Василий Гурковский - Семь жен Петра, кузнеца-гинеколога Страница 16

Катя – ему навстречу. «Хорошо, что тебя не было. Приезжали немцы, военные. Я таких еще не видела. У них такие смешные каски на голове с острыми шипами посредине… Они ими что, воюют?.. На двух бричках, человек десять верховых еще. Старший – какой-то офицер, но видно, что не военный, инженер, наверное. С ними переводчик, такой маленький, прилизанный, лысый, с въедливыми глазами. Переводил с немецкого на украинский, и очень плохо. Я немного понимаю по-немецки, два года работала в одной немецкой семье. Насколько я поняла, их интересовали марганцевые рудники, они туда и направились.

Офицер заходил в дом, видел твой портрет, спросил: «Вер ист дас, дайн манн?» – «Це твий мужик?» – перевел переводчик. Ты прости, Петя, но я сказала – да, это мой муж. Офицер долго рассматривал фото, потом сказал: «Цу зеен дас гут, русише зольдат, унд во ист эр йетц?» Я поняла, но не подала виду, переводчик перевел: видно, что ты, мол, хороший русский солдат, но где ты сейчас находишься? Я ответила, что ты поехал к родственникам в Александровск и прибудешь не скоро…

Потом офицер пошел в кузницу, увидел, что на многих инструментах и оборудовании стоят штампы немецких заводов, вышел оттуда довольным и сказал, что они собираются разрабатывать марганцевые рудники, которые здесь недалеко находятся, и что там им будут нужны хорошие работники, поэтому он надеется и тебя увидеть среди них. Оставил свою фамилию на бумажке, чтобы ты его там нашел, когда приедешь… Ты уж прости, Петя, но я сказала, что ты к ним не поедешь, и выставила причину – наших с тобой троих детей. Немец как-то так неприятно на меня посмотрел, быстро пошел к лошадям, и они уехали. Слава Богу, нигде не шарили и ничего не взяли. Только попили воды, умылись и лошадей напоили. Ты прости еще раз, если я что-то не так им сказала…»

Видно было, что она переволновалась. Петр обнял её и благодарно сказал: «Ну что ты, Катя! Ты – молодец! И я тебе очень благодарен за все! Но теперь надо быть осторожными, теперь война пришла и в наш дом. Эти чужие люди были вроде бы нормальные, кто знает, какими будут другие. Ты была права. Наш хутор очень удобный для спокойной мирной жизни, а для такого смутного времени – он слишком заметный и притягательный. Для всех. Но – нам надо жить и с этим. И дай нам Бог силы пережить и все это!»

С этого дня семья перешла на «тревожно-ожидаемое» положение, когда можно ждать неприятности в любое время дня и ночи, а сидеть в дозорах и выглядывать всех проезжающих, тем более неизвестно кого и когда, было бессмысленно, да и времени у них такого не было. Надо было жить и поднимать детей. И кормить, и одевать, да пришло время уже и в школу ходить.

Немцы больше на хуторе не появлялись, так как находились в губернии временно. Быстро пришли и еще быстрее ушли. Зато в течение почти полутора лет кого только не видела Екатеринославская губерния! То непонятно чьи представители гетмана Скоропадского, то банды атамана Григорьева, то белые армии Деникина и Май-Маевского, то Красная армия, то анархисты Махно…

Все эти «старатели» в поисках лучшей жизни (в первую очередь, понятно, для себя) гуляли по Украине с оружием в руках туда-сюда – от запада до востока и от севера до юга. И всех их нужно было накормить, одеть, обуть, обогреть и вооружить, обеспечить транспортом и боеприпасами. Им в высшей степени было наплевать на все – на Украину и живущих там людей всех вместе взятых. Им нужно было – для одних власть, для других – нажива, а третьим было все равно – лишь бы кормили и не заставляли работать… а стрелять нужно в того, в кого скажут, а можно и самому решать, куда и в кого стрелять.

Конечно, содержание всех этих формирований стоило недешево. Базировались они и проходили в основном через крупные населенные пункты, где было чем поживиться. В сельской местности этим, как правило, крупным формированиям делать было нечего – в селах уже не оставалось ни мужчин, ни лошадей, ни продовольствия. И горе было тем малым населенным пунктам, которые оказывались на пути следования войск. Любых. Они (села) просто уничтожались в самом прямом смысле.

Лебединский хутор стоял на отшибе и хотя и привлекал внимание проходящих в разные стороны войск, но на этом холме никто не останавливался надолго. Только попить воды и умыться. А взять, особенно при массе перемещаемых войск, на хуторе было нечего. Поэтому все проходящие спешили в города, хоть на север, хоть на юг, и это спасало семью Петра в какой-то мере. Да они уже за время той смуты так приспособились, что уже не замечали, кто там и куда едет. Это их дела и нас они не касаются, заявлял Петр Кате, но наган у него был припрятан в кузнице, и тот, кто осмелился бы вдруг попытаться сделать что-то плохое для семьи – очень сильно пожалел бы об этом… Но, к счастью, таких неразумных смельчаков не нашлось.

Последний визит непрошеных гостей того времени на Лебединский хутор был поздней осенью 1919 года. В тот день по шляху в сторону Никополя беспрерывным потоком шли пароконные подводы. Такого количества транспорта в одном месте Петр даже на фронте не видел. Погода была неприятная: то мелкая морось, то по ночам изморозь. Подводы шли по шляху одна за другой, не останавливаясь. В каждой было до десятка вооруженных людей в обычной крестьянской одежде. Непонятное войско, и непонятно, куда и зачем направляется. Петр не стал разжигать в тот день огонь в кузнице и, подальше от греха, начал убирать в помещениях для животных. Самих животных он, как обычно в последнее время, ночью отвел в шалаш на другом конце оврага.

Где-то перед обедом к нему пришел сын Екатерины и сказал, что его мама зовет, там какие-то дяди приехали. Петр напрягся, потом подумал, что кто-то из села прибыл по кузнечным делам, и спокойно пошел к дому. На крыльце сидели двое вооруженных людей. Когда Петр подошел, один из них встал, направил на Петра винтовку и спросил: «Ты хто?» «Хозяин дома», – ответил Петр. «Подожди здесь! – бросил часовой и пошел в дом. Тут же вышел и сказал: – Проходи!»

Петр зашел, не понимая, что это за люди и что им нужно. В комнате находились двое мужчин. Один – небольшого роста, с длинными волосами и в короткой серой папахе на голове, – сидел у стола. Другой – в кожаных брюках, хромовых сапогах, военном полупальто и в каракулевой черной кубанке, с маузером, висевшим через плечо на кожаном длинном ремешке, стоял рядом.

Петр поздоровался, никто не ответил. Малый мужик держал в руках армейский портрет Петра, который он снял со стены.

«А ты, оказывается, герой, кузнец! – сказал он, поднимаясь и устанавливая портрет на место. – Давно здесь живешь?» «Родился здесь», – ответил Петр.

«Тогда понятно, – продолжал гость. – Дело у меня к тебе есть, потому и заехал. Там у кузницы машина моя, раньше губернатор на ней ездил. Хорошая машина, исправная, и горючее есть. Какая-то там гайка, что колесо правое держит, сорвалась, и теперь то колесо постоянно спадает. Не сможешь что-нибудь сделать, кузнец? Стыдно мне в город заезжать на прицепе у трех пар лошадей!»

«Пойдем, посмотрим», – предложил Петр, они все вместе вышли из дома и направились к машине. На вид машина была шикарная, все сиденья обиты желтой кожей, рулевое колесо обставлено слоновьей костью, никелированная труба-сигнал блестела ослепительно. Под правой передней осью вместо колеса был привязан обыкновенный закругленный кверху полоз от конных саней. Потому и тянули машину по земле три пары лошадей. Полоз был весь черный от перегрева…

Петр осмотрел колесную ось, потом спадавшую гайку, взял её в руки, еще раз внимательно проверил резьбу. Было понятно, что гайку, скорее всего, вовремя не подтягивали, резьба ослабла и сорвалась. Петр нагрел гайку в горне, слегка «посадил» её со всех пяти сторон, остудил, набрал в чашку дегтя, взял мощный заводской трубный ключ и через двадцать минут с помощью мужиков установил колесо на место и сказал: «Теперь не отвалится». Все это делалось на глазах того главного малого и его свиты.

Когда закончил, Петр спросил: «Больше ничего не надо?» «Надо! – громко сказал тот «интеллигент», помощник главного. – Теперь поедешь с нами, а вдруг колесо опять отвалится!» Главный выжидательно посмотрел на Петра, что тот скажет. «Не поеду я, – твердо сказал Петр. – Я свое отвоевал, дети у меня, а таких, как я, вы везде, тем более в городе, найдете». «Нет, ты посмотри, как он с тобой разговаривает, Нестор Иванович! – закричал его помощник, хватаясь за маузер. – Да я тебя сейчас!»

И тут откуда ни возьмись из-за спин вооруженных мужиков, как квочка с цыплятами, выскочила Екатерина, выталкивая перед собой троих ребят: «Ты на кого оружие достаешь, бездельник! Ты знаешь, что мой муж таких, как ты, за минуту уложит десяток! Ты за кого воюешь? За нас? Так мы тебя не нанимали. А этих, – она подтолкнула вперед детей, – ты, что ли, кормить будешь?» Она, рослая, статная, красивая в искреннем гневе, стала наступать на того помощника… Он оторопело смотрел на неё, не решаясь доставать оружие. Главный хлопнул его по руке и громко произнес: «Ну, хватит! Тебе бы, – повернулся к помощнику, – только стрелять да анекдоты и куплеты травить. А это тебе не твоя одесская Франя, это настоящая наша сельская женщина-мать. Не так надо с людьми разговаривать, тем более поступать! Мы же ради них всю эту бучу и заварили! Кому-то и работать ведь надо, не только воевать. Ты же не пойдешь вместо него в кузню!» – бросил он напоследок.