Саша Филипенко - Красный Крест. Роман Страница 15

«Значит, через два-три месяца?»

«Да, как только это будет возможно».

«А как ребенок будет чувствовать себя? Он понимает, что мама умерла?»

«Нам сложно ответить на этот вопрос. Мы никогда не делали ничего подобного».

«Но Лана же не будет разлагаться?»

«Нет. – Максим едва заметно улыбнулся, но не ситуации, конечно, а моему дилетантскому вопросу. – Я же тебе все сто раз объяснял, дурачина! Умер только мозг. Все процессы в организме будут поддерживаться искусственно, и Лана, если так можно выразиться, будет выглядеть словно во сне. Думаю, будет славно, если ты не перестанешь заглядывать сюда».

– Погодите, Саша, я не совсем поняла… Значит, ваша жена умерла, но врачи приняли решение сохранить ребенка?

– Да. Максим думал, что Лана умрет в конце мая или начале июня. Когда в июле, несмотря ни на что, Лана была еще жива, стало понятно, что за жизнь девочки можно побороться. За несколько недель до смерти Ланы Макс вошел в палату и сказал, что раз плод на таком сроке, он хочет кое-что предложить нам. Максим ничего не обещал, но объяснил, что мы можем попробовать. По его словам, раковые клетки затронули только мозг, а значит, все остальные органы даже после смерти мозга с большой долей вероятности смогут продолжить свою работу.

– И Лана согласилась?

– Да, она была счастлива. Собственно, о большем мы теперь не могли и мечтать. Со временем стало понятно, что Лана не дотянет даже до семи месяцев, и теперь мы надеялись только на врачей.

– Боже…

– Вечерами, возвратившись домой, я включал телеканал «Дискавери» и смотрел документальные фильмы о покорении космоса. Известный актер рассказывал о подготовке новых крестоносцев и экспедиции на Марс. Это отвлекало и завораживало. Уже следующим утром, возвратившись в палату и сев рядом с женой, под аккомпанемент приборов я рассказывал дочери, что путешествие на Марс более чем возможно. Я рассказывал, что марсианские сутки составляют 24 часа 37 минут 35,244 секунды и это очень близко к земным. Аппараты продолжали пикать, и я рассказывал, что на Марсе, как и на Земле, есть смена времен года, а на их экваторе бывает до +20. У Марса, продолжал я, есть атмосфера и вода. В общем, можно жить, ребята, можно жить.

Спустившись во двор больницы, я задирал голову, смотрел на пролетающий самолет и представлял, что однажды, быть может, лет через двадцать, дочь моя отправится покорять Марс. Я представлял, что спустя четверть века, когда будут решены последние из нерешенных проблем, когда фармацевты предпочтут зарабатывать на чем-нибудь новом, а исчерпавший финансовый потенциал рак будут лечить, подобно насморку, наша девочка возглавит первую экспедицию на Красную планету и найдет там маму.

Почему? Потому что несколько недель назад мы договорились об этом.

– Это было тяжелое время?

– Непростое. Больше похожее на сон. Когда по городу поползли слухи о смерти Ланы – стало тяжелее. Едва ли не каждый день мне приходилось обсуждать случившееся с разными людьми. В больницу стали приходить ее друзья и родственники. Все они хотели проститься с Ланой, но, к счастью, Максим запретил пускать их дальше приемного покоя. Приходили журналисты и, кажется, обыкновенные зеваки, которые выдавали себя за Ланиных старых друзей. Как-то раз завалился ее бывший. Он положил на стул гвоздики и обнял меня так, будто мы дружили всю жизнь. Хренов актер. Человек, от которого Лана ушла, вдруг вывалил на меня поток собственных переживаний, из которых следовало, что он никогда никого так не любил. Напоследок этот кретин промямлил что-то вроде того, что чувствует, что этот ребенок в какой-то степени и его…

На следующий день пришел мой отец. Несколько минут он говорил на отвлеченные темы, после чего озвучил единственный волновавший его вопрос:

«Что ты будешь делать?»

«В каком смысле, бать?»

«Надо бы тебе хорошенько подумать обо всем, Сань…»

«А над чем тут думать?»

«Говорю же: над всем…»

«Ты что, не хочешь стать дедом?»

«Я-то, может, и хочу, но какая-то странная ситуация получается… Люди разное говорят…»

«А что люди говорят?»

«Что нехорошо это все…»

«А что здесь нехорошего-то?»

«Ну не по-людски это как-то…»

«Жизнь спасать не по-людски?»

«Да нет же… Ты не перебивай меня… Выслушай спокойно… Лана же умерла… Господь призвал ее к себе… выходит, призвал к себе сейчас и вместе с девочкой, а вы воле его противитесь…»

«Бать, ты чего несешь?»

«А что такого? Сань, давай прямо: я понимаю, что для тебя… да для всех нас это большая беда, но нельзя же так! Мы же знаем, что уже через два часа после смерти в организме начинаются необратимые процессы…»

«Ты давно у нас врачом стал?»

«Я, может, врачом и не стал, но понимаю, что вы тут какой-то ерундой занимаетесь. Ты сам посуди: каково этому ребенку будет житься? Во-первых, без мамки, во-вторых, в школе, когда узнают о ее судьбе, – ты же сам прекрасно понимаешь, что затюкают же!»

«Не затюкают! Я уже решил, что мы уедем отсюда…»

«Куда вы уедете?»

«Да хоть куда…»

«Ну не знаю… Решать, конечно, тебе, но ты подумай хорошенько. Все-таки, может, лучше схоронить Лану, а?»

«Ты предлагаешь ребенка заживо похоронить?!»

«Как можно похоронить того, кто еще не родился?»

«Бать, девочка там, внутри, и она жива».

«Но если вы отключите Лану от аппаратов, она сразу умрет».

«Так ты предлагаешь ее убить?»

«Я предлагаю поступить по-людски. Сам посуди, даже сейчас, когда мы тут с тобой спорим, она не похоронена. А как ее душа может обрести покой, если мы так поступаем? Ты понимаешь, что взял жену в плен собственного горя?»

«Я понимаю, что ты находишься в плену собственного невежества, бать».

«Злишься?! Я же спокойно пришел поговорить. Я понимаю, что первый год тебе тяжко будет, но что уж тут поделаешь – такой уж твой крест».

«Бать, спасибо, что зашел».

Вслед за отцом приходил батюшка. Ничего хорошего от этого визита я не ожидал, но, к счастью, ошибся. Батюшка оказался человеком добрым и спокойным. Он пришел поддержать меня и, к удивлению моему, был отзывчив:

«Сейчас, Александр, люди вам многое будут говорить, возможно, даже подкреплять свои глупости какими-нибудь цитатами из Писания, но вы на это дело внимания не обращайте. Вы молитесь, молитесь, Александр! Вы молитесь, и я буду молиться за вас! Вы знайте, что ничего плохого не делаете, напротив, спасаете новую жизнь, – а это единственно важное и ничего важнее этого нет!»

«Спасибо, отец…»

«Отец Сергий…»

«Спасибо, отец Сергий! Жаль только, я не очень верю в вашего шефа».

«Это я понимаю… это ничего… я буду молиться за вас! Вы, главное, не сдавайтесь!»

Операция прошла успешно. Лиза родилась весом чуть больше килограмма, и ее сразу же поместили в отделение интенсивной терапии. «Теперь ждем заново, – похлопав меня по плечу, сказал Макс. – А вообще-то я тебя поздравляю, отец!»

Тридцать дней дочь была подключена к аппарату, еще месяц провела в больнице. За это время я начал подготовку к переезду в Минск и похоронил жену. Как бы странно это ни прозвучало – похороны мне понравились. Это была очень спокойная и достойная церемония. Никто не кричал, не заливался слезами. Я сейчас не вспомню точно, но мне показалось, что отец Сергий произнес какие-то простые и понятные слова…

– Саша… – шепчет Татьяна Алексеевна, – простите меня! Я старая дура! Вы правы, я вечно лезу не в свои дела…

– Да нет… ничего… ерунда…

Мы сидим в коридоре. Молча. Я и моя соседка. В одинокой лампочке мигает свет. Какое-то время мы безмолвствуем, затем Татьяна Алексеевна зачем-то говорит:

– Вы сильный человек, Саша. Даже представить сложно, что вам пришлось пережить…

– Глупости…

– Да, поверьте мне! Я многое видела! Я понимаю, что вы сейчас чувствуете…

– Ну, может, и так… Не знаю… Слушайте, я вот о чем хотел вас спросить…

– Да?

– Я хотел спросить… как вы попали в лагерь.

– Откуда вы знаете, что я была в лагере?

– Вы мне рассказывали.

– Правда? Я совсем этого не помню…

– Это случилось в 42-м, когда пришли списки?

– Я и про списки вам рассказывала?

– Да.

– Нет, в 42-м они не тронули меня. В 42-м мне повезло. Ничего не произошло. Живи как жила. Иди на работу, Тата, иди на работу, ну что ты стоишь?!

Татьяна Алексеевна продолжала трудиться в НКИДе, и после встречи с каким-нибудь посланником секретарь Лозовского (чей почерк она ненавидела) бросал на ее стол очередной «дневник» разговора. Скрывая собственное волнение, она набирала еще один, тысяча какой-нибудь внутренний документ:

Ассарсcон как-то мялся, неохотно говорил на эту тему. Он сказал, что также не доверяет фашистам, а затем заявил, что он хочет переговорить со мной по другому, более общему вопросу. Папа римский просил шведское правительство обратиться к правительству СССР с предложением организовать при посредстве Ватикана информацию заинтересованных лиц о положении советских военнопленных в Германии и немецких и итальянских военнопленных в СССР. Папа римский уверен, что он получит благоприятный ответ от германского правительства, и надеется также на благоприятный ответ правительства СССР. Ассорссон добавил, что посольство охотно взяло бы на себя посредничество в этом, причем он полагает, что соглашение по этому вопросу произвело бы очень хорошее впечатление, так это как это является делом общечеловеческим и гуманным.