и Северный Ледовитый.

Среди рода человеческого четыре расы по цвету кожи: белая, чёрная, жёлтая, красная.

Так где же, когда, кто и как положил начало?

Долго искалось начало: и инопланетное, и земное, – так и не нашлось. Кто за инопланетное, не только не сомневается в том, а даже уверен фанатично, что космические корабли инопланетян постоянно летают к нам, и есть базы в горах и на дне океанов, и есть контакты с гуманоидами – это что-то среднее между людьми и ангелами.

Кто за земное, тот, как кулик, своё болото хвалит, что именно от них и пошла земля, ну, например, если от меня, то земля Русская. И самое удивительное в этом поиске, что наши предки жили не по идеологии, не по религии, а по Ведам – знаниям.

А светлые боги наши – это древние предки. Бог Род: родина, народ, родители. Бог Сварог – сварганить, сотворить. Богиня Лада – и так понятно, что красота и гармония. Бог Яр – ярило, солнце. Даждь Бог – дающий добро, благо.

Это просто наши предки, они были всемогущими, всезнающими, и за признательность и уважение к ним мы называем их богами, а не родственниками. И где же жили эти боги – Человеки с большой буквы?

Согласно северной традиции, на острове в Арктике, тогда там был самый благодатный край – рай да и только! Подтопление и похолодание накрыли рай водой и льдами, но самый большой остров на севере вновь проявился, и его назвали Новая Земля. Вот уж действительно, как мальчику-сиротинушке, хочется знать своих прародителей – и земных, и космических.

Три Родины во мне одном: первая Родина – родительская, семейная; вторая Родина – природная, территориальная; третья Родина – прародина, она родо-племенная, языковая.

Триедины они, как Великая Троица: Бог Сын, Бог Отец и Бог Святой Дух.

Голубые ели

Голубые ели – волшебные деревья. Там, где они растут, там – красота. Если дом окружён елями, он выглядит как сказочный; если дорожка между ними идёт – она сама становится торжественной и загадочной. Воздух рядом чист и свеж, пить его хочется.

В одном огромной величины городе, где живёт много-много людей, возле высокого здания было посажено пятнадцать голубых ёлочек. Елочки широко раскинули молодые ветки, стали быстро расти. Люди сделали асфальтированную дорожку между рядами ёлочек. Ходят по ней на работу и радуются.

Потянулись вверх дружные ёлки, одна красивее другой. И симметрия в них, и пропорция, и манящая голубизна.

Одна ёлка поднялась выше всех – ну прямо красавица! Хоть надевай кокошник, платок на плечи набрасывай, сарафанчик примеривай. Остальные тоже ей под стать, будто девушки в танце: грациозные, плавные, величавые.

Росли подруги, росли и стали намного выше человеческого роста. «Теперь растите сами, как в лесу», – сказали люди и предоставили ёлкам полную свободу. Торжественно гуляли парочки по праздникам возле взрослеющих ёлочек-дочерей.

Время шло. Всё больше и больше людей восхищалось, как хорошеет, будто сама собой, сказочная аллея из голубых елей.

Прослышал однажды об удивительной аллее один дурашливый «бармалей». Приехал на автомобиле и въехал на асфальтированную дорожку между елей. Посмотрел через стекло кабины на чудо природы, ничего удивительного не увидел, прикинул что-то и закричал, чтобы водитель развернул машину в обратную сторону. Водитель сделал как было приказано, только задними колёсами наехал на самую большую ёлку. Подмяли колёса её красоту.

Ужаснулись наутро люди, остановились. Только одному шляпа мешает ёлку поднять, у другого руки зонтом и портфелем заняты. Третьему больная спина согнуться не даёт. Идут дальше, во всю вселенную возмущаются. Подходят другие, плачутся. А ёлка лежит с ободранной корой, с оторванными корнями, с вывихнутыми ветвями. «Нет, не приживётся», – не верит один. «Не вернуть красоту!» – стонет другой. Третий грозит виновника отыскать. Женщины подошли, хотели за дело взяться, да сил не хватает, да лопаты нет под рукой. Побежали по округе рассказывать о случившемся.

Три дня пролежала ёлка, ни одного слова не вымолвила, ни одного стона не проронила. На четвёртый день шёл мимо Иванушка-молодец, увидал красавицу, снял пиджачок, разгрёб руками мягкую, как пух, землю. Обхватил ёлку, как родную, вернул на прежнее место. Охнула ёлочка, зашаталась. Но устояла, поддерживаемая Иванушкиным плечом. Долго отливал её удалой молодец свежей водицей, веточки поправлял, ручками гладил, – и ель прижилась. Стали заживать её рваные раны, ветки выравниваться, ствол затвердевать.

Ходят люди по аллее, сокрушаются. Больную ёлку жалеют. Все ёлки – красавицы, а эта простоватая: с одной стороны много веток обломано. «Не державная царица, а бабка с подторкнутым подолом», – шепчутся прохожие.

Загрустила ёлка, меньше хороших слов до неё доносится, меньше возле неё фотографируются. Терпит обиды, но выпрямляется. Иногда к ней Иванушка приходит, помощь оказывает, ёлки-подружки ветками весело помахивают.

Осень быстро прошла, и наступила зима. Дни стали короче и холоднее. Меньше людей по аллее проходит.

Прячутся ёлки в пушистые снежные воротники, засыпают под звёздным безмолвием.

Но не спит «бармалей», подослал супостатов, подкрались они в темноте, сверкнули топорами, опьяневшие от праздничного настроения да лёгкой добычи. Унесли для встречи нового года самую лучшую верхнюю часть ёлок, стоявших с краю.

Обступили люди побоище, бедных ёлок им жаль.

А те – без верхушек, теснее жмутся друг к дружке, машут оставшимися ветвями.

Осветили люди аллею новым ламповым светом, стали вечерами с красными повязками дежурить. Заметили ёлочки и на этот раз их доброту. Охали да переживали, но начали расти. Самые верхние ветки взяли на себя заботу за растущую макушку. Развернулись к солнцу, сформировали новую вершину. Сначала неровную, потом похожую на прямую.

Выстояла аллея, сохранила свой прежний строй. Но вот пройдёт мимо прохожий и обязательно дёрнет то веточку, то иголочку. И красивой не назовёт, и не погладит. То кору потрогает и обдерёт на сувенир, то шишку собьёт. В руках помнёт, помнёт, пройдёт да и бросит.

Вот так, незаметно – иголка за иголкой, ветка за веточкой, ствол за стволом – и исчезала красота аллеи голубых елей. Потеряла она животворную привлекательность и очарование. И стали люди по ней ходить будто недовольные и обиженные, даже по сторонам не смотрят. Мыслями куда-то дальше пошли. Может, где другую аллею ставить решились? А может, на других материках и планетах собрались делать то, что здесь никак не получается? Ведь они обещают живительный эликсир там отыскать и аллею сделать опять волшебной.

И я по той аллее ходил, думы думал, мыслями ворожил. На бумагу много писем легло, да ёлочкам не помогло. А как заново их посадил, так и сказку о том сочинил. А если кто аллею ту увидал, то словно Богу поклончик отдал. Ну а если поклонился святым местам, то скажешь: «Родину не отдам!»

А если хороша наша Родина, то и у тебя в огороде смородина.

Цветы

Передо мной в широкой прозрачной вазе обыкновенные луговые цветы, которые я собрал во время прогулки: фиалки, ромашки, незабудки, колокольчики, белые и розовые клевера. Смотрю на них и чувствую себя счастливым ни на день, ни на год, а на всю длинную-длинную жизнь. Я благодарен земле за то, что они повсюду растут, за то, что они рядом со мной.

Цветы всегда манили меня загадками, я шёл к ним навстречу, надолго уплывая в луга. «Сюда, сюда», – шептали кругом их милые и печальные голоса. И я оставался, с каждым цветком обменивался любящим взглядом, запоминал, с кем и как он живёт на диком лугу. Самых задумчивых и одиноких брал с собой, нежно нёс их домой, опускал в чистую прохладную воду, ставил на стол перед зеркалом, любовался и… забывал.

Забывал, словно кому-то их отдавал, а вынимал их уже высохшими, скрученными, с почерневшими стебельками.

Но сегодня я смотрю на цветы иначе – свежие и упругие, стоят они горделиво, устремлённые в высоту, словно им никогда не увянуть, не потускнеть. Не потускнеть, как не забыть того, что они мне напомнили.

С той поры прошло немало времени, но это прекрасное мгновение осталось во мне там, где хранят самое дорогое, где чтят, как святое. Мгновение памяти, соединившее два существа, совершенно несовместимых ни по какой природе, независимых и так непохожих друг на друга – девушку и цветы.

И кто бы мог подумать, что именно она, смешная девчонка с двумя пучками весёлых волос и небесным простором удивлённых глаз, смогла превратить своё серое платьице и лёгкие летящие руки в то, что навсегда останется во мне, в то, что я вижу, как сейчас.

Мы спешили, накрапывал дождь. Тоненькая белёсая дорожка путалась под ногами среди полянок, опушек, дубрав и берёз. Я едва поспевал за ней, лёгкой феей лесной. Она облетала изгибы, овраги и повороты, оставляя воздушный, незримый след от золотисто-волнистых волос, колеблющихся на ветру. Ноги мои не ощущали земли. «Лидка-магнитка, Лидка-бандитка, Лидка-улыбка», – шептал я имя её на бегу.