Игорь Соколов - Двоеженец. Роман Страница 16

– Аз воздам! – стучит мое сердце.

– Аз воздам! – течет моя кровь.

Бессонница нарисовала вокруг моих глаз черные круги, страдание в глазах, какой-то безумный блеск, и вот в таком странном состоянии духа я и пришел на работу.

– Даже не знаю, что с вами делать, – взглянул на меня недовольный Штунцер, – ну, ладно. Идите и поработайте хотя бы с этим стариком, – и Штунцер протянул мне документы. Труп старика и я смотрели на Душу с разных сторон – труп снизу, я – сверху. Вообще-то, Душа была невидима, и я ее не видел, потому что все еще был жив, старик, соответственно, видел, потому что был мертв…

Однако умозрительно я мог себе представить и даже немного почувствовать, как Душа приближается к некоему пределу, который высится надо мной как грязный потолок морга… Труп же, хотя и молчал и с виду был совсем пуст, все же не терял связи с улетающей душой и полностью просвечивался в ней, как земля в солнце…

После упорных вглядываний в мертвечину и часто думая о Гере, я уже не мог обойтись без спирта. Мои представления о Душе вступали в невидимый конфликт с окружающим миром, когда я возвращался с работы домой. На автомобиле своих родителей, уехавших в Израиль, я ездить после гибели Геры боялся, к тому же я очень часто вскрывал тела несчастных жертв случайных происшествий, и кроме этого обилие живых человеческих лиц в общественном транспорте в какой-то мере поддерживало мой пошатнувшийся разум после тайного разоблачения Штунцера. Временами мне казалось, что Души в телах пассажиров плескались как хотели…

Будучи переселенцами из других миров, они не ведали себя и творили вокруг себя один хаос, хотя и пытались создать какой-то видимый порядок… Мои раздумия на эту тему страшно огорчили меня, т. к. часто беседуя наедине с мертвецами, я не привык противопоставлять порядок хаосу, как, впрочем, и Жизнь Смерти, а поэтому соединял их в единое целое, отчего любой случай можно было рассматривать как закон… Может, поэтому, когда ко мне рядом на сиденье подсел какой-то усталый поникший старик, я сразу же поглядел ему в глаза, словно пытаясь найти в них то, что одновременно сближало и отталкивало нас…

И первое, что я в них увидел, был страх, точнее, ужас, который было невозможно описать никакими словами, а второе – необъяснимый восторг хотя бы потому, что этот самый старик и был тем самым трупом, который я два часа тому назад вскрывал в анатомическом зале… На мгновение я ойкнул и зажмурил глаза, потом снова их раскрыл, но старик продолжал сидеть, как ни в чем не бывало…

Потом я почувствовал, что моя Душа, как и Душа этого самого старика, готовят друг другу вместилище для последующей эманации… Вагон как будто разлетелся на миллионы воздушных капель-брызг, а старик схватил меня за руку и потащил за собой в крематорий…

Серо-мышиное здание крематория было заполнено минорной музыкой Шопена… Одетые в торжественно-черное служащие пытались всеми силами изобразить на лице ангельское терпение и сочувствие… Однако сквозь унылые маски прорывалось наружу безумное веселье… Женщина в черном платье с белым воротником неожиданно ущипнула меня и громко засмеялась, впрочем, ее смех так был похож на плач, что присутствующие рядом клиенты-родственники покойников совершенно равнодушно прохаживались по огромному вестибюлю крематория, правда, с некоторой опаской прислушиваясь к гулу работающей печи…

Старик одернул свой похоронный костюм и неожиданно подтолкнул меня к смеющейся женщине… Эта женщина тоже совсем недавно была трупом, который я потрошил своими собственными руками… И я готов был поклясться кому угодно, хоть черту! Она захотела меня обнять, но я оттолкнул ее и бросился бежать по крематорию… Узкие коридоры коварными лабиринтами спускались куда-то вниз, пока я наконец не добежал до ритуального зала, и там в гробу на колесиках, медленно бегущему по рельсам, лежала моя Гера и улыбалась мне одними губами, ибо глаза ее были закрыты, и я бежал за ней, пытаясь остановить ее гроб, не дать ему пронестись в огнедышащую пасть черного дракона, этой чертовой печки крематория, где с большим гулом тела превращались в пепел, но гроб все же проскользнул, и мои руки не смогли его никак остановить…

Старик подошел ко мне и погладил меня по волосам.

– Бедный юноша, ваша любовь уже сгорела, – прошептал он.

Очнулся же я от прикосновения к моим плечам водителя автобуса.

Кругом опять наплывала своей темнотой ночь. В эту минуту я почувствовал себя ужасно несчастным человеком, таким несчастным и одиноким, что сразу же, купив бутылку водки, отправился к Эдику Хаскину.

Эдика Хаскина я застал за весьма странным занятием. Он стриг волосы на голове у Евы, причем стриг без всякой системы, как ему того хотелось.

– Ну и как тебе моя работа?! – улыбнулся он, состригая очередной клок волос с головы Евы, которая сидела в застывшей позе, как мумия фараона.

– Даже и не знаю, что сказать, – улыбнулся я вымученной улыбкой.

– Это у нас называется «а-ля космическая лапа», – хихикнул Эдик, отхватывая новый клок волос.

– Извини, Эдик, но мне не до шуток, и очень хотелось серьезно с тобой поговорить!

– Ну, что ж, – вздохнул Эдик, разводя руками, – сходи, лапка, в соседнюю комнату и поспи на диване, – хлопнул он Еву ладонью по задней окружности.

– Опять спать, – капризно скривила губы Ева, – да сколько можно спать-то?! Ну, ладно, раз так надо! – она мне призывно улыбнулась и ушла в соседнюю комнату.

– Пойдем лучше на кухню, – предложил Эдик, ощущая в моем лице что-то недоброе.

На кухне он тут же вытащил из заветного места армянский коньяк и разлил по маленьким серебряным рюмкам, быстро нарезав лимон тонкими дольками. Я все это время молча наблюдал за его процедурой подготовки разговора по душам. Что мне нравилось в нем, так это отсутствие какой-либо заносчивости и особое умение понимать человека с полуслова, и еще – быть готовым помочь в любую минуту. Правда, его портило только одно – это просто безумная страсть к женщинам, а в особенности к своим пациенткам, которых он лечил и удовлетворял самыми разнообразными способами.

Наконец мы молча выпили, и Эдик уставился на меня своим улыбчивым и в то же время осторожным и хитрым прищуром профессорских глаз.

– Эдик, откуда ты узнал, что Штунцер некрофил?!

– А разве я тебе это говорил?! – удивился Эдик.

– Ну, ты, наверное, помнишь, полгода назад, когда ты пообещал мне найти работу, и ты сказал тогда…

– О, Господи, – засмеялся Эдик, хлопнув себя рукой по лбу, – да, я просто пошутил. Неужели ты не понял?!

Изумление на его лице действительно было естественным и непринужденным.

– Нет, но я действительно пошутил, – теперь Эдик престал улыбаться, и его лицо приняло задумчивый вид.

– А что, на самом деле что ли?! – с тревогой спросил он меня.

– Да, – выдохнул я.

– И ты видел?!

– Нет, не видел, но зато видел цветные фотографии в его столе.

– Гм, фотографии, – усмехнулся Эдик, – да ведь эти фотографии, да, а что они изображают?!

– Покойниц, красивых молодых покойниц до момента вскрытия!

– Ну и что?! Такие фотографии делают и для судебной экспертизы!

– Но на этих фотографиях не раздвигают ноги покойницам и не снимают в увеличенном виде их…

– Слушай, не надо, – взмолился Эдик, – а то меня сейчас стошнит, – и он тут же вскочил с гримасой отвращения и убежал в ванную.

– А у тебя есть эти фотографии?! – спросил меня Эдик, обратно усаживаясь за стол.

– К сожалению, нет, – вздохнул я, – была одна, моей Геры, но я ее сжег.

– Так он и твою Геру тоже, – нахмурился Эдик. – Н-да!

– Я когда его вижу, мне очень хочется его задушить, – я немного всхлипнул, Эдик положил мне свою руку на плечо.

– Ничего, брат, ты уж держись, а мы этого Штунцера засадим ко мне в лечебницу! Надо только немного постараться! К тому же я, брат, сейчас по некрофилии работу пишу! Так что мне такие пациенты до зарезу нужны!

– И тебя даже не смущает, что он твой коллега и вроде как неплохой знакомый?! – удивился я.

– А что мне, плакать что ли?! – немного смутился моего удивленного взгляда Эдик, – в конце концов все мы в какой-то степени подопытные кролики!

– Знаешь, Эдик, я бы хотел узнать твое мнение о Штунцере уже не как мнение коллеги и знакомого, а как мнение специалиста!

– Н-да, – вздохнул Эдик, сжимая пальцы рук и создавая ими округлую сферу, – вообще, как ни странно, несмотря на всю чудовищность такого полового удовлетворения, доказать патологическую основу личности почти не удается, хотя еще в прошлом веке многие психиатры обосновывали наследственностью, даже как второстепенные причины указывались алкоголизм и слабоумие, но наука шла вперед, человечество тоже претерпевало различную эволюцию, и даже, можно сказать, деформацию собственного же развития, и, как ни странно, в наше время появились очень высокоразвитые интеллектуальные некрофилы, которым свойственно особое болезненное извращение чувственности, основанное на парадоксальном мышлении личности.