Вячеслав Пьецух - Левая сторона (сборник) Страница 16

Разумеется, классическому ворью ничего не докажешь, поскольку книг оно не читает, поскольку у нас издревле так повелось: или человек читает, или уж он крадет; но тот, кто ворует, наивно полагая, что он наживается, а не ворует, нет-нет да и возьмет книжку в руки – это известно точно.

Так вот же им доказательство того, что в наших условиях разумнее и выгоднее не красть…

В Москве, в большом новом доме у Никитских ворот, живет относительно молодой человек по фамилии Спиридонов. Он работает приемщиком на пункте по сбору вторичных ресурсов. В романтические пятидесятые годы, когда еще стеснялись таких профессий и когда вторичные ресурсы назывались утильсырьем, должность приемщика едва обеспечивала существование, но в деловые восьмидесятые годы Спиридонов извлекает из нее баснословные барыши. Как он это делает… Во-первых, он продает пуговицы; во-вторых, он занимается оптовой торговлей мужскими костюмами, пришедшими в относительную негодность, которые нарасхват берут частники, шьющие из них кепки; в-третьих, он наживается на книгах, сдаваемых под видом макулатуры; в-четвертых, он нанимает женщину, которая распускает ему шерстяные вещи, и отдельно торгует шерстью… ну и так далее. В общем, самостоятельных прибы льных статей у Спиридонова так много, что есть даже в-одиннадцатых и в-двенадцатых. Но это как раз не самое привлекательное, самое примечательное как раз то, что с точки зрения уголовного права эти статьи комароносанеподточительны, и Спиридонова практически невозможно упечь в тюрьму.

Результаты его плутовской деятельности, что называется, налицо: у него дача, фарфоровые зубы, автомобиль, красавица жена и яхта, которую он держит под Ярославлем. До самого последнего времени в его квартиру было страшно войти: прихожая обита шагреневой кожей, в гостиной одна стена зеркальная, другая тоже зеркальная, а третья заклеена громадным видом императорского дворца в Киото, спальня отделана кремовым шелком, ванная – дубом, туалет – фальшивыми долларами, кухня оборудована под шкиперский кабачок.

К настоящему времени у Спиридонова в целости-сохранности только фарфоровые зубы и яхта под Ярославлем, все остальное в той или иной степени пошло прахом. И вот что интересно: это не первый крах в истории спиридоновского рода. Спиридонов-прадед, владевший галантерейной фабрикой, лишился всего в результате Великой Октябрьской социалистической революции и до самой смерти торговал папиросами в Охотном ряду. Спиридонов-дед начал сызнова строить родовое благосостояние и, надо сказать, начал довольно оригинально; он собирал дань. В 1926 году, когда Спиридонов-дед работал объездчиком в Забайкалье, в двухстах километрах за станцией Борзя, он как-то наткнулся на многочисленный род эвенков, которые оказались до того добродушны и беззащитны, что нельзя было их как-нибудь не надуть: Спиридонов-дед провозгласил себя эмиссаром Забайкальского улуса и повелел платить дань. Три года спустя обман был раскрыт, и липовый комиссар срочно бежал в Россию. На станции Муром Владимирской области у него украли баул с деньгами, которые он выжулил у эвенков, – этого удара он не перенес и умер от нервного потрясения в Муроме же, в больнице. Таким образом, Спиридонову-отцу тоже пришлось начинать с нуля. Начинал он так: выкопал собственный водоем и заселил его мальком зеркального карпа. Два года спустя, когда карп достиг товарного веса, Спиридонов-отец выручил десять тысяч рублей, на третий год – целых пятнадцать тысяч, но на четвертый год окрестные поля удобрили каким-то гибельным химикатом, и карп немедленно передох. После этого Спиридонов-отец так крепко запил, что не оставил сыну практически ничего, если не считать тысячи рублей, которые он подарил ему после окончания средней школы. На эти-то деньги последний Спиридонов и купил себе должность приемщика на пункте по сбору вторичных ресурсов, которая позволяет ему извлекать баснословные барыши.

Теперь вот какой неожиданный поворот. В том же самом доме, даже в том же самом подъезде, но только двумя этажами выше, живет еще один относительно молодой человек, специалист по автоматическим системам управления, некто Бурундуков. Этот Бурундуков издавна недолюбливал Спиридонова, имея на то серьезные, но несколько путаные причины. Первая причина: Бурундукову претило несоразмерное спиридоновское благосостояние, что, в общем, можно понять, так как нормальный советский интеллигент – это существо благостное, отчасти даже поэтическое, во всяком случае, подозрительно косящееся на все, что выходит из рамок двухсот пятидесяти рублей. Вторая причина: он терпеть не мог походки скрывающейся знаменитости, которой отличался последний Спиридонов, и обычного выражения его лица, на котором, кажется, было написано: «Придурки, учитесь жить!» Третья причина: Спиридонов был все-таки хамоват. Наконец, причина четвертая последняя: Бурундуков питал симпатию к спиридоновской жене, и даже немного больше. Это обстоятельство потому нельзя упустить из виду, что всякий раз, когда Бурундуков случайно встречал спиридоновскую жену, она неизменно говорила ему глазами: может быть, ты и ничего мужик, но по большому счету ты не мужик. Это доводило Бурундукова до исступления: его глубоко оскорбляла мысль, что жулик, добывающий полторы тысячи рублей в месяц, – это мужик, которого обожают и, возможно, даже боготворят, а он, отличный специалист по автоматическим системам управления, – не мужик, так как он не умеет ловчить, не имеет нюха на то, что плохо лежит, и в результате располагает только тем, что читают, на чем сидят и едят, посредством чего прикрывают тело, если, правда, не считать кое-каких цивилизующих мелочей вроде телевизора «Старт», показывающего почему-то только учебную программу, и велосипеда «Харьков», у которого к тому же то и дело отказывают тормоза. В конце концов эти мысли привели Бурундукова к одному неожиданном у и не совсем оправданному поступку: в горькую минуту он спиридоновскую жену немного поприжал в лифте.

Когда жена пожаловалась Спиридонову на придурка с четвертого этажа, тот не долго думая выпил стакан коньяку, взял отвертку, вызвал лифт и поехал мстить. Он звонил в квартиру к Бурундукову и думал: «Пусть меня посадят, но я его замочу!» Бурундуков вышел к нему в спортивных штанах с лампасами и в вязаной женской кофте.

– Здравствуй, сука! – сказал Спиридонов. – Сейчас я буду тебя мочить!

– Проходите, – отозвался Бурундуков, и это отрешенное «проходите» подействовало на Спиридонова некоторым образом расслабляюще, так что у него почти пропала охота мстить. Он даже сделал усилие, чтобы не дать сползти с лица свирепому выражению, и вошел.

– Дома, как нарочно, никого нет, – добавил Бурундуков, – можете начинать.

– Что начинать-то? – спросил его Спиридонов и свирепое выражение его лица все-таки сменилось на просто сердитое, бытовое.

– Как что?! Вы же пришли меня это… уж не знаю, как по-вашему, короче говоря – убивать. Ну и убивайте! Классовая борьба – это кровь.

– Какая еще классовая борьба? Что вы там плетете? – сказал Спиридонов, перейдя на настороженное «вы».

– Самая настоящая классовая борьба! По одну сторону баррикад – работники, то есть мы, а по другую – жулики, то есть вы. И пускай вы меня сейчас убьете, все равно мы рано или поздно раздавим вашу «пятую колонну», которая методически подтачивает основы социализма!

– Знаете что, – сказал Спиридонов, – вы тут кончайте демагогию разводить! Ну, какой я, к чертовой матери, классовый враг?! Я деловой человек, вот я кто! Если бы таких людей, как я, назначали на ответственные посты, то через десять лет Америка боролась бы за экономическое сотрудничество с Востоком.

– Ну, это дудки! – сказал Бурундуков. – Деловые люди – это кто дело делает, а вы – деньги. По-настоящему, вы все душевнобольные, вот вы кто!

– Это почему же мы душевнобольные? – с обидой в голосе спросил Спиридонов и присел на стул.

– Например, потому, что вы время от времени садитесь в тюрьму из-за денег. Ведь это же курам на смех – сесть в тюрьму из-за денег, как вы не понимаете! Или вот еще что: вы все уверены, что умеете жить, а между тем вы представления не имеете о том, что значит жить! Вы как младенцы, у которых мир ограничен пределами песочницы и коляски, в то время как этот мир измеряется даже не двором, даже не улицей, даже не городом и даже не страной…

Спиридонов вытащил из кармана носовой платок, высморкался и сказал:

– Это идеализм и полный отрыв от жизни. Философия, одним словом, как говорится, без пол-литры не разберешься. Кстати, не найдется у вас пол-литры?

– Не пью, – буркнул Бурундуков и слукавил: на самом деле он попивал.

Спиридонову стало немного не по себе.

– Слушай, может быть, перейдем на «ты»? – предложил он из опасения, что дело принимает нежелательный оборот. – Тебя как зовут-то, блаженный ты человек?

– Павел, – ответил Бурундуков.