Андрей Верин - Реципиент. Роман-головоломка Страница 15

– Это же не по твоей части.

– Знаю. Ничего, чай, не сложнее гемодиализа будет. Только не проболтайся Бату ненароком, а то он с меня шкуру снимет.

Комбустиолог не на шутку рисковал: он мог и сам оказаться на больничной койке по воле человека, от которого намеревался скрывать столь многое. Но рискнуть стоило.

Глава 8. ОНА (3 июня)

АФФИЛИАЦИЯ

Стремление человека быть в обществе других людей, возрастающее в опасных ситуациях.

Я познакомилась с ним в Академии художеств, где работала моделью (хотя позировала одетой, злоязычный Игорь звал мое занятие «торговля телом»). Работа требовала неподвижности, но я боялась шелохнуться вовсе не от усердия. Словно планету Марс, меня сопровождали спутники Фобос и Деймос – страх и ужас. Делали почву под зданием института нетвердой, и в коридорах Академии меня шатало, как на море в шторм, и мутило от страха.

Студенты на модель, одетую ли, обнаженную ли, внимания обращали мало. Натурщики переставали быть для них людьми, художники видели в них конструкцию. Я знала: так же, как и все, словно на декорацию, смотрел на меня и этот человек. Но только с ним я опасалась встретиться глазами – страшнее представлялось только столкновение с убийцей в темном переулке. Я боялась его, как огня, недаром одевался он в зарево красного.

Снеговской.

Едва он появился в моей жизни, она стала полем боя. И снежно-белый флаг побежденного уже реял над моей головой. Он убивал меня, того не зная, потому что без него мне жизни не было.

– Нет, нет! Ну, только не любовь! – сокрушался Игорь – единственный, кому я рассказала о своем поражении.

Спеша, как крыса, убегающая с корабля, мой постоялец отбывал нынче на конференцию по психореаниматологии. Но уезжал он отчего-то на ночь глядя сломя голову, будто реанимировать кого-то предстояло прямо в зале заседаний. Сборы не ладились, вещи валились у Игоря из рук, когда он то и дело всплескивал руками, восклицая:

– Только не любовь, я тебя умоляю! Выброси его из головы. Выкорчуй из сердца. Выгони взашей, – все повторял он. – Ведь я тебе добра желаю!

– Игорь, но ты же сам меня с ним свел…

– Ты заблуждаешься! По доброте душевной я устроил тебя на работу в институт, где тебя свел с этим мерзавцем сам лукавый. И откуда только взялся, негодяй! Чисто из-под земли! Из преисподней!

– Неужели он такое уж исчадье ада?

– Так он ведь кто? Маргинал и антисоциальный тип. Я таких знаю! Должно быть, непременно наркоман. Что ему светит? Только сдохнуть под забором. А если пустишь его в дом, то прежде сделает из дома уличный притон, а после, все едино, сдохнет под забором. – Игорь задумался: – Хотя фамилия, конечно, у него красивая… И знакомая… Кажется, из восточно-европейского дворянства… И где только проходимец такую достал? Он-то – без рода, без племени? – спрашивал доброжелатель, словно речь шла о товаре.

– Тебе не о чем волноваться, Игорь.

Участи быть рядом с этим человеком я не вынесла бы, как не пережил Икар близости солнца. Без него ли, с ним ли – белый свет стал мне не мил.

– Нет-нет! – не унимался Игорь. – Надо скорее с ним покончить! Он – паразит. Болезнь. Вирус в твоей голове. Да, нейротропный вирус во плоти, который инфицирует прицельно ткани мозга. – Для пущей убедительности Игорь постучал пальцем по моему лбу.

Он был во всем прав, а я – кругом виновата.

– Но ты не переживай, – решил Игорь добавить ложку меда в бочку дегтя. – На каждый идеал найдется разочарование, на всякую болезнь – врач, а на любую вредоносную программу – взломщик.

– Что же ты мне предлагаешь, взломщик? Перефронтальную лоботомию?

Он больше не подговаривал меня убить врага. Но призывал убить в себе бессмысленное чувство. Однако вместо требования «покончи с ним» мне слышались по-прежнему слова «прикончи его».

Как только вышел за порог, Игорь уже не мог меня ни урезонить, ни пристыдить, ни усовестить. Я осталась одна – бесстыжая, бессовестная, безумная. А ночью вовсе сделалась воровкой: мне снилось, что я выкрала у своего врага всю красную одежду, с упоением распустила ее на нитки и порезала на лоскуты. Алый бесформенный ворох пряжи и тряпья лежал у меня на коленях, словно я перепачкала руки по локоть в крови Снеговского.

Да, я хотела убить его собственноручно – и во сне, и наяву, часами сидя в полной неподвижности перед студентами, стреляя в него взглядами. Но сердце у меня стучало так, словно сама я находилась под прицелом, и не было ни пуль в магазине, ни стрел в колчане.

Говорят, от любви до ненависти один шаг. Врут. Идти для этого не надо вовсе.

***

Когда разгоряченный студенческим кутежом Снеговской спьяну выскочил в ночь за сигаретами, он пожалел, что так легко оделся. Но можно ли привыкнуть к тому, что летом сыпет снег?

Теперь одежда его уже вымокла до нитки, потяжелела, облепила тело и покрылась бурыми пятнами. Было смертельно холодно, и зубы стучали так, что Снеговской боялся самому себе случайно откусить язык. Он уже не чувствовал рук и задыхался – жадно глотал воздух, но надышаться не мог.

Переулок был необитаемый, словно лесная глушь, где бесполезно звать на помощь. И фонари стояли, выбитые через один, как зубы. Над головой у Снеговского на ветру мотался из стороны в сторону один, недобитый, но казалось – это его самого трясет на ухабах.

Сначала он еще держался на ногах, но промелькнул нож, нападавший целил в живот, руку его Снеговской отбил, и лезвие вошло ему в бедро. Вспыхнула огненная боль, нога залилась кровью, но липкая жидкость пожар не тушила – распаляла. Он упал. И когда, скорчившись, валялся на земле, в нем не осталось ничего – ни горделивого, ни мужественного. Били его тяжело, со знанием дела, с оттяжкой – растягивая удовольствие. Потом, наигравшись и обобрав, ушли.

Слабеющими руками Снеговской обшаривал карманы в поисках телефона. Но тот, разбившийся вчера, остался дома, и отыскались только зажигалка да связка ключей от квартиры бывшей любовницы.

Одежда его от воды разбухла, тянула якорем к земле, и Снеговской уже не мог подняться ни на ноги, ни на колени. Казалось, рана несерьезная, но ему сильно не понравилось, что кровь из нее вырывается толчками, словно сердце совсем рядом. И что холод подступает изнутри, а не снаружи. Что волоком тянет в сон. Что слабость разливается по телу, приходя на место излившейся крови.

Над иссыхающими реками поют камлания шаманы и приносят жертвенных животных в дар богам. А Снеговской сделался жертвой сам. Не знал, будет ли Бог, в которого он никогда прежде не верил, неравнодушным к крови высшего животного, и боялся, что петь над ним теперь станет только священник. Лежа на спине, он видел небо, звездочки снежинок, вместо звезд, а Бога высмотреть не мог, как ни старался. Жаждал различить музыку сфер – сирену скорой помощи, но слышал только собственные дыхание, что становилось все поверхностнее.

Снеговской не знал, что при вскрытой бедренной артерии без срочных мер по остановке кровотечения и восполнения кровопотери человек умирает за двадцать минут. И скоро его стала окружать кольцом, словно деревья в чаще, заслоняющие небо, совсем иная темнота, нездешняя.

На свете было великое множество способов умереть, но только две смерти – пятьдесят на пятьдесят, кому как повезет. Обе они теперь стояли подле него, словно знаки у проезжей части. Предупреждающий дорожный знак номер 5.8 «дорога с реверсивным движением» – клиническая смерть, частично обратимая. И дорожный знак особого предписания номер 5.5 «дорога с односторонним движением» – биологическая смерть, окончательная и бесповоротная.

***

Едва сел в кресло самолета, человек по прозвищу Гарри достал мобильный телефон, набрал номер и зачастил:

– Слушай внимательно: как только его залатают, из дежурки везите его прямо ко мне за город. Если скоропомощники заартачатся, делай, что хочешь, лишь бы ментов по факту ножевого не успели вызвать. Я приеду через пару дней, у меня срочное дело на побережье…

Прервав один вызов, он сразу же набрал другой номер, междугородний, и едва дождавшись ответа, закричал в трубку:

– Сровняйте с землей весь полуостров, но достаньте мне его, хоть со дна моря!

После чего яростно бросил телефон на соседнее сиденье, которое выкупил, чтобы избавить себя от попутчика. Заставил пассажиров, удивленных его криком, головы ломать над тем, что же понадобилось ему на дне морском – жемчуга ли, затонувший ли корабль?

Дожидаясь взлета, Гарри смотрел в иллюминатор на пригородный пейзаж, унылый и плоский, как подошва, утешаясь тем, что уже через два часа его сменит другой – гористый. Два часа имелось в запасе у его собеседника на поиски – именно столько требовалось аэробусу А320, чтобы преодолеть полторы тысячи километров и достигнуть цели.