Владимир Буров - Hannibal ad Portas. Ультиматум прошлого Страница 15

– Как ты оказалась с ними?

– Вот ду ю сей?

– Пожалуйста, не притворяйся. Подними ногу.

– Простите?

– Хорошо, стой медленно, я сам тебе покажу, – и поднял левую штанину ее, однако не кожаной ноги, а просто в желтую клеточку. – Видишь?

– Что?

– Это золотое кольцо от наручников, которое я оставил на твоей одной ноге, потому что вторую оторвал.

– Ногу?

– Нет, леди, не ногу, а вторую часть наручников.

– Ты такой сильный?

– Они были силумин-овые.

– А сейчас? – она даже не улыбнулась, хотя душой он понимал, надсмехается, а зачем – непонятно. – Возьми пробу на золото – тогда поймешь, – я более, чем ты думаешь, настоящая.

Он попытался разорвать золоток ободок руками, но не вышло.

– Надо что-то вставить, – сказал он.

– Хорошо, пойдем, куда, в банкетный зал?

– Он слишком маленький.

– Я привыкла.

– К чему?

– К тому, милый, что тоже: слишком маленькая.

– Ладно, ладно, не зазнавайся, я узнал тебя, и заставлю ответить, кто с тобой, сейчас курит в холле моего Охотника Наслаждений.

– В нем нет сноски.

– Что?

– Я грю, должно быть: Охотник За Наслаждениями.

– Если вы еще не поняли, мэм, здесь половину мест, как и у вас, – он показал пальцем в небо, – находятся не в общепринятом ракурсе, а:

– Под ним, – высказалась она, чем несказанно удивила Владимира. – Разве я тебе не рассказывал, что, да, не всё мы видим без заднего ума, но не снизу же!

– Вот я и долблю тебе уже битый час, что это не я, а ты пристал: дай, да дай, как будто мы знакомы с самой Альфы Центавра.

– Спасибо и на том, мэм, что ничего не пообещали.

– Да?

– Да, потому что я уже устал верить в неправду.

И хотел, несмотря на любую логику, тащить ее в банкетный зал, где сидеть или стоять еще можно было, но лежать – бесполезно.

Однако вернулись трое ее черно-кожаных собеседника, и молвили:

– Ну-ну, заплати сначала.

И получается, даже если они с неба, а разнообразия никакого – так только:

– Обычное скотообразие.

Вот вроде бы уже известно, что ждать больше нечего, а всё равно продолжает удивлять, как Канта:

– Даже с неба, а звезды не падают, а о моральном законе вспоминают только в Парке Пушкина:

– Ты обещала и, следовательно, пожалуйста, не дрягай ногами.

И было:

– Сколько с нас за пять Котлет по-Киевски, пять сложных гарниров из укропа, зеленого лука, огурцов и помидоров, и неизвестно почему отсутствующей свеклы, – спросил Малик. И то предположительно, так как они чё-то мельтешили перед его глазами, как:

– То одни, то другие.

– Это сложный вопрос, – ответила официантка.

– И тем не менее, – настоял один из них, кажется, Андрей Ка.

– Хорошо, я сейчас попрошу нашего руководителя рассказать нам теорию его познания.

– Да? – только и чавкнул И Гро. И хотел даже поковырять ножом в зубах, но передумал, и взял зубочистку из специально для этого предназначенной Мурзилки, изо Чарли Чапли на берегу моря в задумчивом изумлении:

– Зачем я сюда чапал, если не видно поблизости ни кабаков, ни кабаре, ни обслуживающего их персонал младшего женского возраста, чтобы можно заодно найти и невесту, в частности, не только для этого дела, но и для загибания носков у инопланетных ботинок. – А зачем, спрашивается? В принципе нужно, если движение определяется, как траектория задумчивости по небосклону, а лапти-то незаметно уже гребут по земле.

И Владимир подошел, но со стороны двери бара, оказавшись лицом к мелькавшему между Ними телевизору с изображением начала пения Караоке.

Как говорится:

– Не ахинея ли это второй свежести?

– Рипит ит, плииз.

– Я грю, – Иван сам решил разъяснить свою политику по этому вопросу, а именно:

– Почему 4 – это конечное число. – Ибо до этого Владимир минут семь рассказывал то, чего сам долго не мог понять, да и не осознавал еще полностью, ибо до этого сообщения всегда приказывал заполнять края тарелок с Цыплятами Табака, Котлетами по-Киевски, и прочими:

– Свиными, так сказать, Отбивными – ибо шли они не из свинины, а только из её Вырезки или Карбонада, – абсолютно полностью, ибо:

– Куда иначе девать маслины и лимоны, – если априори ясно мало кто категорически откажется, а просить:

– Тоже берут сомнения: слишком много надо думать там, куда едва и так-то приперлись.

– Нас не устраивает Теория Ограничения.

– Очень жаль, сэр, – ответил Владимир.

– Почему?

– Ибо я и раньше догадывался, что прибыли вы сюда, чтобы доказать всему миру:

– Казнить надо не для того, чтобы предупредить следующий бунт, а наоборот.

– Чтобы плодить бунты, – закончил за него Андрей Ка.

– И теперь я понял, – ответил Владимир, что именно вы, Андрей, за это ответственны.

– Вы считаете или читаете? – спросил Андрей.

– Да, я читаю мысли, но не ваши.

– Его? – Андрей мягко положил лапу на плече И Гро.

– Я не на допросе еще, – ответил риторически владелец кафе.

– Мы, собственно, сюда пришили, чтобы просить, – сказал Малик.

– Да, просить вас, сэр, возглавить наше меро – приятие, как банкир, э-э, Красный Щит.

– В какой валюте мира вы предпочитаете получать его? – спросил Владимир.

– Мы признаем только золото, – сказал И Гро. Более того, как иногда говорят репатрианты с того света, – только золото и принимает тот, кто может дать ход нашему делу на Земле.

– Я не знал, – сказал Владимир первое, что удалось ему придумать по поводу того, что в их конгломерате вместо Федора, – моя Ёлка.

– Что значит, твоя? – И Гро проглотил крыло цыпленка целиком, чтобы показать: глотать, да, надо, но не слова только.

– Я инопланетян, – сказал Владимир для смеха, чтобы раньше времени не опознали в нем Вигриса, – поэтому прямая и косвенная речь не разъединяются в моем подсознании полностью.

– Не как у людей, значит? – спросил Малик.

– Да, сэр.

– У нас тоже так, – сказал Андрей, – если ты потащишь ее в банкетный зал – я должен присутствовать.

– Зачем? Я и так могу кричать вам через дверь, с чего начинаю и как всё закончилось.

– У нас недостаточно – как у простонародия – развито воображение, – согласился с Андреем И Гро. А Малышка на миллион их поддержала:

– Я тоже всегда молчу во время этого дела-ть. И знаете почему? Мне не о чем думать.

– Хорошо, я сдаюсь, ешьте, заплатите, и дранк нах, – Владимир посмотрел на небо, – честно, где вы живете?

– Вы тоже? – спросил Малик.

– Что, простите? Вы захватили мой дом?

– Если у нас одна общая Елка, то и дом у нас не может быть разным.

– Так они тебя там взяли и на месте изнасиловали?

– Да, сэр, и до такой степени, что иногда я даже забываю об этом.

– Чем вы ее заразили? – и хотел добавить, – гады, но засомневался, ибо:

– Авось лучше: сволочи.

– Ну, чё ты приуныл, парень, давай, – сказал И Гро.

– Ноу, сенкоью, и более того: не только ее больше не хочу, но и вас.

– В каком смысле?

– Живите там без меня за небольшую плату.

– Питание у нас здесь будет? – спросил Малик.

– Нет, сюда больше не приходите, пока не найдете золото.

– Что нам есть? – спросил И Гро.

– Мы обшарили весь сарай, нашли даже погреб, но в нем, кроме соленых огурцов и помидоров, варенья и так кое-что по мелочи – пусто.

– Нет даже картошки.

– Да, сэр, нет, всё уже сгнило.

– Надо было на лето забрасывать туда снег.

Глава 7

– Да, конечно, спасибо за совет, но мы еще не живем столько, чтобы видеть ее.

– Кого, зиму?

– Нет, с зимой мы более-менее знакомы по описаниям наших штурманских карт, а вот секрет превращения ее в лето пока не посетил нас своей доступностью.

– Мысль хорошая, даже не новая – ходить из зимы в лето за молодым картофелем, а наоборот – приносить на обмен – квашеную капусту с брусникой. Что еще бывает хорошего зимой?

– Мясо.

– Мясо? Мы его не едим. Так как свинина повышает уровень потребления до такой степени, что в туалет не находишься.

– А говядину жалко, – как пароль ответил Владимир.

– Да, вы соображаете, но скажу, почему мы не едим кур.

– Я знаю.

– На что спорим, что нет?

– На золотой.

– У тебя есть золото?

– Да, обыграл позавчера Енота, обобравшего Черного и Гуся, которые знают, где его можно взять почти в неограниченном количестве. И да: вы не едите кур, потому что стесняетесь, увидев их – в воспоминании – голыми.

– Вы считаете, что куры не имеют перьев, и поэтому всегда голые?

– Да, их содержат, как на каторге, как в аду: всегда без одежды.

– Я только хотел пошутить, – сказал И Гро, и засунул два пальца в рот, но Цыпленок Жареный не хотел возвращаться в этот мир вечных мучений, и заставил И Гро сказать чуть ли не через ноздри:

– Сопротивляец-ца-а, свинья, – и вот после этого его уже вырвало.