Алексей Теплухин - Рокот полуяви: Великое делание Страница 15

– Дух! – воскликнул Глеб.

– Зови как хочешь, хоть Великой Соборной Душой, хоть Духом.

Они сошли по отполированным ступеням, приблизились к окну, прорубленному в полу. Алхимик раздвинул занавески. Сейчас Глебу почудилось, что представшее зрелище совсем переменилось. Нижележащее небо переплело неживые звёзды в другие узоры, расставило их в ином порядке. А там, за ними, проглядывалась твердь – ровная, с ковром сочных трав, как стол, покрытый зелёной скатёркой.

– Пока мы с тобой дурака валяли, в моём мирке века минули! – вздохнул Алхимик. – Видишь фигурки? Это мои живцы прорастают.

– Живцы?

– Так я называю тех, кто мир мой должен будет заселить. Понимаешь, когда Потомок богов создаёт свою планету, он как бы вкладывает в неё свою душу, то есть сам как бы ею становится. Однако плод его останется напрасен, если души различных существ, которыми полнится Вселенная, не заселят новоиспечённый мир. Таким образом, на новой планете появляется новая жизнь. Потомок богов как бы берёт кураторство над теми, кто слабее и младше его, ибо он достиг высокого уровня, а они ещё нет.

– Души, обрядившись во плоть, заселили планету, в которую Потомок богов вложил собственную душу, а что дальше? – полюбопытствовал Глеб. – Для чего всё?

– Потомок богов на правах старшего брата должен обеспечить им такой уклад жизни, чтобы никакое зло не смогло коснуться их душ. Это совместная работа и Потомка, и тех, кто его мир заселил. Сообща они сражаются с Прахом, мёртвой материей, с Навью, и либо выигрывают, либо нет. В случае проигрыша мир скатывается в Прах, жизнь там напоминает ад – все злы, агрессивны, там больше и чаще рождаются убийцы, маньяки и злодеи.

– А в случае выигрыша?

– Мир остаётся на втором уровне, то есть на небесной тверди, или поднимется и прекратит своё существование, ибо все его обитатели распределятся по вышним пространствам – кто-то в Птичий мир, кто-то сюда, на пятое небо в светлую навь, кто-то к ясносветлым духам.

– А Потомок богов куда идёт?

– Да кто же знает? – усмехнулся Алхимик.

– Чем же Потомок отличается от бога? Например, от того же Кострубоньки?

– А тем, мой любезный друг, что функции бога, самого, казалось бы, простого, гораздо объёмнее. Деятельность Потомка распространяется лишь на один мирок, а деятельность бога – на всех, на множество миров или даже на всю Вселенную. Боги гораздо выше, чем ты себе способен представить.

– Чего же твой мир не заселили души? – простодушно спросил Глеб.

Алхимик прищурился.

– Я попросил у вышних сил право самому создать существ, которые населили бы моё творение.

– И тебе разрешили?

– Да. Но с условием, что мои существа должны качественно отличаться от уже имеющихся. Я пока что в стадии разработки, потому и зову их живцами.

– Чем же живцы качественно отличаются?

– Увы, пока что бьюсь над разрешением этой задачи.

– Пустое ль? Нет?

– Возможно. Ну, а вдруг?

– А терем твой – живой?

– Он первый мой эксперимент в этом направлении. Состряпать новую биологию – пустяк, насытить её разумом – вот в чём загвоздка. Выдумать новое несложно, сложно, чтобы оно само продолжало развиваться. Развитие – обязательное условие. Кто не развивается, тот не разумный, то бишь не способен самостоятельно жить. Живцы мои похожи на всходы – растут, как трава, да остаются овощами.

– А что ж ты терем свой поставил в тёмной нави?

– Здесь тише, а на свету – столько разных кишмя кишит. Тут, конечно, тоже не протолкнуться, но их хотя бы Тень скрадывает и гасит звуки голосов.

– Почему же именно пятое небо тебе понадобилось? Почему не шестое?

– Тут лучший обзор, тут обитают могущественные сущности… да и проще здесь как-то. Здесь как бы затишье, тёмные перетекают в светлое, светлые утекают ввысь – и всё. В других же областях – житьё не столь безропотно. Тут ни у кого нет миссии, сверхзадачи, в отличие от прочих уровней бытия.

– Ой, не пора ли мне к Веденее? – встревожился Глеб. – Отпустишь?

– Ступай! – согласился Алхимик. – Надеюсь, ты сможешь не раствориться во мгле. Только иди и не оборачивайся – ни на шёпот, ни на скрежет, ни на зов! Иди и не оборачивайся! А то ног не унесёшь!

– Прямо как в сказке!

– Я полагаю, ты уже уверовал во всё возможное и невозможное! – усмехнулся Алхимик.

– Ещё бы!

Змеище

Проходя сквозь стылую черноту, Глеб непроизвольно привлекал внимание местных обитателей, обладающих малоприятной наружностью. Когда он только шёл в поисках Потомка богов, то не наблюдал всей жути потому, что не мог ничего разобрать в кромешной тьме. Теперь же он сам излучал свечение, которое, как выяснилось, дарило не одну лишь радость, но и раскрывало весь потаённый ужас. Так зима маскирует сугробами грязь, а пришедшая следом весна безжалостно обнажает неприглядную реальность. Мечущиеся души, никак не способные избыть собственный морок, толпами слонялись в Тени, что-то отыскивая на ощупь, будто слепцы ночью на безлюдном тракте. «За мной!» – надрывно провозглашал один безглазый калека, и толпы увлекались за ним в глубочайшую пропасть. Лишь единицы, отвергшие внутренний трепет за своё существование, шаг за шагом продвигались в сторону светлой нави – они с трудом преодолевали расстояние, которое Глеб отмеривал чётко, быстро и бесстрашно.

Будучи живым маяком, он против воли манил за собой сонмы утративших покой и безмятежность, словно вечерний фонарь рой кровососущих насекомых. Внять увещеваниям Алхимика и не поворачиваться на зов со стенаниями, с мольбами оказалось гораздо труднее, чем предполагалось изначально. Скрежещущим вихрем преградил дорогу вырвавшийся вперёд ожесточённый дух (здесь стоило бы применить слово «душа», но это было бы более непривычно и чуждо для современного восприятия). Сверкая красными глазищами, что напоминали тлеющие угли, и, стукая железными зубами, встречник загрохотал грубым голосом:

– Где выход отсюда, человече? Говори! Не то раздеру тебя на части клычищами!

– Себя раздери, – буркнул Глеб. – По тропинке, не сворачивая, там и дознаешься.

Встречник завыл, взметнулись вверх смоляные пакли на башке.

– Гляди, человече! Солгал коли – нагоню, где бы ты ни был, да в клочья, в ошмёточки, в дребезги разобью, раздеру, разметаю!

– Ага-ага, – помахал ему Глеб. – Дорога пухом.

Юноша пошёл дальше, стараясь игнорировать навязчивые обращения, всхлипы, окрики. «Нельзя, – твердил он себе, – иначе загублен поход мой… и Веденею, милую Веденею, не увидеть больше никогда. Только вперёд!». Однако пренебречь восклицанием, заставшим врасплох, Глеб не сумел. Голос просящего почудился очень знакомым. Он обернулся и различил поодаль Игната. Сосед одиноко брёл в нескончаемом пространстве Тени, дичась неприкаянных, от которых сам, к слову, мало чем отличался.

– Глебушка! Будь добр, спаси меня! Пусть плох я, пусть нечестен, но если и суждено мне когда-нибудь попасть в это чистилище, то не сейчас. Пусть я свою жизнь доживу, как полагается, а уже потом…

Игнат протянул руки. Здесь, в темноте, не казалось, что он будто облит чернилами. Хотя стоило ему подойти к Глебу, как в сиянии вновь проявилась истинная сущность.

– Даже если я тебя выведу, – задумался Глеб, – то вряд ли ты сможешь не растаять на светлой стороне.

– Да кто знает? – скуксился Игнат. – Это всё обман с наслоением! Может, оно на свету, как под душем, смоется?

– Ладно, иди за мной.

Вместе они почти добрались до разделяющего рубежа, чем-то напоминающего пропаханную межу, – отсюда удавалось рассмотреть остов мироздания. Нельзя было не взглянуть на Пресущную гору, не одарить её взором, полным восхищения и священного трепета. Но в Тени вместо великолепия явился кошмар. Нечистая сила в невообразимом количестве стаями копошилась подле вершины Пресущной горы, подле кроны Мирового дерева. Глядишь туда – туман, и чем выше, тем гуще; а за ним синеватое зарево, затем бледный мертвенный проблеск. И всё заполнено мелькающими безобразными силуэтами, а отчётливее других виден дряблый лик, огромный, как пустой прозрачный сосуд, возле него же малые лики, дряхлые, измождённые вечностью горестей, скорбей и страданий, порождаемых собственным потоком неуёмных страстей.

Тихо заплакав после увиденного, Игнат припал к твёрдой поверхности, напоминавшей окаменевшую землю под слоем пепла. Глеб и сам испытал шок от такого зрелища, но, похоже, свет, пробуждённый Алхимиком, смягчил, упростил восприятие, чем снизил последствия пережитого испуга. От соприкосновения одним только взглядом с Нечистой силой Глеб едва не потух, как свеча под порывом ветра, однако собрался с силами и запретил себе бояться. Он постарался поднять за плечо соседа, но тот лишь глухо скулил и отказывался подчиняться.

На Игната было больно смотреть – оплывший, словно огарок, фактически утративший прежний образ (то есть безобразный), с потным лицом, перемазанным в пыли и в саже. С трудом Глеб поставил его на ноги.