Александр Снегирёв - Я намерен хорошо провести этот вечер Страница 15

Получив новенькую красную корочку, Костян расписался и увидел собственный палец, испачканный кровью.

Настроение заметно улучшилось. Денег на транспорт нет – все отдал безрукому. Пешая получасовая прогулка до дома не кажется утомительной. «Ребенок, пожалуй, даже здорово. Если будет мальчик, я с удовольствием поиграю с ним в железную дорогу, а если девочка, накуплю ей кукол и всяких бантов».

Дома он делится всеми этими мыслями с Катей, между делом демонстрируя новенький паспорт. Катю мысли о ребенке, наоборот, не воодушевляют. У нее как раз интересное предложение по работе, и беременность совсем некстати. Разглядывая его фотографию в паспорте, Катя скептически говорит:

– А ты нормально не мог сфотографироваться?

– А что не так?

– Ты же тут на террориста похож, в посольствах таких не любят. Могут визу не дать.

Он вырывает у нее паспорт. Всматривается. И правда, щеки щетинистые, взгляд недобрый, подбородок торчит вперед, вместо рубашки и галстука черная футболка. Примерно так он выглядел, когда в Риме заявился в консульство. Такая внешность у чиновников доверия не вызывает.

– Что же ты мне не сказала, когда я фотографировался?

– Мне и в голову не могло прийти, что ты так вырядишься! Как будто вчера родился! – фыркнула Катя и заперлась в ванной.

Ей хорошо, она-то уже новый паспорт получила. Из-за военкомата ее не трепали, на фотографии она как кинозвезда. У него из-за внешности одни проблемы. Его принимают не за того. Тихий интеллигент кажется опасным головорезом. А все потому, что ребенком он ненавидел красные шерстяные штаны…

Связь здесь самая прямая. Когда Костян был маленьким, родители пытались натянуть на него красные рейтузы. Он орал благим матом. И цвет его раздражал, и колючесть. Других теплых рейтуз не было. Тогда папа придумал хитрость – показал Костяну картинку из книжки про Крымскую войну. Там турецкие солдаты в красных шароварах входили победным маршем в разрушенный Севастополь. Детская фантазия не выдержала, Костян потребовал подать штаны, натянул их, заправил в валеночки и ощутил себя грозным янычаром. Через год родители столкнулись с новой проблемой: как переключить Костяна на другие штаны, потому что из красных он вырос.

Рейтузы давно превратились в тряпку, истлели, но их суть, сущность, проникла в него навсегда. Костян стал походить на янычара уже в любой одежде или даже совсем без нее. Европейские визы ему выдают неохотно, по сто раз перепроверяя биографию, регистрацию и место работы. Никто не догадывается, что под зловещей внешностью скрываются многочисленные страхи, которые его изводят. Например, страх русского бунта, страх того, что однажды очередная толпа матросов ворвется в правительственное учреждение, и придется уносить ноги, а европейцы увидят фотографию в паспорте и развернут. Или железный занавес снова опустится, а с его физиономией даже политического убежища не попросишь. Не поверят, что человек культурный, образованный. Скажут, катись обратно, в свою дикую Азию. Но я же свой, ребята, я в душе европеец, погодите… Если отсюда не выпустят, волей-неволей придется стать борцом за свободу. А с детьми это неудобно, их могут взять в заложники. В общем, не время пока ребенка заводить.

Взяв из Катиного кошелька деньги, Костян пошел на рынок. В последнее время приходится жить за счет подруги. Через час, увешанный тяжелыми пакетами, Костян выходит на тротуар ловить такси. Пешком он все не дотащит. Интересно, соберет ли день рождения кассу? Костян попросил друзей дарить ему только деньги. Все равно сколько, хоть сотню. С подарками никогда не знаешь, что делать, а с деньгами вопросов не возникает. Это особенно актуально сейчас, когда средств не хватает. Отобьется ли д. р.? Окупятся ли вина, коньяки, морепродукты, овощи, фрукты, торт? И будет ли прибыль. «Если выйдет в ноль, и то хорошо, а если в плюс, считай, успешный проект», – размышляет Костян телепродюсерскими категориями.

У ворот рынка усатый милиционер кормит объедками свору бездомных псов. Псы виляют хвостами. Костян поднимает руку. Останавливается пожилой носатый дядька на «Форде». По пути дядька заводит свойскую беседу. Опять сыграла роль внешность, шофер-армянин принял Костяна за своего. Знал бы про янычарские штаны, не был бы так ласков. Турки армянам не друзья. Носатый едет нарочно неторопливо и за пять минут успевает рассказать о величии своего народа.

– Мы потомки Ноя! Еще Петр Первый армян в Россию призвал, потому что они лучшие строители. А во время войны сколько маршалов было армян! Баграмян – раз!..

На Баграмяне список обрывается. Дядька нарочно притормаживает, пропускает другие машины, пешеходов, голубей, бегающих по дороге. Ему есть что рассказать.

– Когда в Карабахе началось, армянские танки почти до Баку дошли. Но из Москвы позвонили и сказали «хватит»…

В кармане звонит телефон. Костян достает его, с трудом освободив ладонь от впившихся в кожу полиэтиленовых ручек. На экране номер школьного приятеля, которого он не видел лет пять. В последнюю встречу они выпили, и тот полез на него с кулаками. Костян убирает телефон подальше.

– Вот здесь остановите, пожалуйста.

Обменявшись с носатым дядькой поздравлениями, Костян, шурша пакетами, выбирается из машины.

– А я тебе только что звонила напомнить, чтобы ты сметану купил, – встречает его Катя.

– Странно, я не слышал. – Костян ставит на пол пакеты, ищет телефон. Телефона нигде нет.

В машине забыл… Все из-за этого идиота, школьного приятеля, – после его звонка сунул телефон мимо кармана. И этот носач со своим великим армянским народом… Баграмян – раз… Как же теперь принимать поздравления?.. Наверняка кто-то захочет уточнить адрес… Сколько номеров не удастся восстановить, да и сам аппарат денег стоит…

А может, покончить все разом?

Мысль о самоубийстве родилась спокойно, без драматизма. И дело не в телефоне. Просто уже понятно, что ничего кардинально нового в жизни не предвидится. Жить лень. Надоело бодаться с родичами, силиться заработать, трястись из-за неправильной фотографии в паспорте. Как можно рожать ребенка в этом нелепом мире? Сейчас на каждого новорожденного пособие выделяют, а что толку? Деньги разлетятся, а окружающий абсурд никуда не денется.

Костян спускается во двор. Может, телефон валяется на тротуаре в том месте, где он вышел из машины.

У парня вместо рук бабушкины сиськи, а он живет. Не прыгнет под поезд, стоит – попрошайничает. Он ведь даже нос себе вытереть не может, а живет…

Телефона на тротуаре не обнаружилось.

А если ребенок родится уродом, инвалидом? Что, если родится без рук или с двумя лицами, как у филиппинской девочки из телевизора? Что, если сын вырастет маньяком, а дочь – мрачной фригидиной? Что, если с его ребенком не захотят дружить другие дети? Если он вырастет подонком и сдаст его, Костяна, на старости лет в психушку?..

Костян вспомнил, как шмели устроили гнездо под крышей дачного дома. В уютных слоях утеплителя, между гофрированными листами кровли и досками внутренней обшивки. Мама-шмелиха выбрала отличное местечко, только одного не учла: новорожденные один за другим лезли не на улицу, а в дом. Они жужжали, летали по перегретой летним солнцем мансарде, бились в закрытые окна и помирали от жары. Костян заметал их сухонькие трупики с пергаментными крылышками, и лишь изредка ему удавалось выпустить очередного бедолагу в сад. На даче он бывал редко и всех спасти не мог.

Теперь Костян чувствовал себя таким же шмелем, родившимся не в тот мир. Только в отличие от шмелей, бьющихся о стекло, за которым видны цветы и деревья, он вообще не понимает, куда надо биться. Никак не найдет нужное стекло или… или никакого стекла вообще нет.

Вернувшись в квартиру, Костян набрал свой собственный мобильный номер с домашнего. Гудки. Проблеск надежды. Значит, водитель не вор. Вор сразу бы отключил. Никто не отвечает… Все-таки вор… Костян уже положил было трубку, но тут раздался знакомый голос армянского патриота:

– Это вы у меня свой телефон забыли?

– Я!

– Выходите, сейчас подъеду.

Мрачные мысли как ветром сдуло. Ни разу он не терял телефон и не обретал его снова в столь краткий срок. Прихватив первое, что попалось на глаза, бутылку водки, Костян поспешил на улицу. Не вызывая лифта, побежал по лестнице. А вдруг армянин не дождется его, передумает и уедет?

Все же его мир прекрасен, а люди в нем добрые. Снова хочется жить, хочется ребенка. «Форд» уже ждал его.

– Не надо, – сказал армянин про водку.

– Надо. – Костян положил бутылку на сиденье. – С наступающим!

На экране светилось несколько непринятых звонков от друзей. Костян решил окончательно: «Никакого аборта, будем рожать. Из любого можно вырастить приличного человека, в конце концов, гены у них с Катей не самые плохие. Двоюродный брат отца, правда, сидел за убийство, да и со стороны Катиной мамы не все ясно – она детдомовская. Но ничего, мы ведь не уроды, симпатичные, интеллигентные люди».