Ника Соболева - Право на одиночество Страница 16

– Наталья Владимировна… – она еле дышала, – я сейчас такое… такое… такое услышала! Вы не представляете…

– Свет, за сегодняшний день я слышала уже столько всего, что меня больше ничем не удивишь. Давай, колись, что ты там услышала.

Светочка села на свое место, отдышалась, глотнула чаю и ответила:

– Я была у Кати. Я пришла очень вовремя, Королев был у себя в кабинете вместе с Мариной Ивановной. И Максим Петрович тоже там был, – Света понизила голос. – Ты даже не представляешь, как вопил генеральный! Я думала, у него пупок развяжется. Ну или на худой конец он себе голос сорвет…

– Вы с Катей, что, подслушивали?

– Да там сложно было не подслушать, он так орал! И Марина Ивановна тоже вышла из себя и кричала. А потом Громов… он… – Светочка глубоко вздохнула. – Короче говоря, он сказал, что, если Крутова еще раз попытается тебя скомпрометировать, ну или вообще если ты из-за них с Королевым решишь уволиться, он уйдет вместе с тобой.

– ЧТО?

– Да-да! Так и сказал: «Уйду вместе с Зотовой. Так что если вам, Сергей Борисович, я хоть немного дорог как специалист, я бы воздержался от гадостей в ее адрес. И Марину Ивановну, я надеюсь, вы образумите».

– И что Королев? – я смотрела на Светочку во все глаза, забыв про свой бутерброд.

– Обещал Максиму Петровичу, что подобное больше не повторится. Сказал, что он дорожит и тобой, и Громовым.

Я озадаченно почесала голову. Нет, сегодня воистину странный день.

– Наташ, по-моему, тебе надо поблагодарить Громова. Сомневаюсь, что Марина Ивановна так легко бы от тебя отвязалась… Если бы не Максим Петрович…

– Знаю, – я нажала на своем телефоне кнопочку «громкая связь» и спросила:

– Максим Петрович, я могу войти?

– Да, конечно.

Когда я вошла, Громов разбирал бумаги на столе. Увидев меня, он сказал:

– Вам бы домой, Наталья Владимировна. Все-таки то, что случилось сегодня, довольно неприятный инцидент. Идите, отдохните, отвлекитесь.

Я подошла к столу и села на стул прямо перед Громовым. Выражение его лица по-прежнему было очень довольным.

– Максим Петрович, я только что узнала о том, что вы сказали генеральному про меня, про то, что вы уйдете вместе со мной. И… я хотела сказать вам… большое спасибо. Если бы не ваше вмешательство, Крутова бы от меня в жизни не отвязалась. Да и Королев был бы вынужден исполнить эту ее заветную мечту и рано или поздно уволил бы меня.

– Да, я знаю, – кивнул Громов. – И еще я поражен, насколько быстро вы обо всем узнали…

– Слухами земля полнится, – я усмехнулась. – Я только не могу понять одну вещь…

– Какую?

– Зачем вы это сделали?

Я посмотрела Максиму Петровичу прямо в глаза. Он не отвел взгляд и, улыбнувшись, ответил:

– Потому что вы мне нравитесь. И как человек, и как мой помощник. Мне бы не хотелось искать вам замену. Я всегда очень дорожу каждым членом коллектива, особенно если речь идет о таком прекрасном и компетентном работнике, как вы. А вы прекрасны во всех отношениях.

Господи, как же давно мне не было так приятно от чьих-то слов! Я чувствовала себя так, как бывает, когда после холодного зимнего дня выпиваешь чашку горячего чая с медом…

Громов смотрел на меня, по-прежнему улыбаясь. А я… я даже не знала, что нужно сказать! Какими словами выразить мое состояние, мою благодарность?..

Но он, кажется, и не ждал никаких слов, потому что просто взял мою руку, пожал ее и сказал:

– Идите домой, Наталья Владимировна, в который раз вам говорю. Идите и отдыхайте!

Я кивнула, поднялась, подошла к двери… и только у порога нашла наконец нужные слова.

– Максим Петрович, – сказала я, обернувшись, – еще раз спасибо. Для меня это очень ценно. Никто и никогда не делал ради меня ничего подобного, кроме Ломова, но он знал меня много лет, а не неделю. Я ваша должница.

Громов махнул рукой, рассмеявшись.

– Идите, Наталья Владимировна! Идите, пока я не передумал и не загрузил вас очередной бумажной волокитой. Приятного вам вечера!

– Спасибо. Вам тоже.

В тот вечер я впервые чувствовала себя неплохо. Я пыталась проанализировать свои ощущения и понять, что же изменилось.

Мне было тепло. Точнее, теплее, чем обычно. Теплее от этих его слов, особенно от «вы прекрасны во всех отношениях». Эти слова были просты и немного двусмысленны. Раньше я не обратила бы на это внимания или рассердилась… А теперь мне было приятно от этой двусмысленности.

И впервые за последние три года я уснула с улыбкой на лице.

На следующий день я узнала, что все обсуждают вчерашнее совещание. Не знаю уж, откуда, но всем отделам были известны подробности этого случая. Только об одном было неизвестно – о том, какой ультиматум Максим Петрович выдвинул Королеву с Крутовой. Света с Катей держали язык за зубами. И я была им благодарна – иначе меня бы в очередной раз сделали любовницей… только теперь уже Громова.

Редакции гудели, а уж производственники вообще были в бешенстве. Светлана Сергеевна решила ставить на просчеты печать самолично, а саму печать положила в сейф, куда код доступа знала только она.

– Чтобы больше ни у кого не было соблазнов подделывать документы нашего отдела, – сообщила она мне это известие.

– Не волнуйтесь, Светлана Сергеевна, – я засмеялась. – Вряд ли кто-то еще додумается до такой глупости… Весь план был идиотским. Марине Ивановне достаточно было подкупить Милу, чтобы обман никогда не обнаружился – если бы Мила сказала, что принесла мне оригиналы, я уж не знаю, что бы от меня осталось… Королев бы в воспитательных целях мне голову снес. Но Крутова даже не предложила Миле денег.

– Она бы не взяла, – ответила Светлана Сергеевна, качая головой.

– Но попробовать-то можно было, верно?

План по устранению меня действительно был тупым до безобразия. Но благодаря этому я осталась на своем месте, а вот на Марину Ивановну стали посматривать с еще большим презрением, чем до этого случая.

И несмотря на слова Громова о том, что она больше не будет меня трогать, я в этом очень сильно сомневалась.

И, как оказалось, не зря.

В среду пришло первое письмо от Антона. На этот раз судьба забросила его в Канаду, и за чтением описаний местного колорита я провела целый вечер.

«Ты, наверное, все ждешь, когда я наконец начну описывать очередную красавицу, которую я здесь встретил, – я ухмыльнулась, читая эти строки, – но я тебя разочарую: пока я занимаюсь только работой. И вспоминаю тебя. Напиши, как у тебя дела, пчелка, что ты сейчас делаешь? Мне не хватает даже звука твоего голоса».

И я начала строчить письмо, во всех красках живописуя Антону все, что произошло за последние дни. Когда я закончила рассказ о кознях Марины Ивановны, было уже далеко за полночь, и я, зевнув, отправилась спать.

Громов рано радовался. С самого раннего утра в четверг я чувствовала, что в воздухе висит что-то тревожное. Это давило на меня, заставляло нервничать… и я не могла понять, в чем дело.

Ровно в двенадцать, когда я разбирала настоящие просчеты производственного отдела для совещания в пятницу, зазвонил телефон Светочки.

– Редакция. Да, конечно, сейчас она придет.

Положив трубку, Светочка сказала:

– Это тебя. Начальник АХО вызывает.

В подобном звонке не было ничего подозрительного – начальник административно-хозяйственного отдела вызывал меня примерно раз в три недели, выдавая на руки все заказанные мной ручки, карандаши и прочую канцелярку для главного редактора и нас со Светой.

Кабинет Петра Алексеевича – начальника АХО – находился в самом низу, на первом этаже, в конце длинного коридора. Там всегда было тихо и почти никто не ходил. Все кабинеты были со звукоизоляцией, чтобы никому не мешал шум разгружаемой машины.

Я прошла в конец коридора, набрала код на двери (так как там хранилась куча всего ценного, код от кабинета знали немногие, да и Петр Алексеевич его постоянно менял) и вошла внутрь.

Пип-пип-пип – дверь закрылась.

– Петр Алексеевич! – закричала я, входя в просторную и светлую комнату, в которой всегда царил потрясающий воображение хаос. – Это Зотова, вы меня вызывали?

Я не успела даже вскрикнуть. На меня налетело что-то большое и темное и, зажав мне рот, грубо оттеснило к одной из стен.

Это был мужчина. Во всем черном, с восточными чертами лица – я никогда не видела его у нас. Он так приложил меня головой о стену, что на миг у меня перед глазами все почернело.

Я пыталась оттолкнуть этого мужчину, но он был сильнее. Намного сильнее. Одной рукой держа мои руки, второй он шарил по всему телу. Это было безумно неприятно.

«Соберись, Зотова! Давай же, соберись!»

И, зажав в кулак всю свою волю, я вывернула руки – о боги, как же это было больно! – и с размаха ударила мужика в челюсть, а затем – между ног, и когда он, скрючившись, осел на пол, подскочила к телефону.

Телефон стоял совсем рядом. Это было чистым везением – ведь обычно у Петра Алексеевича его днем с огнем не сыщешь…