Сергей Фомичёв - Пророчество Предславы. Мещёрский цикл Страница 15

– Ты только скажи! – горячо пообещал Дымок и ушёл обнадёженный.

Обманула его Мена. Ничем он помочь не мог. Так сказала, чтобы под ногами не путался. Сама же прилегла отдохнуть, а ближе к вечеру оделась попроще да отправилась в Сельцо.

Являться среди ночи в дом умершего колдуна – то ещё приключение. По доброй воле в такое никто не ввязывается. Но Мене выбирать не приходилось. Поджимало время. Всё больше она утверждалась, что тревога Эрвелы не лишена оснований. Что есть-таки связь между змеевиком Вихря и событиями назревающими в мире. И то, что не удалось разыскать Елену обычным чином, это неспроста.

Так она размышляла дорогой, запоздало подумав, что неплохо было бы Ушана с собой позвать, или ещё кого из братии колдовской. Но теперь чего сокрушаться, добралась уже.

В дверь не пошла, забралась через лаз под крышей. В каждом ведунском доме такой лаз имеется. Для гостей особого рода. Затеплила свечу. Не волшбой – огнивом. Ворожить в чужом логове без надобности опасно, а ночью – вдвойне. Впрочем, и при великой надобности опасности ничуть не меньше.

Осмотрелась. Много любопытного от колдуна осталось. К иному и притронуться боязно. Не позаботился Вихрь о наследнике. Теперь любая вещь выстрелить может.

Девушка взглядом водила, словно по зыбучему болоту побиралась. Мелкими шажками. Шорох мышиный сейчас громовым раскатом казался.

Под лавкой нашёлся ларец. Мена сунулась, как в гнездо змеиное.

Книги!

– Занятно, – буркнула она, осторожно раскрыв один из трактатов. Латинское письмо Мена разбирала с трудом – что-то о природе вещей и сути миропорядка.

– А Вихрь-то непростым колдунишкой был.

Не сразу нашла что хотела. Надеялась на бережливость колдуна. И вот, не ошиблась. В тайнике наткнулась на искомое – на ленту свадебную сестры вихревой, Елениной матушки. Зачем её Вихрь хранил, понятно – пропуском в царство мёртвых лента была. Теперь колдуну такой пропуск без надобности, обычной дорогой туда отправился, а вот Мене как раз сгодится.

Как за дело браться, страх совсем одолел. С трудом девушка решилась на ворожбу.

Долгой вышла дорожка по той стороне. Долгой и путаной. И ни у кого пути не спросишь. Нельзя с ушедшими разговаривать. Но дошла до предела. И уяснила главное – нет среди мёртвых Елены.

Выбралась из мрака на свет. Увидела её.

Шла Елена по узкой тропе через лес осенний. Листья под ногами шуршали. Грибами пахло, сыростью. Солнце светило скупо.

Осенний? – Мена от удивления чуть было не утеряла призрачную связь.

Так и есть.

Пока ведунья осени удивлялась, тропа упёрлась в стену. Вернее, в ворота, что в той стене проделаны были. Сами собой распахнулись створки, приглашая войти.

Мену так сразу назад потянуло, как от дыры могильной, но Елена вошла без сомнений. Пришлось и ведунье за ней последовать.

За стеной открылся яблоневый сад. Мощённая белым камнем дорожка вела к высокому терему, что стоял в глубине, едва видимый за деревьями. И трава, и дорожка были усыпаны яблоками. Сочные, красные, они и сейчас продолжали гулко падать на землю.

Елена направилась к терему. Каждый шаг отзывался хрустом раздавленных плодов. На проступающий сок слетались отовсюду шмели, осы, мухи. Жужжали, дрались за добычу.

Не увидела Мена, как Елена до терема добралась. Марево наползло, закрыло взор.

Нить порвалась.

Вновь сумерки колдовского жилища перед глазами возникли. Пламя свечи трепыхалось, играя тенями. Даже родным каким-то показалось Мене логово Вихря. Она задумалась. Сказала вслух:

– Не в нашем мире Елена. И не в загробном. Под чужим небом ходит.

Псков. Июнь 6860 года

Когда дорога в очередной раз взбежала на пригорок, они увидели стены Пскова и непроизвольно придержали коней. Повозка тоже остановилась. Калика поднялся, пытаясь вместе со всеми разглядеть за дымкой признаки сражения. Его передернуло от холода и сырости, и он поплотнее укутался в плащ.

Перед отрядом лежал один из красивейших городов Руси. А среди самых красивых он слыл наиболее укреплённым и неприступным. С двух сторон, что омывались водами Псковы и Великой, укрепления возвели хоть и каменными, но вполне обыкновенными, приземистыми – взять город отсюда всё одно невозможно. Зато третья сторона, напольная, открытая для нападения врага, преграждалась четырьмя, стоящими друг за другом стенами, что упирались концами в реки. Веками и горожане, и правители тратили большую часть оборонных средств на укрепление именно этой стороны. И именно отсюда всегда наступал на Псков неприятель.

Первой врага и путешественника встречала большая дубовая стена, защищающая посад, или, иначе, Средний Город. Через каждую сотню саженей стояли укрепленные боевые костры, сиречь башни. Они тоже были срублены из дуба, но уже кое-где заменялись на каменные. А судя по глыбам свезенного к стене известняка, псковичи задумали поставить каменной её всю.

Сразу за посадом возвышалась Борисова Стена, защищающая Борисов Город, или, иначе, Застенье. Её прясла и стрельницы сложены были из белого камня. В самом Борисовом городе располагались дома наиболее зажиточных горожан, княжьи палаты, пустующие сейчас по причине отсутствия князя, а также большой, раскинувшийся на четверть города, торг. И только за Борисовым Городом начинался собственно Кром. Он был разделен надвое. Сперва Довмонтова Стена, закрывающая небольшой Довмонтов Город, со множеством церквей, служебных домов, гридниц, подворий. А за ним Перси – грудь города – главная стена Детинца и основа всей обороны. Пробейся враг через три предыдущих стены – в Перси он упрется окончательно. Неприступной считалась эта твердыня. Ни одному врагу ещё не покорялась. Стена Персей возвышалась над всеми прочими, а пред нею даже не вырыт, а высечен был в скале внушительный ров, называемый Гребля.

– Думаем и пятую стену поставить, – доложил монашек. – Великую Окольную. Для защиты слободок Полонища и Запсковья. Вот только серебра пока не хватает. Бояре и купцы жмутся – на что, мол, им Полонище – а сами слободские небогаты.

Но не красотами города и не его укреплениями любовались сейчас путники. Да и любовались совсем не то слово. Они мрачно и тревожно взирали.

Над городом бездвижно висела огромная свинцовая туча. В клубящемся её чреве изредка мелькали сполохи. И хотя молнии не били вниз, возникало ощущение, что город находился под прицелом. Закрытый от солнца могучей тенью он погрузился в сумрак. И лишь золотой купол Троицкого Храма горел в окружении тьмы ярче обычного, отражая скудный рассеянный свет. Белокаменная громадина храма походила на былинного витязя, вышедшего на бой в золоченом шлеме. Золото на чёрном смотрелось красиво, даже величественно, и все, кроме чародея, почти одновременно перекрестились.

– Знать бы, что там сейчас творится, – произнёс Сокол. – Может, в городе и людей-то не осталось. Может, уже вымерли все.

– Чего гадать, – спокойно возразил архиепископ. – Приедем на место и всё узнаем.

– Прознаем, проведаем, железа отведаем, – вставил Скоморох.

Василий никогда не затыкал своего придворного скомороха – не для того и заводил, чтобы затыкать, но сейчас посмотрел на него с явным раздражением.

Тронуться с места никто не решался. Дорога, что извиваясь среди холмов, исчезала в пригородных слободках, была совершенно пуста. И это настораживало. Не может такого быть, чтобы из города не бежали. Псковичи народ храбрый, но ведь далеко не каждый человек готов умереть, защищая дом и семью, иные видят спасение в бегстве. Толпы беженцев всюду и во все времена заполняли пути, уводящие подальше от мест сражений. А здесь – совершенно пустая дорога. И не просёлок какой-нибудь, а самый что ни на есть оживленный новгородский путь.

Но вот со стороны города донёсся могучий гул вечевого колокола, и все сомнения разом исчезли. Значит, есть ещё, кому помогать. Стало быть, не пал под натиском зла древний Псков. Отряд тронулся, а молодой княжич с трудом сдержался, чтобы не рвануть к городу, оставляя далеко позади повозку архиепископа и всю его свиту.

Полонище – пригородные слободки и деревни, разбросанные в широкой полосе междуречья, встретило их тишиной. Повсюду стояли брошенные дома, но никаких тебе следов сражения или разорения, никаких пожарищ и трупов. Население либо ушло под защиту стен, либо разъехалось по дальним сёлам, на которые не легла еще злая тень. Бросив засеянные поля, селяне, судя по всему, увели с собой и всю живность, вплоть до шелудивых собак.

– Значит, время на сборы у них было, – подумал вслух Сокол. – Но почему же мы не встретили ни единой живой души по пути из Порхова?

Василий нахмурился, велел монаху, чтобы тот подгонял лошадей.