Лариса Теплякова - Ключи к чужим жизням Страница 16

– Меня Сержик устроил к себе в организацию. Я теперь работаю полдня. Так что могу забегать чаще.

Ну, разве другая сказала бы такое? Ведь могла бы утаить, не растрачивать свое время и силы на больную сахарным диабетом старую тетку. А она, Марьяша, не такова. Приветлива племянница и старательна, ничего не скажешь.

Только Марьяна могла так терпеливо сооружать вкусные салаты из овощей и отжимать свежий сок. Только она варила тетке специальные компоты и джемы на фруктозе. Особенно Майя Ивановна любила её домашний лимонный пирог. Кто ещё будет так канителиться, готовя начинку: прокручивать лимоны, потом смешивать их с фруктозой, желировать.

Ещё Майе Ивановне было приятно, что Марьяна частенько приходит с Виктором. Все остальные дамы оберегали своих мужей от излишних забот и неэстетичных впечатлений, а Майя Ивановна так редко общалась с мужчинами!

Виктор не чурался работы. Ему не составляло труда вынести мусор, починить кран, приладить отваливающуюся дверцу у старого шифоньера. Любому дому требуется мужская рука.

Майе Ивановне нравился его низковатый, громкий голос, высокая, мощная фигура, простоватые повадки. Грубоватая и суровая мужественность Виктора будила в больной женщине нечто слабо тлеющее в тайниках её подсознания. Это все вместе так напоминало ей полновесную, реальную жизнь, которая для неё уже, увы, отшумела.

Марьяна никогда ничего не просила и не делала тетке двусмысленных намеков. Она входила, и дом оживал. В форточки вплывал свежий воздух, появлялись свежие простыни, свежие продукты. Певучий говорок племянницы утешал, вселял слабые надежды.

В один из дней Майя Ивановна заметила, что Марьяна особенно молчалива. Тетка попыталась её разговорить своим манером:

– Как там наша дорогуша Жанночка? Сержик от неё не сбежал?

– Все хорошо, тетя Маейечка, – уклончиво ответила ей Марьяна и вздохнула. – Хочешь чаю?

– Хочу, наливай. А Витя где?

– Он скоро зайдет за мной.

– Что-то ты невесела, моя милая.

– У меня опять болен Димочка.

– Опять простудился? Надеюсь, не воспаление легких?

– Ой, нет тетя Майя, совсем другое. Фимоз. Слышала про такое? У мальчиков случается.

– Что-то слыхала. И как лечат?

– Оперируют. Удаляют частично крайнюю плоть. Скоро ляжем с ним в больницу – уже выдали направление. Сейчас сдаем анализы. Так что некоторое время не увидимся. К тебе мама будет приходить, тетушки.

– Это что же, ему, бедняжечке, обрезание сделают? Как мусульманину?

– Выходит так. А что делать? Он писать не может. Как мочится, так плачет. Ой, тетя Маечка, у меня не ребенок, а мешок с болезнями. Он страдает, я терзаюсь.

– Мне-то известно, каково оно – хворать! Измучилась ты, Марьяна, вижу. Сын твой недужит, а ты, детонька, еще за мной ходишь. А вот я порадую тебя.

– Чем это?

– Давай-ка, зови, моя милая, сюда нотариуса. Оформим с тобой завещание, как положено. Сама-то я не доберусь до конторы.

– Ты о чем, тетя?

– Желаю тебе квартиру свою завещать. Больше мне нечем отблагодарить тебя. Умру, так вы с Витюшей приберетесь здесь на свой вкус и поселитесь. Район хороший. Будешь с Димочкой в парке гулять. Завтра и веди нотариуса. Подпишем – и делу конец. А там уж, сколько протяну, не обессудь. Полагаю, годик-полтора от силы мне небо ещё коптить.

Нотариуса привез на такси Виктор. Майя Ивановна церемонно и торжественно расписывалась на эпохальном документе, а Марьяна была спокойна и невозмутима. Она просто исполнила прихоть недужной тетки, и считала излишним оповещать об этом всю родню. Даже матери не обмолвилась.

Возвращались поздно. По пути домой Марьяна хранила задумчивое молчание, а Виктор не скрывал радостного возбуждения.

– Я так и знал, что наша толстушка Майя все тебе завещает! – говорил он жене. – Мы будем вместе о ней заботиться по-прежнему, до последних её дней, а потом когда-нибудь станем собственниками недвижимости! Мне уже нравится этот район, эта улица, этот снег! Когда-то мы будем здесь жить! Черт, а ведь я волновался, как дурак!

– И правда, Витенька, какой же ты у меня глупый и смешной, хотя и такой большущий, – проворковала Марьяна, зябко поеживаясь.

– Почему?

– Да потому что такие вот больные люди, с которыми так нянчатся, как с нашей Майкой, переживут всех здоровых. Знаешь, пока толстый сохнет, худой сдохнет.

– Ну, не грусти, Марьяна! Мне так хочется, чтоб ты была счастлива! Я так люблю тебя, я готов всю ночь идти вот так рядом с тобой через всю Москву! Ты посмотри, зима на пороге, выпал снег. Скоро закончится еще один наш общий год, начнется другой…

– И что?

– А мы по-прежнему будем вместе, и я буду любить тебя с каждым днем сильней!

– Так трогательно, Витюша, что даже приятно делается, – Марьяна снисходительно улыбнулась. – Неужели ты думаешь, что для полного счастья достаточно только одной любви? Этим ведь не укроешься.

– Я не понял, ты что-то хочешь мне сказать? – опешил Виктор. – Я что-то должен сделать? Говори прямо. Ты ведь знаешь, я намеки и подтексты плохо понимаю. Я на все готов, говори.

– Посмотри вокруг, Витенька, – ласково попросила мужа Марьяна. – Что ты видишь?

– Тебя. Москву. Снег в свете фонарей. Красиво.

– Ты сегодня неисправимо романтичен. А я вижу, что иномарок в Москве больше стало. Машинки такие красивые, а все мимо нас едут. Еще я вижу женщин в меховых шубках. Славные такие шубки, Витя. На некоторых они очень длинные, в пол. Дорогие. Не замечал?

– Я не очень в шубах разбираюсь. Вот машины – это да… Кое-что понимаю… А ты к чему?

– А ни к чему! Смотрю и думаю, что мне мех тоже очень даже к лицу. Особенно рыжая лиса. И чернобурку бы неплохо иметь.

– Марьяна, ты просто не видишь, какая ты красивая…

– Не-е-ет, Витечка, я знаю, что очень хороша в этом оригинальном изделии, – иронично возразила ему Марьяна. – Даже прохожие оглядываются. А как же – авторская модель! А дизайнеры доморощенные – я и твоя теща. Распороли старую мутоновую шубку и старое пальто, почистили, подкрасили, скомбинировали мех с драпом, вставили молнию, пришпандорили капюшон. Это неповторимое изделие выполнено в технике лоскутного шитья или, как говорят на западе, стиль «пэчворк». Круто. Еще лет пять можно так проходить и слыть своеобразной особой.

– Марьяна…

– Ну-ну, идем. Что ты встал? Холодно ведь, хоть и красиво.

Марьяна изъяснилась в обычной своей мягкой манере, чуть растягивая некоторые слоги, но Виктору показалось, что слова жены закатываются ледяными шариками прямо ему за воротник. Холодные мурашки побежали вдоль позвоночника и вызвали легкий озноб. Виктор не имел обыкновения слабохарактерно обижаться на свою жену, но в тот предзимний ноябрьский вечер он испытал скверную смесь ощущений, которые угнетали и раздражали его.

Дома Марьяна занялась с Димочкой, а Виктор пытался осмыслить их разговор на улице и найти изъян в рассуждениях своей жены. Он чувствовал в себе столько физической силы и любви к ней и сыну, но возникшее смятение мешало ему. Оно вероломно размывало привычные основы его существования.

Позже, улегшись в постель и ощутив рядом желанную теплоту тела жены, Виктор предпринял простую, доступную попытку избавиться от гнетущего его наваждения. Без предисловий и пояснений он приник к маленьким конусообразным грудкам Марьяны, поочередно вбирая нежные соски своими жадными губами. Он ощутил, как они твердеют, а руки Марьяны скользят вдоль его бедер, и испытал небывалый прилив радости. Вскоре она подалась вперед лирообразными бедрами, и он ответил на это её движение своим более сильным толчком.

Виктор и Марьяна уснули не скоро. Некоторое время они шептали друг другу всякие милые глупости, перемежая их поцелуями. Виктору показалось, что все вернулось на свои места.

– Какие у тебя руки! – произнесла Марьяна, игриво меряя свою ладошку с его ручищей.

– Да уж, – счастливо отозвался Виктор.

– И ты, Витенька, этими руками убивал там, на войне?

– Не надо об этом.

– Скажи, убивал?

– Конечно, это же война.

– А сейчас ты ласкаешь меня. И странное дело – меня это необъяснимо возбуждает…

После этих призывных слов жены Виктора мгновенно захлестнула энергичная волна желания. Все повторилось вновь, но более стремительно и страстно. Такие ночи у них случались и прежде, но давно, еще до рождения сына.

– Я все сделаю для тебя, Марьяна! – вырвалось у него со стоном.

Марьяна не ответила, а лишь блаженно прикрыла глаза.

Майю Ивановну обнаружили мертвой в её собственной квартире спустя пять дней. Подняла тревогу соседка по площадке. Она частенько заходила к Майе Ивановне в первой половине будничных дней, когда родственники больной женщины пребывали на службе. Обычно на её звонок Майя Ивановна зычно выкрикивала из глубины своей квартиры «Иду, иду», и спустя несколько минут, открывала свою дверь. «А-а, это ты, старая развалина» – неуклюже трунила Майя Ивановна, радостно приветствуя свою товарку. Та тоже отвечала ей в сходной грубовато-шутливой манере. Это было для недужной женщины своеобразной разминкой и эмоциональным развлечением.