Александр Кичигин - Дневник провинциального сыщика. Почти документальная повесть Страница 15

– Не буду я ничего говорить – делайте что хотите!

– Расскажешь, как миленький – вещь проверенная! – радуется Игнат.

И цирк продолжается.

– Пусть расписку пишет, – требует «Петрович».

Игнат кладет перед домушником лист бумаги и диктует:

– Пиши: «В целях следственного эксперимента согласен на инъекцию…». Петрович, все время забываю, как эта твоя хрень называется?

«Петровича» врасплох поймать тяжело:

– Нитробензолотриулол!

– Запомнил? – чешет затылок Игнат, злясь, что не может повторить диковинное слово.

– Ничего я писать не буду! – упирается парень, в котором просыпается надежда, что без расписки доктор колоть не станет.

– Пиши, – советует Игнат, – если под нитробен… Тьфу! Если под сывороткой правды показания не поменяются, никто тебя больше мучить не станет.

– Не буду я ничего писать, – уперся домушник.

– Ну и черт с тобой! – разозлился Игнат. – Петрович, коли так – под мою ответственность. В крайнем случае скажу, что я сам…

«Петрович» пожимает плечами и равнодушно откупоривает ампулу.

– Ну смотрите, – невнятно при этом бухтит, заходит за спину домушнику и набирает жидкость в грязный шприц, – рубаху с него снимите.

Один из оперов задирает на парне рубаху, оголяя татуированную лопатку. Все замечают, что задержанного начинает колотить предательская дрожь. Значит осталось надавить самую малость.

– А ты сегодня не выпивал, случаем? – интересуется «Петрович».

– Нет, – по инерции отвечает тот срывающимся голосом.

– Это хорошо, – пристраиваясь поудобнее, вещает «Петрович», – если с алкоголем в крови вводить – мементо мори…

– Какое море? – пищит домушник.

– Моментальная смерть! – чуть ли не в открытую смеется у него за спиной «Петрович», а парень, цепляясь за соломинку, получив новую надежду, срывается со стула в заботливые руки оперов и во весь голос кричит:

– Выпивал! Выпивал! Утром выпивал! Почти целую бутылку водки выпил!

– Не гони! – осаживает его Игнат. – Ты всю ночь в обезьяннике20 просидел.

– Я не вру, – падая на колени перед «Петровичем», умоляет домушник, – мне передали, век воли не видать!

– Кто тебе передал, – издевается Игнат, – если у тебя подельников нет? Мама, что ли, принесла в лукошке? Эту брехню ты для фраеров прибереги.

– Сожительница принесла, – не сдается домушник.

– Проверить бы надо, – как бы в растерянности предлагает «Петрович», но Игнат непреклонен:

– И проверять нечего! Лепит горбатого, как будто мы лохи какие… Коли, док, только время теряем.

– Ааааа! – раздирается парень. – Почему у вас шприц использованный?

– Какой есть! – продолжает издеваться Игнат.

Опера поднимают бьющегося в истерике домушника, усаживают на прежнее место, оголяют спину, а «доктор» делает вид, что сейчас запустит иглу в ход, смачивая влажной салфеткой лопатку. Игла слегка прикасается к телу…

– Нет, не надо! – визжит домушник. – Я так все скажу!!! Не надо, прошу!

– Да все равно уже ампулу потратили, – добивает его Игнат, – коли, Петрович!

Боясь не успеть, парень скороговоркой перечисляет клички, имена, фамилии. Вопросы сыплются один за другим, так, что он едва успевает отвечать. Все это время «Петрович» держит шприц наготове, а когда все замолкают, как бы удрученно замечает:

– А ты спрашиваешь, почему шприц использованный, – с вами, правдолюбцами, разве когда до дела доходит…

Выйдя покурить с одним из молодых оперов, Климов восхищенно замечает:

– Лихо вы его!

– Это что, – усмехается опер, – малый этот еще не шибко крепкий попался! Однажды уголовного авторитета-грузина раскалывали – ни в какую! До ночи досиделись, из сил выбились, а он хоть бы что! Позвали Игната. Тот прикинулся пьяным, в кабинет вбежал злой и с ходу начал орать:

– Что вы с ним возитесь?! Сейчас я его опущу!

Схватил задержанного, положил на стол лицом вниз и начал штаны снимать. Мы подыгрываем, конечно:

– Не надо, иди проспись лучше, вдруг зайдет кто?

А он на нас пьяным голосом орет:

– Не мешайте! Подержите лучше, чтобы не вырвался! – и сует ему в одно место конец резиновой дубинки. – Всем потом на зоне расскажем, что он опущенный! Так из грузина этого в таком положении показания, как из рога изобилия, потекли! Говорил и плакал, говорил и плакал.

Наблюдал иногда Федор, конечно, и другие методы, связанные с побоями. Но сразу понял – это не для него. Не потому, что боялся ответственности, а просто так был воспитан – считал ниже своего достоинства бить того, кто не может ответить. И вообще думал, что таким образом человек признается в интеллектуальном бессилии. Из-за этого в первые дни своего стажерства даже был слегка осмеян.

Однажды на планерке начальник ОУР21 Беленко, который поразительно умел каждому на долгие годы приклеить меткое прозвище, заметил:

– С людьми надо работать настойчивей! Вот Климов, например, молодец – разыскал малолетнего преступника по материалу об угоне, а расколоть его не смог! А я это сделал за десять минут!

– Конечно, – обиделся Климов, – вы же его резиновой дубинкой избили.

Начальник ОУР густо покраснел, на секунду задохнулся от неожиданной дерзости стажера, а потом, обращаясь ко всем ехидно заметил:

– Братцы, прокурор в наших рядах объявился!

Опера, конечно, засмеялись, но кличка не приклеилась.

1992. Полезные прогулки с Николаем Федоровичем

Во время стажировки Климов старался набираться опыта не только у Липатова. Иногда он работал вместе с Игнатом Андрейченко, ходил в опергруппы с Лоскутковым, который тогда был еще старшим опером, но больше всего ему нравилось учиться у Николая Федоровича, тем более что Дед, как его называли опера, и сам частенько любил привлекать Федора. Видимо, ему импонировала безотказность парня и желание работать хоть круглосуточно. Стоит, бывало, Климов возле райотдела, к нему подходит Дед, достает «Беломор», закуривает и спрашивает:

– Федя, пистолет у тебя с собой?

– С собой, – отвечает Федор.

– Пройдемся по притонам?

– Пройдемся.

Николай Федорович оружия никогда не носил, а Климов для солидности приобрел себе газовый пистолет, так как боевой стажеру не положен. Конечно, Дед, спрашивая про пистолет, незаметно для Федора подшучивал над ним – молодые сотрудники без оружия операми себя не ощущали. И только с годами понимали, что чаще всего это лишняя тяжесть, ибо настоящий оперативник должен как можно меньше пользоваться этим опасным предметом, а лучше не таскать его без необходимости вообще. Это только в фильмах показывают бесконечные перестрелки и погони, чтобы сюжет захватывал, а в реальной работе, если дело дошло до стрельбы, тем более если есть жертвы, можно лишь сделать вывод о плохо подготовленной операции. Поэтому Николай Федорович, как правило, оружия не носил, впрочем, своего мнения никогда никому не навязывал, передавая опыт как-то ненавязчиво, без назидательных поучений. С ним было надежно и комфортно, будто с отцом или старшим братом, и Федор невольно тянулся к нему, что также впоследствии повлияло на его мировоззрение и любовь к новой профессии. Кстати, в отношении оружия: своим газовым пистолетом Климов тоже внес полезное новшество – вроде как вооружен, но не очень опасен. Чаще всего бывает достаточно выстрелить в воздух холостым патроном, чтобы задержать преступника, – откуда он знает, что пистолет ненастоящий, или струей газа остановить обычного хулигана. Пользу газового оружия как психологического многие вскоре испытали на практике – отписываться не надо лишний раз, не боевой ведь, зато бахает впечатляюще! А голова в любом случае должна соображать, когда его можно применять, а когда нет.

По притонам Николай Федорович прогуливался и в одиночку, ибо был невероятно известен и уважаем в криминальных кругах, однако, пообещав однажды Климову, что примет самое активное участие в его становлении как сыщика слово свое держал. И позже в течение многих лет их пути постоянно пересекались, они совместно раскрывали запутанные преступления, чем Федор очень гордился, чувствуя, что Дед прикипел к нему, а значит, видит определенную перспективу. Климов в свою очередь ловил каждое его слово, каждый взгляд, хотя все равно до конца не понимал, почему этот обаятельный, добрый и умный человек имел такой авторитет практически по обе стороны окопов. Понятно, что руководство его ценило за результативность работы и уступчивый характер, а антиобщественные элементы? Ясно, что не только из страха перед его опытом – боялись они многих, а вот уважения заслуживал далеко не каждый! Тут было кое-что еще…

– О, Николай Федорович! – радостно встретил его на улице не совсем свежий тип, когда Федор и Дед в очередной раз решили прогуляться по притонам.