Сергей Носов - Страница номер шесть (сборник) Страница 16

– Он ведь палеопатолог... Болезни древних людей...

– «Болезни древних людей»! – передразнил меня доктор. – Да что вы знаете о болезнях?.. От палеопатологии, голубчик, и до невропатологии всего полтора шага. Но не будем об этом. Хотите кофе?

Я отказался.

– И что же вам про меня рассказывал Скворлыгин?

– Только хорошее. Он ценит вас. Молодец, что кофе не пьете, один только вред. Особенно от растворимого... Я и с Долматом знаком, и с Мукомоловым...

– А кто такой Мукомолов?

– Не всех знаете даже. А я всех знаю, всех. Во всяком случае библиофилов.

– Так вы библиофил? Член Общества?

Невропатолог повел головой неопределенно, ни да, ни нет – не кивнул, но и не мотнул отрицательно, а как-то наискось так:

– Не совсем... Впрочем, да... Разумеется, да.

Застонал водопроводный кран, что-то с прокладкой.

– Вам бы отдохнуть, голубчик, вам бы на море... Солнечные ванны, морской воздух... Чайки кричат, а вы плывете себе на корабле... аргонавтом себе, понимаете ли, Ясоном... Ась?.. Там – берег Тавриды, там – берег Эллады... скалистые острова!.. Кипр... Родос... Пиренеи!.. что там еще?.. Колыбель цивилизации, голубчик!.. А корабль белый-белый, палуба чистая-чистая, кухня... кухня, скажу вам, одно объеденье... Женщины... Какие женщины!.. Музыка!.. Вы про музыку мне не рассказали... я имею в виду ваши сны бесподобные... ведь снится же музыка, снится?..

– Да, мне часто музыка снится.

– Не только, наверное, снится? Вам и наяву мерещится музыка, не так ли?

– Я бы не сказал «мерещится». Это не галлюцинации. Просто звучит во мне музыка, вот и все.

– При том, что у вас начисто отсутствует музыкальный слух, и вы не способны напеть даже самую простую мелодию?..

– Откуда вы знаете?

– Я же врач.

– Да, это так. Я как Бетховен, только Бетховен был глух, а у меня отсутствует слух.

– Отлично сказано! Отлично!.. Послушайте, голубчик, я буду с вами предельно откровенен. У меня хронический простатит, ужасно запущенный. Не удивляйтесь, если врач, то и не болеет? Болеет, болеет... Я что хочу сказать? У меня постоянный зуд в промежности, непрекращаемый. И когда чай пью – зуд, и когда оперу слушаю – зуд, и когда с вами беседую, вот сейчас – зудит, зудит, зудит... Скажите мне, пожалуйста, с вашей музыкой не так ли происходит?.. Что-то ведь есть общее, а?

– Да как же можно сравнивать музыку с зудом?

– А я и не сравниваю. Я не про эстетику говорю, я про природу восприятия... Ведь есть аналогия, нет?

– По-моему, нет.

– А по-моему, есть, – убеждая себя самого, сказал Подоплек. – Кстати, как у вас насчет мочеполовых органов, все ли в норме?

Я ответил:

– Не жалуюсь.

– Но... скажите мне, доктору, я никому не скажу, я знаю, у вас в семье не все хорошо, дело житейское, давно ли вы имели последний контакт?

Я сказал:

– Как посмотреть.

– То есть после травмы ни-ни?

– После травмы ни-ни.

– А почему?

– Знаете, я об этом не задумывался...

– Хорошо, хорошо... Еще вопрос. Гепатитом болели?

– Нет.

– Слава Богу, – сказал невропатолог. – Не пейте, не курите, проветривайте каждый день помещение, возьмите себе за правило каждый вечер выходить на прогулку, ешьте больше овощей, больше витаминов, клюкву купите, сейчас она есть, помните, что за вами кровь и моча, приходите ко мне, когда захотите, я приму вас в любое время. И еще. Никому не рассказывайте о нашем разговоре.

Глава шестая

БЕЗ ГАЛСТУКА

1

Что надо пружина. Хлоп!

Входная хлопнула. У меня за спиной. И я в темноте очутился. В кромешной.

Рука искала перила, нога – ступеньку. Не нашли: ни та ни другая – ни того ни другого. Пришлось назад попятиться и приоткрыть дверь ногой для пущей видимости, светлее не стало, но хотя бы теперь было во что всматриваться, – радуясь, что не угодил в подвал, я выбирал направление шага.

Хлоп! – и с подхлопом.

У меня не было спичек. Уважающие себя люди тогда ходили с фонариками.

Я был на втором, когда дверь отворилась на третьем.

– Олег, это ты? – голос Юлии.

– Я, – ответил я по-немецки.

Поднимался, встречаемый.

– Лампочки гады воруют... Я слышала, ты внизу грохотал... Осторожно...

В светлом прямоугольнике – в светлом платье. Почти светящаяся.

– Пришел все-таки.

Стоит, светлая.

– Здравствуй, – говорю, входя.

Я пришел последним, как оказалось. Из-за нее.

Не последним – из-за нее, а пришел из-за нее – вообще. Если бы ее здесь не было, я бы вообще не пришел. Боялся, не будет.

Вешаясь на вешалку в прихожей:

– У нас тоже света на лестнице нет никогда. Ввернешь – сразу выкрутят. (Честно говоря, я никогда не ввертывал. (И не выкручивал.))

– У вас понятно, у вас барахолка рядом.

– А где все?

– Там. – Небрежный взмах рукой в сторону комнаты.

Узнаю голос Долмата Фомича, он что-то читает. Его слушают.

– Слушай, Юлия, ты умеешь завязывать галстук? Я не помню как. Разучился.

Достал галстук из кармана. В самом деле, забыл. Никакой задней мысли.

– Пойдем к зеркалу, – сказала Юлия.

Однако не все в комнате, двое на кухне. Готовят. Оба в передниках, оба на меня уставились, любопытствуют, кто такой.

– Это Олег Николаевич, – говорит Юлия, проводя меня мимо кухни по узкому коридору.

Успеваем раскланяться.

Кроме них и Юлии, о моем появлении никому не известно.

– А кто такие? – спрашиваю.

– А черт их знает. Всех не упомнишь.

Вошли. Юлия свет зажгла. Трельяж. А вошли, стало быть, в спальню.

На стене – ню. Мясисто-розовотелое.

– Идеал женской красоты Долмата Фомича?

– Не думаю, – сказала Юлия.

Занавески не задернуты. Дерево за окном. Кусок Загородного проспекта. Обрезан двумя домами. Первый план – темный двор, второй – движение, пешеходы, машины, люминесцирующие витрины.

– Как в кино, правда?

– Только, – уточняю, – экран узкий.

И вот открытие:

– Смотри-ка, – показал я на форточку. – Московская. Наружу открывается.

– А как надо? – спросила Юлия.

– В Москве наружу, а у нас внутрь. Я в Питере ни у кого наружу не видел.

– Никогда не задумывалась. Начнем?

Начнем. Обдаваемый запахом ее духов, я послушно вытянул шею и выставил вперед подбородок, пальцы Юлии закопошились у меня на горле. Ее пальцы пахли кинзой. Резала, наверное.

– Сейчас на Сенной, – продолжал я тему лампочки, – даже перегоревшие продаются.

– А кому они нужны? (Узел у нее не получался.)

– Тем, кто ворует. Очень удобно на службе... Будто сама перегорела... На место хорошей вкручивают перегоревшую... А ту – себе.

(Что-что, а нравы Сенной я изучил основательно.)

– Не крути головой, – сказала Юлия.

Очень сосредотачивалась.

Две вертикальные складки выступили на переносице, губы шевельнулись, как если бы захотела дунуть в свисток, но обуяло сомнение.

Я в зеркало посмотрел. В зеркала. Их было три (трельяж). В одном никого не было, в другом она завязывала галстук (для чего зеркало, кстати, не обязательно было), а в третьем (вид со спины, с ее спины) изображалось ущербное что-то – недообъятие, – она на грудь ложится ему, а он, как истукан, руки по швам и голову задирает. Что-то вроде. И все вертикально.

– Не вертись.

Вот именно. Я положил ей руки на талию – для устойчивости. Зеркальная композиция запретендовала на смысл. Юлия, голову назад откинув и не переводя взгляда, словно обращаясь к неполучающемуся узлу и как бы в задумчивость погружаясь, тихо спросила:

– Так?

Риторический гибрид насмешливости и заинтересованности.

– А давай, – сказал я, – дернем отсюда.

– Это невозможно, – сказала Юлия.

– Почему? – спросил я, сочетая пальцы в замок у нее за спиной и в кольцо ее замыкая.

– Потому что есть обстоятельства, – нараспев проговорила Юлия, ровно настолько сопротивляясь моему замыканию, насколько требовалось это для продолжения манипуляций с галстуком. Впрочем, к последнему интерес у нее явно падал. Все равно не получалось.

– Тебе не нужен галстук, – сказала Юлия с грустью в голосе. – Выброси его к чертовой матери.

– Куда? – спросил я, слыша, как бьется сердце.

– В окно.

Тут она выпрямила руки и освободилась.

Я подошел к окну и выкинул галстук в форточку. К чертовой матери, в псевдомосковскую форточку Долмата Фомича.

Галстук издевательски повис на дереве.

– Легко берется на слабо, – сказала Юлия в пустоту с таким видом, словно кому-то сообщала, подобно тайне, важнейший пункт моей характеристики.

Я молчал.

– У жены хозяина дома будут проблемы, – сказала Юлия, глядя на галстук, повисший на дереве.

Я спросил:

– Жена здесь?

– Чья? – спросила Юлия.

– Фомича, хозяина дома.

– Здесь, – ответила Юлия.

– Юлия! Юлия! – послышался женский голос. – Где Юлия?

– Вот. Спохватились.

– Если так, – сказал я, – надо его скинуть чем-нибудь.

– Не надо, – сказала Юлия. – Сам упадет. Идем.

Мы вышли из комнаты.

По прихожей бродили библиофилы.

Коллоквиум окончился. Время кулуарных бесед.