Андрей Гоголев - Заратуштра Страница 16

– Но что это? Что это за кваканье раздаётся? – воскликнул Заратуштра и так на время прервался полёт роя его мыслей.

– Это не жаба, это – прообраз философа, которой родится скоро и станет горем нации трудолюбивых тевтонов, – откликнулся Татхаагата, пристально глядя на прыгающее создание. – Не будет никогда в истории ни одного примера народа, которому бы его философия вернула утраченное здоровье, но обратных примеров будет множество! Ни к одному из собеседников он не обратится «Говори, чтобы я мог тебя видеть!», но будет сам отворачивать и прятать глаза при встречах с источниками Разума выше его, то есть отворачивать глаза всегда. А всё человечество земное он будет делить на людей и русских, утверждая, что русские – не народ, а почва.

Природа отличает своих избранников такою яркою печатью достоинства, что её замечают даже дети, но на его лице самым разборчивым почерком будет написано природою столь знакомое ей название «дюжинная голова»… – жалкий шарлатан с лицом трактирщика!

Во всей истории литературы и древнего и нового времени не найдётся другого примера такой ложной славы, какая выпадет на долю его учения, распространив славу этого головогубительного философастера и его паскудной околесицы во все края; все похвалы ему будут исходить не из смысла, а из умысла. Всякого рода и возраста учащиеся и учившиеся на основах его крючкотворства будут обыкновенно иметь в виду только сведения, а не уразумение; всяк будет предпочитать верить, но не проверять. Перед внушительною учёностью таких многознаек, у которых книжками выжжен нерв самостоятельного мышления, я предполагаю: «О, как мало они должны были думать, чтобы иметь возможность так много читать… и так много писать! Хорошее вдвойне хорошо, только если коротко!»

Моё открытие Четырёх Благородных истин он назовёт звучанием эха своего бреда, «религией в-себе-бытии, религией субстанций», сам не понимая того, что сказал. Вера, основанная Третьим, вообще останется за пределами места пребывания того, что должно быть мозгом, но в индивидуальном исполнении природы окажется только ниточкой, стягивающей его уши. В абсолют он возведёт религию Второго; вернее, то, чем он посчитает религию Второго, но по сути она будет к тому времени уже религией Неопознанного Совестью, лишь фрагментами сдобренной историей Его Подвига. Его обезличенный интеллект приведет его к распутству комедианта, вырядившегося в сутану с капюшоном женщины-«истины».

Если бы на листке бумаги было возможно напечатать произведённую им градацию имперских религий, затем размножить и развесить на стенах всех домов планеты, то гарантия возникновения мировой войны была бы обеспечена! И, о горе! – тут Татхаагата увидел потрясшее его: – Эти войны свершились! О горе!

– А не лучше ли прибить эту жабу сейчас и немедленно?! – вопросил Заратуштра. Но тут жаба словила крылое создание и шустро ускакала в ближайшие кусты.

– Похоже, целые когорты философастеров решили откормиться на твоих идеях, – отметил через паузу Заратуштра, взглянув на фазана, гордо расперившего свой хвост.

– А, этот? – усмехнулся Татхаагата. – Это сын Непонятно Кого, который будет отказываться откликаться на любое обращение, кроме «О Великолепный! [34]». Учение Кун Фуцзы о Середине дойдёт до него только эхом; он так и не уяснит отмеченной мною разницы между ложью (извращающей сознание других людей информации) и сплетней; он будет самозабвенно утверждать, что Добродетелью является Середина между противоположными страстями! Этот несчастный будет утверждать, что, например, благородство – это середина между кичливостью и приниженностью, а правдивость – это среднее между хвастовством и притворством; он будет вполне серьёзно рассуждать на тему «А справедливо ли при обхождении с людьми держать себя как равный с равным?», уткнувшись наконец… в отрицательный ответ!!! Ведь по его разумению «невозможна дружба и с конём или быком или с рабом в качестве раба. Ведь тут ничего общего быть не может, потому что раб – одушевлённое орудие, обладающее даром речи (Instrumentum vocale), а орудие – неодушевлённый раб».

По его потугам мысли получится, что тот добродетелен, кто всегда ходит посередине. Но ведь ты знаешь, Заратуштра, что добродетельный человек – это всегда носитель Доброй мысли, Доброго слова и Доброго дела, и нет в этой триаде никакой середины. Не может быть половины Добра или его трети, так как оставшееся будет обязательно заполнено Злом, страданиями; ведь на полигоне постоянной сечи Добра и Зла нет другой силы и нет середины! Все законы как бы этики этого якобы философа будут рождены им через уступки злобным сквозям ракшасов Ямы, как выбор пути к никогда не светлеющей и никогда не темнеющей карме, подвешивая души умерших на распутье, в Середине: для спуска в царство претов их карма окажется недостаточно тяжела, но и для подъёма к нирване она недостаточно легка. Но что это как не застывшее сознание? что это как не болото? что это? Это – небытие разума, вечное состояние его небытия. Кому именно отслужит он – этот половой от философии! – как не своему погоняльщику – Неопознанному Совестью? И то ещё интересно, что сказка про тех подвешенных на распутье будет помещена в Книгу учения Третьего, где в посмертии им воздастся встать рядом с Богом, в одном из загонов его Рая – вот, казалось бы, до чего перья разукрашенной курицы ослепят составителя Книги[35]!

Но вот же интересно ещё. Коль последователи Третьего будут утверждать, что все отражённое в их Книге со слов Бога записано, получается тогда, что тот фазан не мог раньше часа записи тех слов от Бога прийти к своему как бы открытию «благородства в Середине», ибо не мог он знать слова Бога ранее Пророка, ибо тогда он сам был бы Пророком. Так вот: если поверить Книге и часу её написания, то получится, что именно фазан-философастер позаимствовал её идеи, но никак не наоборот! Но тогда станет очевидным утверждение о факте его земной жизни после написания Книги, но не до её составления и, как ложно утверждается, аж за 365 тысяч дней! Если же не открещиваться от следов потуг мысли того фазана на страницах Книги, то вся её божественность будет девальвирована в ноль,, или та книга писалась аж ранее IV века до н. э., то есть до рождения и Второго и Третьего…поминая идеи Единого Бога на своих страницах и идею Середины?! Только одного этого факта уже довольно утверждать: «Ход всей Истории последователи этого философастера вобьют в умы людей от кривого зеркала! О, несчастная Ось времён!»

«Мы поставили наш стул посередине – одинаково далеко от умирающего гладиатора и довольных свиней» – так будут говорить его приверженцы. Но это – посредственность, хотя бы и называлась она умеренностью… Можно сколь угодно долго ходить среди последователей его идей и ронять много слов; но они не сумеют ни взять их, ни сохранить. Они будут говорить о тебе, но никто не будет думать о тебе!

О тебе же, Заратуштра, они будут говорить: «У нас ещё нет времени для Заратуштры»; но что толку во времени, у которого «нет времени» для Заратуштры?!

К твоему же народу этот обладатель обвислых щёк сдувшейся компетентности будет накачивать вселенскую неприязнь, рассказывая всем, что-де наслаждается народ Ра исключительно сырым или даже человеческим мясом, или даже детьми в праздничных трапезах своих, а и тем также ещё, что вырезают они из беременных женщин… разве что про ваши «игры с медведями в прятки» не упомянет.

Уныние, расслабленность сознания, жажда чувственных наслаждений и злобы, им посеянные, разрушат добродетели и мудрость многих народов. И первое, к чему придут эти народы, – это к сомнению в Благородных истинах и, следовательно, к своему закату.

О горе европейского интеллекта и морали – этот фазан! Ведь слова общеупотребительного языка следует воспринимать только как метафоры, не более! Нельзя, категорически нельзя использовать метафоры в качестве понятий! Но эта истина рождена не для него!

Быть может, единственной заслугой этого философастера явится то, что он хотя бы попытается сделаться философом, стараясь хоть как-то совместить в своей голове самые отдалённейшие и противоположные концы человеческого знания. Ибо где же иначе они сойдутся?

И как жаль, что родившийся позднее и живший у берегов Моря солнечных слёз, возжелав определить границы человеческого разума, сможет определить их лишь для одного народа, воздвигнув нерукотворный памятник его ограниченности.

Печально, что после этих трёх не народится никто, чей пояс-кусти состоял бы из внушительного количества нитей – областей знаний, чей кусти был бы столь весом разумом, силой духа и волей, что его грохотом оземь отгонялись бы все намерения претов получить свою очередную плошку, наполненную излияниями человеческих страданий. И только я дам людям сверхчеловека, человека с поясом-кусти от Разума Земли, наделённого волей к наименьшим числам – к нирване Чисел, ибо жизнь есть частное от деления числа дел и количества времени!