Александр Лапин - Утерянный рай Страница 16

Непонятно одно: в учебниках по истории, коих Шурка прочитал немереное количество, ни о каком голоде, ни о каких пытках ни слова.

Кому верить?

Просаленная газета с портретом первого секретаря ЦК КПСС тихо уплывала вниз по течению. Шурка сидел на краю плота, свесив ноги в прохладную воду. Волны гулко бились о черный бок камеры, добирались до колен. Он смотрел то на близко проплывающий берег, то в призрачную глубину реки.

Под плотом двигались камни, коряги, песчаные островки. Казалось, люди не плывут на плоту, а летят на волшебном ковре-самолете над неведомым миром.

Но в душе его как-то по-прежнему неспокойно. «Что за мир ждет их там, после школы? Отчего так боятся говорить правду люди? Странно все это».

XXII

В первый день соревнований раньше всех проснулся учитель. Подмигнул Шурке, приподнявшему из спального мешка помятое, с красной царапиной на щеке лицо.

– Как дела?

– Ночью самолет летал, – глухо ответил тот, стараясь залезть в мешок поглубже.

– Я слышал, – задумчиво сказал Тихоныч.

Посидел, помолчал. Достал из кармана рюкзака вышитое красными петухами холщовое украинское полотенце, мыльницу. Потер густую рыжую щетину на загорелых щеках, отложил станок в стакан для бритья. Сбросил рубашку, майку. Кожа у него оказалась матово-белой, резкий коричневый загар начинался от ворота рубашки. Прихрамывая, пошел к воде умываться.

Шурка молча смотрел на худую спину Аркадия Тихоновича, на широкий лиловый шрам у самого позвоночника. Потом задумчиво пощупал свои круглые, как яблоки, бицепсы.

Лагерь просыпался. Мимо Шурки пролетела счастливая Галинка. Щелкнула по носу щенячью блаженную мордочку спавшего рядом с Дубравиным Джули. Умчалась.

Вовуля спросонья заспорил с Людкой, которая тянула его за ногу из палатки, торопила идти за дровами для костра.

Дубравин потихоньку вылез из мешка. Еще вчера он хотел забраться на прибрежную, крутобокую, пеструю от цветов горку посмотреть трассу и местность, где должна проходить эстафета. Поэтому сразу направился по тропинке, пробитой в кустах можжевельника.

И только сделал несколько шагов, как – бах! Прямо ему навстречу с полотенцем, перекинутым через плечо, – Галка.

Он охватил ее всю сразу одним взглядом.

Любопытные глаза. Солнечная улыбка. Короткая стрижка под мальчика. Тоненькая девичья фигурка.

Шурка задохнулся, как всегда, и хотел было проскользнуть мимо, но она вдруг остановила его:

– Саша, а ты куда?

Он потерял дар речи. В ответ неопределенно махнул рукой куда-то вперед.

– А можно я с тобой? – вдруг сказала она и залилась румянцем во всю щеку.

Он пожал плечами и пробормотал что-то невнятно:

– Я сейчас, только полотенце отнесу. Подожди меня здесь.

Через минуту они уже шагали по тропинке.

Шли довольно долго. Шурка слышал ее шаги позади и молчал, проклиная себя за это молчание.

Прошли очередной холм и вышли к протоке, смело врезавшейся в пологий берег. На нем были слышны яростное сопение, звуки борьбы, то и дело переходившие в крики:

– Ах, ты кусаться! Я тебя! Будешь кусаться? Проси пощады! За ноги его держи, за ноги…

Ребята вышли из кустов на берег и увидели побоище. Прямо на прибрежном песке, поднимая тучи пыли, боролись мальчишки. Трое голопузых, лет по шесть, удерживали за руки и за ноги спиной на земле толстого здорового мальчишку лет одиннадцати-двенадцати, который отчаянно извивался всем телом и пытался стряхнуть с себя нападавших.

– Что делаете, разбойники?! – нарочно страшно крикнул проходящий Дубравин и схватил за шиворот двух нападавших. Толстый, воспользовавшись этим обстоятельством, стряхнул третьего, подхватил свою грязную, пропыленную майку и бросился наутек.

Один из задержанных упрямо пытался вырваться. Другой, почувствовав сильную руку, притих и захныкал:

– Дяденька, пустите-е-е!

– Уши надеру и пущу. Втроем на одного. Не стыдно?

– Саша! Отпусти их. Они уже все поняли, – тихонько сзади попросила Галка.

От ее теплого голоса Дубравин тотчас разжал руки.

Тот, который выворачивался, большеглазый, тощий, ребра ходят ходуном с обидой, вызывающе крикнул:

– А маленьких обижать хорошо?!

– Тебя, что ли? – Дубравин показал на красное пятно у него под глазом, которое постепенно превращалось в роскошный, цвета недозревшей сливы синяк.

Мальчишка хмыкнул:

– Попробовал он бы меня, куркуль, – и кивнул в сторону второго: – У Петьки раков хотел отобрать. Вон тех! Ой, раки! Раки! Лови!

Бросившись животом на песок, он пытался схватить шустрого усача, пятившегося в воду. Но тот уже плюхнулся в набежавшую на песчаный берег волну. И ушел.

– Ну вот, сбежал, – сидя на песке, безнадежно махнул рукой мальчик. У стоящего рядом Петьки на глаза навернулись слезы, он смущенно стряхнул их запястьем.

– Вы что, на корытах? – спросила Галинка и кивнула на их металлические суда, рядком стоящие у берега.

– А, все теперь стиралки покупают. Нам корыта дают, – ответил большеглазый, потирая цыпки на коленях.

Третий – белобрысый четырехлетний карапуз, не принимавший до сих пор участия в разговоре, – хитро улыбнулся щербатым ртом:

– А вы, дяденька, на плоту плыли?

– Плавает, знаешь, что? – Шурка хотел сказать покрепче, но вовремя спохватился: рядом была Озерова. – Моряки ходят!

Ему было интересно и весело с этими мальчишками, так похожими на него самого в детстве. И очень хотелось, чтобы Галка тоже чувствовала это.

– А издалека идете? – поправился карапуз.

– От истока!

– А мы от фелмы. Лаков ловим.

– А что за ферма? На берегу стоит? – наугад спросила Галинка. Она в отряде отвечала за сбор данных по экологическому состоянию местности. Поэтому искала источники загрязнения и рисовала их на карте.

– Она самая, – за всех сказал большеротый. – Возле нее теперь и не искупаешься. Там свиньи всю воду погрязнили.

Из-за бугра вылезла длинноногая, в коротком цветном платье девчонка с косичками. Увидела чужих, не подошла. Позвала издалека:

– Костя, иди домой. Мамка зовет!

– Отстань! Повалиха! – ответил карапуз и отвернулся к воде.

– Это ты у него научился так разговаривать с сестрой, у хулигана Сережки? – показала она пальцем на черноглазого.

В ответ обиженный в лучших чувствах Сережка выпалил:

– Ты не повариха, а бабка Бабариха…

Все улыбнулись, до того он смешно это произнес.

– Вот я мамке расскажу! Попадет тебе, – игнорируя всех, вновь обратилась к брату девчонка и, уходя, совсем по-взрослому погрозила пальцем.

– Ушла! Жаловаться! – задумчиво почесал в затылке Серега. – Попадет тебе, Костя.

– Да, елунда! – ответил тот и повернулся к Шурке: – А у вас, дяденька, лемень солдатский есть?

– Нет. А зачем тебе?

– Жаль. А плотив Змея Голыныча! Вы, дяденька, Змея Голыныча боитесь?

Шурка пожал плечами:

– Ну, как тебе сказать?

– Я тоже не боюсь, только мне лемень нужен. У Селеги есть, а у меня нету, – смешно вздохнул Костя.

– Эй, ребята! – крикнул Дубравин вслед полезшим в воду Сереге и Петьке. – Вы за раками? Я тоже с вами. – И он, решительно сбрасывая на песок одежду, пошел в стоячую, маслянистую, с чуть плывущими соломинками воду.

Нащупав ногой в прибрежном дне первую рачиную нору, присел. Стал заталкивать руку по узкой, глинистой норе все дальше и дальше, покуда к подбородку не подобралась вода.

Вдруг его щипануло за кончик пальца. Шурка от неожиданности отдернул руку.

– Да вы не бойтесь! Это лак вас ущипнул! Вы хватайте его за клешню, – подбодрил его с берега малый.

– Да я знаю, – буркнул в воду Шурка и повторил маневр. Огромный, усатый, матерый, какой-то аж буро-зеленоватый рачище шлепнулся на берег и сразу начал искать, кого бы схватить клешнями.

Галка в ужасе отскочила от него, прижимая руки к груди и, вытягиваясь в струнку:

– Ну и чудище!

Костя смело подскочил и, схватив за панцирь со спины, перевернул рака.

Дубравин, возбужденный охотничьим азартом, крикнул:

– Ты их в рубашку собирай. Держи еще, это тебе взамен сбежавших.

Потом они снова шли по тропинке, которая в скором времени должна была стать тропой соревнований. Шурка мысленно недоумевал: «Только что на людях мне было так хорошо с нею, а стоило остаться вдвоем, и опять я онемел. И мысли какие-то в голову лезут дикие».

Ему страстно хотелось обнять ее, защитить, укрыть от всех гроз и опасностей жизни. Взять на руки и нести, нести. А вместо этого он вынужден был идти впереди, что-то буркать в ответ на ее вопросы. В общем, от этой несуразицы он все мрачнел и мрачнел.

Так, молча, они дошли до дерева, упавшего над речкою. Корни его лежали на этом берегу, а вершина зависла над противоположным.

– Ничего себе переправа! – прошептал Шурка.

И чтобы избавиться от неловкости, поддразнивая Галину и одновременно как бы извиняясь, сказал громко:

– Здесь ты не пройдешь. А больше перехода нет…