Александр Семёнов - Редкие девушки Крыма. Роман Страница 15

Чуть позже приезда Яны один парень из нашего класса заболел лейкемией, – мы знали, что это за болезнь, благодаря истории о японской девочке, не успевшей сделать тысячу бумажных журавликов. Витёк на целый год исчез, потом вернулся распухший, с лицом в мелких гнойничках, но мне казалось, что он никуда не уезжал и ничуть не изменился. Через полгода он и в самом деле стал прежним. И во всём классе не нашлось придурка, который дал бы Яне и Витьку понять, что они отличаются от других. А если бы такой появился – уверен, печальна была бы его судьба. Здесь уж мы забыли бы всю свою неколлективность, так огорчавшую классного руководителя.

Мы не были едины в отношении к Лене. Ира Татрова с подругами не замечали её, проходили, как мимо давно решённой задачи на доске. Спасибо и на том. Серёга Изурин ни разу не задел её и не нарисовал – во всяком случае, мне не показывал. Я даже не знал, что думала о ней Оксана Ткаченко. Но и оставшихся было довольно. И брат её Димка, малолетний, наглый и рано созревший кабан, встречая Лену на переменах, мог вывернуть ей руку или толкнуть. Он что-то наговорил одноклассникам, и вскоре самые мерзкие из них тянули к ней хваталки, а следом и младшие, как зверята, почуяли безнаказанность. Однажды я встретил взгляд Лены, прижатой к стене заморышем по кличке Смех, взгляд разом отрешённый и жалобный, словно она была где-то не здесь, но и там, где была, с ней не происходило ничего хорошего, – а нахал деловито лапал её под предлогом обшаривания карманов, заведомо пустых, с таким-то братцем, настойчиво искал задний, которого быть не могло, и не отступился, даже когда Лена, спрятав лицо в ладони, села на чей-то портфель. Тут же возникла хозяйка портфеля, по-детски мешковатая и безликая, выдернула его с гневным воплем и размахнулась, целя Смеху в голову, но он отскочил, и понятно кто в конце концов остался крайним. Почему я тогда не подошёл? Ну уж связываться с мелюзгой было ниже достоинства. С ними как-нибудь сама разберись, в крайнем случае убеги, попробуй убежать, покажи, что такое положение тебя не устраивает. Хотя бы выпрями спину…

Но и это похоже на отговорку. Доля истины в ней есть, но очень малая. Может быть, Лена многим нравится и такое обращение – сродни дёрганью за косу в младших классах? – думал я. Мы выросли, методы и средства изменились, а суть осталась прежней? Вновь сомнительно. Нравятся Оксана, Ира, Оля, кому-то наверняка и Чернова, которая может нанести травму, но уж точно не будет жаловаться, – но как далеки от них эти методы! И, выходит, девочкам Лена тоже нравится, тем же осмелевшим сироткам или приземистой, широкой и плоской восьмикласснице Кондратюк, вообще не знавшей стыда? Или они завидуют? Поставь их рядом с Леной – увидишь только Лену и её ноги, а на Мэри каких-нибудь и смотреть не захочешь. Ревность?.. Теория на глазах становилась умозрительной, как тургеневская барышня, и чересчур сложной. Я уже тогда чувствовал, что бесполезно пытаться рационально объяснить всё на свете и глупо думать за других, понять бы о самом себе хоть что-нибудь… Возможно, причина заключалась в том, что помочь Лене в реальности будет хорошо и приятно, но максимум дважды: в классе и как следует пугнуть брательника? Чутьё подсказывало, что после этого её оставят в покое. А помогать в воображении можно было хоть до бесконечности. Эта догадка, больше всех остальных похожая на правду, ничуть меня не обрадовала и уважения к самому себе не добавила. Так что я твёрдо настроился вмешаться при первом же случае – но, когда он настал, ближе оказалась Оксана Ткаченко. Она просто заслонила Лену собой и не крикнула, не замахнулась: чтобы отправить куда подальше очередного мучителя, ей хватило одного лишь взгляда. Весь остаток перемены Лена просидела за своей партой, опустив голову на руки, а Оксана, примостившись на краешке её стула, гладила Лену по затылку и что-то тихо рассказывала. Я обрадовался в первый миг, а в следующий миг подумал: не пришлось бы теперь искать нового соседа…

9

– Саша, можно с тобой поговорить?

Я кивнул с большим удивлением: наверное, впервые за четыре года и неполный месяц Оксана Ткаченко обратилась ко мне по имени. Детские «Сашка дурак», понятно, не в счёт.

– Это касается Ленки, – добавила Оксана.

Я напрасно боялся, что она прогонит меня из-за своей парты. Лена Гончаренко так и сидела позади, одна, но все перемены Оксана проводила с ней, они вместе ходили в столовую, вместе шли домой, благо жили в соседних дворах. В классе Лена по-прежнему была чужой, но теперь её хотя бы не трогали. Я даже несколько раз видел её улыбку и не знал, как можно описать её и с чем сравнить. Теперь знаю, после того как прошлым летом оказался в Камбодже и неделю бродил по улицам, встречая юных кхмеров. Улыбались они смелее, но чувства: вера в то, что теперь всё правильно и этот странный незнакомец желает им только добра, и смущение, и едва проглядывающее сквозь него кокетство, тайное осознание своей красоты и внутренней силы, – чувства, при всём портретном отличии смуглых и черноглазых аборигенов, были в их улыбках примерно те же.

А в тот день, куда я теперь возвращаюсь, мы с Оксаной остались после уроков дежурить по классу. Точнее, остался я, а Оксана ушла, сказав, что вернётся минут через двадцать и чтобы я непременно её дождался. Пока её не было, я перевернул на парты стулья, пустовавшие на уроках, принёс из туалета два ведра воды, протёр доску, вымел из-под парт бумажки, и всё это время думал: что же она хочет сказать? Может быть… вечером погулять в парке?

Оказалось, будем говорить о Лене.

– Мне было так стыдно, что я в стороне, – сказала Оксана, сев на краешек учительского стола, – что боюсь вмешаться. Был один случай, когда я поняла, как надо поступать, но самой так… Ты, наверное, тоже хотел?

– Собирался, – ответил я. Что мог ещё сказать?

– Я даже репетировала дома несколько дней и заставляла себя. Но ладно, это уже проехали. А потом с Ленкой много разговаривала. Ничего, что тебе расскажу?

Я кивнул.

– Только между нами, хорошо? Лена жила у бабушки в Весёловке, под Евпаторией. – Оксана мотнула головой в направлении северо-запада, по диагонали «последняя парта у стены – первая у окна». – Даже у прабабушки. Отца не помнит, мама вышла замуж за мичмана и уехала к нам, в Солнечное. Димку взяла с собой, а Лену сказала, что заберёт, но у них однокомнатная квартира, всем не поместиться. Так что она осталась у бабушки, мама к ней приезжала иногда на выходные. А два года назад этот мичман утонул по пьяни…

Я вновь кивнул: утонуло тогда трое, история была громкая, отголоски взрослых разговоров о ней звучали время от времени до сих пор. Оксана продолжала:

– Лена сюда приехала, пообщалась с братцем и сказала: хочу назад. Но в этом августе бабушка умерла, так что Ленка всё равно приехала. Так и живут в одной комнате, они с мамой, а за занавеской брат. Он её возненавидел сразу, ещё в первый приезд, она его боится. А сейчас он вырос, так и матушка боится. Он может наорать, ударить, чуть что – в истерику. Над Ленкой издевается, она терпит, вся в синяках… Надю свою простить не может, что бросила и что Димку больше любит. Я вообще не знаю, откуда у неё силы, чтобы жить. Я бы на её месте убила понятно кого. Или сбежала.

– Но, кажется, она благодаря тебе воспряла духом, – сказал я. – Ты молодец.

– Правда? – улыбнулась Оксана. – Спасибо. Но, понимаешь, до Лены ещё какие-то уроды докапываются. Я думаю, это её брата друзья, но и не только. Будто бы даже не из школы. Недавно завели в Пиратский сад, она вернулась, ревёт. Говорю: дура, зачем ходила? Давай я папе скажу, он разберётся. Говорит: не надо. Ну я тогда сказала: хрен куда тебя больше отпущу. Вот сейчас уходила, думаешь: зачем? Провожала к себе домой. В смысле, ко мне. Она теперь у меня бывает больше, чем у себя, и ночует почти всегда.

– Так, может, я поговорю с отцом? Он скоро вернётся из моря.

– Подумай, может, и стоит. Я ничего не могу решать, потому что завтра улетаю до Нового Года.

Оксана произнесла это совершенно будничным тоном, таким же, как «вернусь минут через двадцать» – после уроков.

– Куда улетаешь? – в недоумении спросил я.

– В Москву. Появилась возможность там поучиться, узнать город. В школе английский, как у нас. В одиннадцатом классе, может, и больше там проучусь.

– А где будешь жить?

– В семье у папиного друга, однокурсника по училищу. У него дочка на год младше меня.

– И никому не говорила…

– Тебе говорю. Учителя знают, а ребятам скажу, кому захочу. Я сама три дня назад узнала. Так вот в чём дело, Саш. Я договорилась с мамой и папой, что Лена поживёт у нас, пока меня не будет. Мы тихо перетащили к нам её учебники, тетради, одежду почти всю, документы… В общем, не пропадёт.

– А если её мама будет против?