Александра Окатова - Дом на границе миров Страница 15

Собака заволновалась: это она здесь на своём месте, а не эта пахучая, шумная, весёлая дама. Неужели хозяин возьмёт на место собаки новую? Эту Ванессу? Собака побежала на кухню и села у входа. Она всем видом показывала, что она начеку, следит за всем внимательно и нет решительно никакой необходимости брать в дом нового сторожа и собеседника. Она же хорошо выполняет свою работу. Поэтому, как только Ванесса вставала со стула, Собака старалась делать вид, что не Ванесса, а она, Собака, первой заметила опасность, и, стараясь обогнать Ванессу, бежала в к двери и вертелась перед ней, показывая что она в стае важнее Ванессы. Обнаружив, что Ванесса так и не пришла к двери, растерянно бежала обратно в кухню и обескуражено садилась на прежнее место. Что такое, Ванесса ведь что-то заметила, и собака думала, что она опередила её: выполнила свои обязанности, а Ванесса так ничего и не сделала, а он не похвалил Собаку, и не отругал Ванессу.

Так продолжалось весь вечер, как только Ванесса вставала или меняла местоположение, Собака, волнуясь, что её сочтут профнепригодной и заменят Ванессой, срывалась и бежала перед Ванессой, куда бы та не пошла, и старалась угадать, что она будет делать, чтобы попробовать опередить её, весь вечер она промучилась, но так и не поняла, что нужно было делать.

Собака так надоела ему за этот вечер, что он закрыл её в другой комнате, а сам уединился с Ванессой. Никогда раньше не подававшая голос собака вдруг как обезумела, она лаяла звонким голосом, оказывается, у неё есть голос, удивился он, бросалась на дверь, и ему пришлось несколько раз заходить в комнату, чтобы пристыдить Собаку, которая виновато смотрела на него и садилась на хвост у двери. Он уходил, но как только собака слышала, что в другой комнате что-то начинало происходить, чего она не понимала, то опять начинала лаять без удержу.

Собака впервые так надрывалась за всё время, что у него жила. Ванесса, не выдержав такого скандала, ушла, сдерживая слёзы и остро сожалея о пропавшей впустую готовности отдаться ему. Он позвонил ей и извинялся, но таким укоряющим голосом, что стыдно стало ей, и она почувствовала себя, как провинившаяся школьница, с ней это случалось часто, вот и в этот раз, когда она уже была готова дойти до конца и всё сорвалось, она опять чувствовала себя виноватой. Хорошо, прошептала она сквозь старательно маскируемые слёзы, в пятницу, договорились. Тут же все тревоги её отпустили, и оставшиеся дни она летала как на крыльях.

Вот и назначенный день. Она прибежала, отдышалась во дворе и поднялась к его квартире. Она боялась услышать лай собаки, но было подозрительно тихо. Она облегчённо вздохнула и позвонила в дверь, как будто это был портал между двух миров. Он открыл, она шагнула внутрь и наконец впервые за три дня расслабилась, почувствовав себя на своём месте. Как она теперь понимала Собаку, она сама была готова лечь у его кровати на коврике и понимала, что будет испытывать настоящее счастье.

– Ты знаешь, – сказала она, – я так тебя люблю.

– Вот опять, – пронеслось у него в голове, – опять, – погрустнел он.

– Я так тебя люблю, что хотела бы поменяться местами с Собакой, спала бы тут у твоей кровати, лакала воду из её миски и слушала, как ты говоришь сам с собой, а ты надевал бы на меня ошейник и водил гулять, и мы шагали бы рядом по всем дорогам на свете.

Он улыбнулся и поцеловал её, потому что знал, что иначе влюблённую женщину не заставишь замолчать.

– А где собака? – вдруг спросила она.

– Ты заметила, что, как только ты вошла, мы только о ней и говорим, – раздраженно спросил он. – Я отвел её в квартиру приятеля, он оставил мне ключи, а сам уехал в командировку. С ней всё будет в порядке. Не волнуйся.

Они поскорее занялись любовной игрой, где он пробовал новую женщину на вкус, а она улетела от радости просто потому, что так долго ждала этого момента, что, когда он наступил, ей было уже всё равно, потому что наслаждение наступило сразу после того, как только он к ней прикоснулся.

А собака ждала хозяина сосредоточенно и тупо. Погасли почти все окна в доме напротив. К несчастью, он забыл ошейник и побоялся привязать её к батарее верёвкой за шею и, выбрав из всех зол, как ему показалось, меньшее, привязал её за лапу. Это было мучительно, потому что верёвка была короткой. Собака думала, что это такое задание, которое он придумал, чтобы проверить её терпение и воспитанность.

Первые два часа она сидела, не сдвинувшись ни на сантиметр, не позволяя себе даже повернуть голову, только уши настраивались на незнакомые звуки, как антенны. Сидеть, сказал он, когда уходил. Она послушалась. Он должен скоро прийти, думала собака, я жду, я верная. Прошло ещё три часа, отчаяние понемногу начало туманить собаке голову. За окном темнота уже стала не такой густой, и уже можно было разглядеть деревья и контуры домов. Собака начала волноваться. Где он? Она стала возиться, разгоняя застоявшуюся кровь, движение было ограничено, и она начала дергать верёвку, узел затянулся ещё сильнее. Лапа распухла и сильно болела.

Пробежало утро, наступил полдень, у Собаки поднялась температура, она страшно хотела пить. На ковре под ней уже высохла её лужа. Собака не лаяла. Сказали сидеть – значит, сидеть. Нестерпимо болела лапа. Она начала грызть верёвки. Синтетическая верёвка не поддавалась. Отчаявшись, она стала принюхиваться к собственной лапе. Первый рывок показался даже облегчением, ей удалось порвать сухожилия, и она принялась грызть дальше.

– Милая моя, – услышала она виноватый голос, – сейчас, сейчас, дай перережу верёвку. Собака от радости вылизала ему всё лицо и шею, а он принёс её домой на руках, как жених невесту, и во искупление вины ухаживал за ней, пока лапа не зажила, видишь, зажило как на собаке, в шутку говорил он ей.

Через две недели он опять пригласил Ванессу, только с условием, что Собака останется с ними. Она не ожидала такого предательства. Она ненавидела эту одинокую поэтессу, она сочувствовала той прежней, которая, как он говорил Собаке, была на неё, Собаку, похожа. По необъяснимому стечению обстоятельств почти все любившие его женщины были поэтессами, художницами, артистками и т. д., и т. п.

Собака старалась не смотреть в глаза ему и Ванессе. Она обиженно прошла на кухню, демонстративно щёлкая когтями по паркету, и села там лохматым укором. Лохматый укор продержался там два часа, пока в комнате не разгорелся скандал. Ванесса с распухшими глазами, со слезами на бледных щеках стояла перед ним, испуганно прижимая к груди руки, как будто хотела удержать их и этим вернуть время на десять минут назад, когда ещё не были сказаны непростительные слова, но он повторил вновь, – я не люблю тебя, да я даже свою собаку люблю больше, чем тебя, – она не удержала руки и размахнулась, он перехватил её запястья, а собака, пролетев несколько метров, сбила её с ног, повалила, прижала к полу, поставив лапу со шрамами на середину груди, не давая дышать.

Перед своим лицом Ванесса видела белые от ярости глаза собаки, куда делся жалобный взгляд и брови домиком? Собака ощерилась, оскал обнажил жёлтые крупные клыки, она как будто улыбалась, Ванесса замерла, тут железные челюсти нежно охватили ею шею. Он попытался успокоить собаку ласковым голосом, но боялся оттащить её за ошейник, потому что собака крепко держала Ванессу зубами. Но она в белых глазах собаки видела только одно: поздно. Он, как мог, тянул время и говорил, говорил, а собака почувствовала судорожное движение горла – Ванесса сглатывает слёзы, поняла она, и инстинктивно сжала зубы. Сладко-солёный, отдающий железом вкус заполнил рот, горло и устремился в лёгкие, в глазах Ванессы от красного стало темно, булькающий звук доносился откуда-то сбоку, и она попыталась понять, откуда.

Он видел всё и не верил своим глазам, это же его собака! Собака сглотнула мешающую ей кровь, чтобы горло не выскальзывало из её зубов, и усилила хватку, потом собака, наконец защёлкнула зубы и, крутанув головой, отделилась от девушки, вырвав гортань и освободив фонтан, который подкинул вверх красное и делался всё ниже с каждым следующим толчком…

Она проснулась. Ей было и плохо, и хорошо одновременно. Она ощущала слабость и после пробуждения пока плохо владела своим телом. Она потянулась и так, и эдак, она попыталась вспомнить, что ей надо сделать, но ей никак не удавалось схватить мысль за краешек и вытащить на поверхность. Она была удовлетворена и расслаблена. Лёгкое приятное чувство голода только прибавляло полноты ощущений, она быстро повернулась с одного бока на другой, потом опять повозилась, сжала колени в сладкой истоме, ещё со вкусом потянулась, покрутила головой, резко вскочила, провела ладонями по телу, огладила ноги, сжала груди. Глубокий шрам на запястье почти не беспокоил.

Пройдёт время. Она будет счастлива. На лапе, то есть на руке, у неё теперь всегда будет красоваться толстый серебряный браслет, а говорят, у таких, как она, серебро вызывает раздражение, брешут, собаки, улыбнулась она. Когда люди будут спрашивать её, откуда шрам, она с умным видом будет говорить: вы, конечно, помните легенду, как Зевс за непослушание приковал Геру золотыми цепями между небом и землёй и добавил к ногам ещё и золотую наковальню. Помните? Вот и у меня это следы от золотых цепей, будет говорить она, туманно намекая на особенные отношения. Слушатели будут кивать, что-то много кругом развелось садомазохистов.