Алексей Лукшин - Семён Светлов Страница 15

Семён, упрямо считая разговор законченным, усмехнулся:

– Ладно, не кипятись. Я же и в Питере с клиникой вёл переговоры. Считал, здесь солидней. Буду звонить.

Он стал набирать номер клиники Санкт-Петербурга. Лёг на постель и начал разговаривать.

Во время разговора по телефону Семён обратился к Мише:

– Можно их попросить?

Миша, желая от всей души помочь, смутился от вопроса:

– Почему нет?

– Пускай отправят по телефаксу всю мою историю болезни. Там будут готовиться к операции. Они согласились поставить протез. Всего за тридцать тысяч долларов.

Тот, не веря, посмотрел сначала на Семёна, потом на Эдика. Рассчитывая, что, может, тот что скажет.

– Какие гарантии? – спросил Миша.

– Те же, что и здесь.

– Это какие?

Сомнение, человека уехавшего из России, переросло в ожидание чуда. «Не может быть. Насколько ему известно, там, в России, любые предпринимаемые шаги опираются только на веру и страх».

– Никакие. Ты считаешь, – он посмотрел на Мишу так, словно придавил увесистым предметом, – десять лет жизни, о которых он сказал в кабинете, – это гарантия?

Миша не верил своим ушам и глазам. «Спор на пустом месте. Как они, русские, могут не слышать собеседника». Но он сказал:

– Врач бумагу даст. Через суд востребовать можно.

Миша воочию наблюдал русского человека: тот закрывал глаза и пускался на авось.

– Что? Что через суд можно? С того света человека суд вернёт?

Зрачки его приобрели нежелательный блеск. Миша убеждался в агрессивности Семёна и не понимал, почему этот, доселе, как он считал, редкий адекватный русский накидывается на него, словно возлагая вину на него и на врачей. «Странные эти русские»! Он как можно спокойнее закончил:

– Близкие: жена, дети – в случае потери кормильца ни в чём не будут нуждаться. Им могут на этом основании гражданство этой страны дать. Пособие платить будут. Включится целый механизм.

Семён уже не слышал.

– В Питер поеду. Надо поторапливаться. С утра зайду, отправим документы, днём улечу.

Вмешался брат Эдик:

– А машина как же?

Не обращая на его вопрос внимания, Семён равнодушно брякнул:

– В России куплю.

Миша засобирался уходить, понимая, что он здесь некстати. Эдик вышел за ним как бы побеседовать, подальше от конфликта.

Семён сел на стул, посмотрел в спину уходящим. Вполголоса просипел:

– Вот гнида!

Глава VI

Солнце вечерними лучами растеклось по палате, окрашенные в белый цвет предметы словно добавили света. Семён приоткрыл окно.

Ветер, потрёпывая листья на деревьях, ласково пошёптывал, сквозя тёплым дыханием.

Семён облокотился на подоконник. Долго всматривался вдаль. Ему почудились ясность ума и выразительность дум, которые пластами налегли в его голове за эти дни. «Насколько люди отстают в своих видах на жизнь отсутствием понимания. Они объединяются лишь для того, чтобы не брать на себя ответственности. Пошло! Абсурдно!» Он медленно отошёл от окна, взял с маленького столика телефон и мысленно представил, чем занимается его маленькая Маша. Он набрал нестираемые цифры, написанные тонкой паутиной по воздуху в его голове. После долгих гудков там откликнулись:

– Привет.

Он подошёл к окну и снова оперся на него локтями. В нём пробудилась поэзия.

– Привет, маленький мой, как твои дела?

– Никак. Ты же знаешь. Мои дела – это твои дела. Ты с врачами говорил?

Он ответил не сразу.

– Поговорил, – опять помолчал, – да здесь люди другие. Предлагают ногу ампутировать. Считают, что дела критически обстоят. Как мы с тобой и предполагали.

В трубке Маша старательно затараторила:

– Не слушай никого. Бабка Антонина сказала, что у тебя всё хорошо. По диаграмме тебе жить не меньше восьмидесяти семи лет. Если курить бросишь. Они там вообще ничего не понимают и не разбираются.

– Послушай! Миша, мой компаньон с ними согласен. Вроде аргументированно, обстоятельно раскладывает. Простой смертный поддался бы уже.

Из трубки настойчивым голосом скандировали:

– Сёмочка, делай всё возможное, но ногу сохрани. Без ноги они, все твои друзья, от тебя отвернутся. Кто тебя, инвалида, признает? Сгнобят пересудами, за спиной будет вечный шёпот. Тебе это нужно? Борись! Я, мой миленький, верю в твоё благоразумие. Да и пляж… Как мы, если ты без ноги? Эстетику нашу не порти. Мы гляди как с тобой смотримся. Нам все завидуют. И сейчас от зависти советы глупые дают. Не слушай. Моё мнение – ты сильный. Ты мне с ногой нужен.

Её тон, словно бурная речка, перевалившись через валун, полился нежненьким ручейком-голоском.

– Постарайся, крохотулечка моя. Крошечка! Я соскучилась. Как мой дружок поживает? Я вас целую. Дырочка зарубцовываться начинает. Под животиком ноет.

Семён упоённо застыл на мгновение, но приостановил любовную трель.

– Маняш, всё, цветочек мой, всё. Созвонимся. Позвоню завтра из Питера. Чмок-чмок.

Он положил трубку.

«Как всегда всё идёт своим чередом. Ничего не произошло. Прекрасный день. Что за силы вмешались? Ведь я могу думать, что ничего не случилось. Необходимо принимать решения, решаться на такие вещи, как операция например, которые я не могу себе объяснить. Зачем?! Люди, разговаривая со мной, по моему мнению, даже не дают себе отчёт, о чём идёт речь. Им только кажется, что они понимают и разделяют мои мысли, мою тревогу, мою беду. Да уж. Беда – это точно. Нет! Они не могут вникнуть в чужую боль. Большинство из них за всю свою жизнь и рядом не оказываются бок о бок с ней. Тогда у них везенья больше. Ну уж ладно! Посмотрим, кто кого!

Глава VII

Маленькая Маша, воодушевлённая звонком, решила часть сил немедля кинуть в атаку на соперницу. Она позвонила Маше Светловой, жене Семёна.

– Здравствуй! Узнала?

Услышав противный грубоватый голос в трубке, Маша Светлова его тут же узнала. Этот голос вызывал в ней ассоциацию с мужчиной. Казалось, он имел оттенок хрипотцы, единственный в своём роде и во всём мире.

– Ты куда звонишь? – парировала она без промедления. – Ты понимаешь, в этом доме никто не хочет тебя слышать? Отстань от меня и от моей семьи.

Она разошлась, и её голос сорвался, приобретая чем-то схожие с оппонентом нотки.

– Ты когда-нибудь успокоишься? Не звони больше. Его дома нет. Хочется, звони ему. Она замолчала, чтобы успокоиться.

В телефоне тоже молчали.

– Успокоилась? Выговорилась? Я к тебе по делу.

Маша Светлова в сердцах терпеливо спросила:

– По какому ещё делу?

Маленькая же Маша не гнушалась сперва уколоть больно, а потом несильно, но продолжительно докалывать. Так она была устроена. Тем жила и питалась. Этим смыслом и наполняла свою жизнь. В подобном отношении она видела равноценность или добивалась её с законной женой.

– Он мне из Германии звонил. Скучает. Но мне сейчас важно в городе оставаться. Думаю, – она сделала многозначительную паузу, – ехать в Питер надо тебе. И быть рядом с ним.

Она по-деловому принялась объяснять:

– Во-первых, я не могу компанию твоего мужа бросить, – тут же осеклась, – и моего любимого и любящего меня мужчины. – При этом победоносно подумала: «Вот так! На тебе!» – Надо следить, кругом люди чужие. Деньги забирать у них. Не буду тебя посвящать в наши дела. Не твоё дело. Во-вторых, – глаза её сузились, мысли трепетали: – Достаточно оставить только держись. Если стоишь – упадёшь.

Ещё ничего не сказав, она уже ликовала:

– Он мне машину купил перед отъездом, на учёт пока поставлю, застрахую. Он обещал, что всё сделает сам. Знаешь, как он обещает? Теперь, – сказала она, – придётся самой. К его приезду успеть бы. Так я решила, – подытожила она, – ехать тебе. Следи за ним. Чтобы он там медсестёр не обкруживал, смотри, – напутствовала она, войдя в роль, – ты хоть не подруга, но я тебе доверяю. Присмотри за ним. Он мне ещё нужен. Так что передаю тебе его в хорошие руки твои. Я всё.

Маша не успела слова вымолвить, как послышались гудки. Хоть и поздно, но, как кочегар в топку с лопаты кидает уголь, она со злостью подкинула:

– Эх, и бесстыжая. Прошмандовка.

Через двадцать минут она уже не злилась на неё. Злость появилась на другого человека, того, кто позволял, кто смотрел сквозь пальцы на все эти беспардонные выходки.

Глава VIII

В Питере после операции к Семёну с визитом приехал Андрей Философ. Он радостно зашёл в палату и воскликнул:

– Всем привет!

На него смотрели десять пар жалостливых глаз. В больнице странным образом происходит градация по личностям. Деление происходит сперва на имущих и неимущих, далее следует шкала по количеству и качеству продуктов. Последняя, самая неприметная и значительная, отметка ставится на тех, кого не забывают друзья. Если вы желаете потрафить человеческому честолюбию и чтобы вас помнили, считали хорошим другом, не забывайте навещать больных. Самый любезный интеллектуал в больничной палате, владеющий ораторским искусством, ничто по сравнению с человеком, которого навещают друзья в больнице, основываясь только на дружбе. Такому человеку, хорошему другу, могут простить недостаток продуктов, дырявые носки, неимение спортивного костюма. Соседи по палате выделят его придавая этому обстоятельству некую ценность. Значит, есть за что к нему идти – потому люди идут к нему. И не понимая, не осознавая пока ещё настоящую причину, окружающие такого человека люди так же потянутся к нему. Именно поэтому в умах лежащих на койках пробудилось некое сожаление, что в их жизни чего-то не так. Хотя и друзья, как у всех, у них были.