Павел Шилов - Русское авось Страница 15

– Верочка, Верочка, ну что тебе нужно, что? – шептали его губы, повернув её лицо к себе. – Я всё для тебя сделаю.

– Ничего мне от тебя не нужно – сластолюб. Иди от меня прочь.

– Верочка, успокойся, разве так можно? А я-то причём тут.

Глаза девушки вспыхнули, и она процедила сквозь зубы:

– Ты, конечно, не причём. Это оказывается я в случившемся виновата.

У Кочина упало настроение. А день был такой прекрасный. Светило тёплое, летнее солнце. Лёгкий ветерок шумел в камышах. Игорь разделся и пошёл в воду. Просто так, не для того, чтобы принести себе радость, а так, потому что он не знал чем себя занять и как сбросить с себя тяжесть, которая навалилась на него. Он стал ломать камыш.

– Мне сломи, мне, – раздались голоса, но Кочин не слышал их. Он бродил и бродил, хлопая босыми ногами по воде.

– Вася, что с ним? – спросила Зоя Кухтина Кострикова, – наверное, из-за этой птички расстроился. Если что мы все подтвердим, что она сама на него повесилась.

Она зло взглянула на девушку и хмыкнула: мол, подумаешь девочка, но ничего ей не сказала. Игорь вышел на берег с полной охапкой тростника. Он бросил её на землю и стал быстро одеваться.

– Поехали, – выдохнул он с присвистом, – на отдыхались.

– Игорь, давай выпьем, чё ты засобирался сразу, – начал было Костриков, – ещё успеем домой-то.

Но Кочин не ответил, даже не посмотрел в его сторону. Он уже проверял движок, а думами был уже в городе, на производстве.

– Ну и дела, – сощурился Николай Веселов, – поездочка, лучше некуда.

Вскоре собрались все. Кочин завёл мотор и, выжимая из него последние силёнки, мчался к городу. Ветер бил в лицо, но он не замечал ничего. В душе была какая-то злость на себя. Он думал: «Отец, ну почему я такой непутёвый, ты комиссар полка, а я твоё продолжение, твоя кровь. Как-то у меня получается всё не как надо. Если Вера пожалуется, что я её изнасиловал, грош цена мне будет. Нет, что она может сказать. Да ничего. Кругом были люди, какое может быть изнасилование. Парадокс, да и только. Да и какая дура может клепать на себя. Вот в твоих письмах с фронта встречаются слова, дескать, на мелочах не останавливайся, будь твёрд в главном. А где это главное-то, батя? Как его отличить от незначительного, второстепенного. Сейчас жена раздуется, её не взял, а как я мог. Если у меня сближение с коллективом, должен же я их знать или нет. Потом ударило словами Витьки Уварова, слышанные им в школе: мишура твои мысли, лучше подумай о других, а уж только после о себе. А что я должен думать о ком-то, своих проблем хватает. Мы всегда брали только с боем. С такими мыслями он въехал на завод.

– Почему болтаешься? – встретил его директор в проходной. – Котлы утилизаторы кто должен принимать у монтажников? Не хочешь пустить первую нитку раньше срока!

В глазах Белозёрова Кочин прочитал: «я тебя породил, я тебя и убью», голубчик, если этого потребуют обстоятельства. Игорю стало трудно дышать. И он, склонив голову и не проронив ни слова, пошёл к себе.

– Игорь Петрович, – обратился к нему бригадир монтажников Семён Козлов, – вода залита в котёл, даванём?

– Давай, Семён Иванович, попробуем, – ответил рассеянно Кочин. У него никак не выходил из головы голос и взгляд директора завода. Он будоражил, выводил его из себя. Игорь Петрович уже стал сомневаться в своей кандидатуре начальника цеха и опять вспомнил слова из письма отца: не боги горшки обжигают, поэтому смело берись за дело. А опыт придёт по ходу дела. Кочин задумался, вытащил из кармана большой цветастый платок, протёр им лицо и шею. Было такое ощущение, что он выпускает из своих рук что-то главное, нужное ему, да ещё Степан Назарович вставляет в колёса палки. «Всё в трубах, – вспомнились ему слова, слышанные им когда-то в Кемерово, – сам-то прежде чем стать директором завода, сколько поваракосил и кличка эта прилипла к тебе намертво, а как звучит «Всё в трубах». Ты, Степанушко, может и забыл, но народ-то помнит.

– Смотрите, Игорь Петрович, держит котёл-то, – услышал Кочин голос Козлова, – ещё бы сделать сегодня гидравлическое испытание КУГа и на сегодня добро.

Кочин, как сквозь призму смотрел на все приготовления монтажников, но мыслями был далеко, там в городе К. Вот он молодой инженер только что окончил институт, зашёл в кабинет начальника цеха. Белозёров улыбнулся тогда: мол, не робей, все мы такие. После у них была дружба и, кажется, крепкой. Они выезжали в лес. Никто не умел так быстро разводить костёр как Кочин, выловить рыбку на уху или подстрелить рябчика. Степан Назарович ценил его. Сейчас же с Белозёровым что-то произошло, стал требовательный, дружбу забывает, вот-вот сорвётся и выгонит его Кочина из начальников цеха. Что ему стоит. А потом оправдывайся, что ты не белая ворона.

Глава 7

В кабинете директора тишина. Временами, резко отдаваясь в ушах, звенит телефон. То ли с горкома, то ли с обкома спрашивают о ходе строительства завода. Белозёров, вглядываясь в коксохимическое производство, думает. Думы трудные, тяжелые. Смогут ли коксохимики обеспечить производство завода коксовым газом, и какой он будет чистоты. В окно заглядывает летнее горячее солнце. Работающий вентилятор на столе не даёт нужной прохлады. Степан Назарович временами поднимается, подходит к раскрытому окну, смотрит на рельеф местности. С коксохима наносит запах газа. Белозёров не отворачивается. По паркетному полу тянется ковровая дорожка. В углу телевизор. Хочешь отдохнуть от производственных забот, пожалуйста, включи, расслабься. Здесь всё предусмотрено для плодотворной работы, чтобы ты мог работать с полной отдачей своих сил и знаний. Вот оно директорское кресло. Если взялся за дело, не говори, что тяжела ты шапка Мономаха. Что же тут поделаешь, так решило министерство и партия, увидав в начальнике цеха директора. И всё из-за этого изобретения, вставшего поперёк горла некоторым товарищам по заводу, требующих включить и их в состав изобретателей. А зачем их включать, они же палец о палец не стукнули, хотя бы тот же главный инженер. Ну чем он помог?

На столе тикает будильник. Степан Назарович привёз его из города К. Он на протяжении десяти лет не даёт сбоя – подарок к юбилею выпуска миллионной тонны аммиачной селитры, выпущенной его цехом, где он тогда работал начальником смены. Сам выпустил тогда, никому не доверил. Своими руками, сделанное дело, всегда приятней. От него остаётся хорошее ощущение своей значимости на всю оставшуюся жизнь, как бы она тебя не бросала в своей круговерти. И чем больше хороших дел на твою душу, тем она становится возвышенней и ранимей. «Вот и опять она заныла от звонка секретаря горкома, – думал он. – Кто виноват в том, что оборудование аммиачного производства не поступило в комплекте. Строители затягивают монтаж цеха слабой азотной кислоты. Фундаменты заложили, анкерные болты увели. Как ставить оборудование, вот вопрос. Начальник управления Серёгин утверждает, что их можно нагреть и сделать как нужно. Прочность от этого не изменится. Сказка про белого бычка. На такое расстояние придётся изгибать анкерные болты. По пьянке, что ли их ставили, или вообще люди неграмотные, чтобы так запороть. Пусть он не темнит, долбить фундаменты отбойными молотками, кому охота, но придётся, я не допущу брака в работе. Придётся долбить. Во что обойдётся всё это? Деньги уже почти все вычерпаны, а дел ещё невпроворот».

За стеной слышится перестук пишущей машинки. Он, как будто убаюкивает, притупляя бдительность. Секретарша Зина – женщина обаятельная, умеет и приветить и с лаской отправить слишком навязчивого посетителя, ничего не подозревавшего в её аргументации. А директору почёт. Может быть, и не совсем так, но где-то около. Что говорить, как заведённая машина, мол, директора нет. На совещании. Или что-то подобное, уехал и неизвестно когда вернётся. Конечно, от такого обращения остаётся неприятный осадок, а в душу закрадывается одно единственное – бюрократ. И ничто больше. Как это перенести директору, который пластается на работе, не зная покоя. Да и как мы себя не можем переломить для пользы дела, уставимся как баран на новые ворота и ни с места, ничего не видим и неслышим кроме собственного я. Хотя бы и Кочин, дружок несчастный. Не рано ли я ему доверил эту должность. Уж больно кичлив.

– Вы к директору? – слышит он голос Зины, – а по какому вопросу? – Мужчина объясняет ей. – Попейте чайку у меня, скоро он освободится.

– Чертовка. Зачем она так? – говорит про себя Степан Назарович. Потом успокаивает себя. – Может быть, и дело-то плёвое, а всё к директору, как будто у него других дел нет, кроме тех, которые несёт с собой этот человек. Нет, лучше посмотреть, что будет дальше.

В открытую форточку дохнуло отработкой бензина. Едкий запах его распространился на весь кабинет. Белозёров поморщился, внимательно прислушиваясь за разговором за стеной. Но ничего не было слышно, кроме воркующего голоса секретарши. Она ревниво охраняла покой директора завода. И ему было лестно, что о нём она так заботится, понимает его. Лишние хлопоты тоже, зачем? Пусть лучше тихо и всё спокойно.