Алексей Смирнов - Судоходство в пролет Страница 16

Но с ними дело разрешилось. Тапочник, как я сказал, нашелся. Это мне их отчим купил, а я призабыл, но все равно: я уходил, и в коридоре их не было, а когда вернулся – они стояли посереди прихожей. Не все так просто.

Нынче вышло куда интереснее: я ушел, а вернувшись, обнаружил два крохотных ключика на колечке, одинаковые, как от почтового ящика, с надписью Italy, где я не буду никогда, и мои тертые джинсы тоже не будут.

Гаденькие такие ключики, от частого пользования.

За последние несколько дней в моем дому побывали три человека. Все они начисто отрицают причастность к ключикам.

Явно не золотые. Но вдруг золотые?

Тогда придется повторить весь цикл: завести многопудовую черепаху, накормить ключами, позвать со двора Карабаса и Дуремара, благо они круглосуточно там сидят, купить им кукольный театр в структуре белой горячки. Выстругать чурку, а лучше пригласить его из ближайшего магазина. Отправить к соседу, который 20 лет сверлит мне стену, и сказать, что там, если на неделю запереться, заткнуться, попить и нарисовать очаг, удастся продырявить чуркиным рылом мою очень прочную, кстати сказать, кирпичную стенку и оказаться в волшебной стране. То есть в гостях у меня, у сказки, в окружении рукоплещущих санитаров и ОМОНа. Мне, в компенсацию за причиненный ущерб, попрошу Мальвину, но лучше – лису Алису.

Сдается мне, правда, что не те это ключики.

Не ключики ли это Святого Петра?

Один от и один От?

Опять же Италия.

Посетил, не застал и забыл или оставил с намеком. Давай, дескать, сам? Как-то не согласуется с доктриной.

Позднее все разъяснилось. Недаром первоначально два эти ключика до паховой грыжи напомнили мне те самые яички-клубни, которые дорожная проститутка хотела пересосать моему тестю под видом американского минета. Прочно сцепленные, они мрачно напоминали мне как о тесте, так и о надобности заплатить за свет. Они вывалились из коробки, куда он упрятал электросчетчик.

Без протокола, начальник

Давно это было, лет десять как, а вот припомнилось.

На лестнице зазвучали преаппетитные удары, и кто-то неторопливо покатился, а кто-то торопливо побежал, я еле успел заглянуть в глазок.

Потом соседка, жена гегемона сверху валялась у нас в ногах:

– Кто? Скажите, кто его? Ну конечно, вы не скажете…

И в лице ее что-то переломилось, словно черная дамская папироса.

Ну а как еще?

Я отвел сержанта в сторону.

– Не для протокола, начальник, – сказал я. – Коричневая куртка, рыжая пидорка-шапка. Обойдите дворы, навестите квартиру напротив. Отрицать буду все.

Он кивнул.

Вот в Сент-Мери-Мид, где каждый дом на отшибе и сидит мисс Марпл, убивают специально подумав – так, чтобы даже болезнь Альцгеймера не помешала это разоблачить.

А здесь, в районе сплошной пролетарской застройки, пока добежишь докуда-нибудь, откажет либо дыхалка, либо железобетонная печень.

А новые соседи, что въехали в квартиру напротив потом, года два отскребали ее от недавних жильцов, надолго оставшихся без квартиры. Правда, теперь у них напротив был я, и они установили не глазок, а систему видеонаблюдения.

Двор под звездным небом

Наш двор пора накрыть и покрыть шатром со звездным небом над и под ним, поставить кассу и биотуалет, но без ключа.

Сегодня утренникам – которые дежурят там на скамейках с утра, часов с двух ночи – особенно плохо. Неразговорчивы. Вынимают из урны пустые бутылки и бомбят голубей. Еще достают гнилые фрукты; по виду достали лимон, и тоже бросили, но он упал невдалеке. Через две минуты его не стало: съели. Не голуби, голуби разбегались под натиском катапульт.

Сожрали, точно. Будь это апельсин, я бы вконец расстроился, хотя терпеть не могу, как и лимон, ибо человек устроен необычно.

Гнездовье экстремизма

Заглянул на почту.

Передо мной оказалась многоголосая женщина почтенного урожая, с градусом и сахаром – квадрат; она отправляла восемь узбекских паспортов, в каждый из которых было вложено по четыре бумажки для проштамповывания, регистрации и разрывания пополам.

Восемь узбекских паспортов. Семь исламских террористов прибыли 1-го, числа, а один – 31-го, вот с ним-то и возникли проблемы. Возможно ли осуществить над ним государственный почтовый акт?

Ведь он мог приехать незадолго до ноля часов, лукаво прикидывала женщина. Велика ли разница? Первое, тридцать первое, чай-май…

Но главный террорист, разумеется, прибыл с утра, чтобы все подготовить к прибытию остальных семерых.

Вышестоящим актом акт над восьмым был возложен на усмотрение почты.

И почта покочевряжилась, но уступила, и фундаменталист оказался в опасной от меня близости. Где-то в Питере.

Вообще, я считаю почту гнездовьем радикализма.

По почте рассылают, скажем, письма с сибирской язвой. Не говоря уже о всякой рукописной хуйне.

Я предлагаю собрать всю почту вместе с Почтамтом и вывезти за 100 километров, в заброшенный полуколхоз, куда по одноколейке ходит игрушечный поезд-«подкидыш». Двадцать лет назад он ходил, туда и обратно, утром и вечером.

А почтовые ящики нарастить до биотуалетов. Посадить бабок и поручить им торговать поздравительными открытками, и эти же открытки собственноручно бросать в щелочку, за которой – дыра.

Двор и спор хозяйствующих субъектов

Случилось мне побывать у нотариуса.

Это ерунда, это обыденное. Унылая толпа на двадцать рыл.

Мы ушли во дворик.

Были там мама, отставная жена в субманиакальном расположении духа, адвокат Татьяна Николаевна и я.

А сам нотариус заседал в особнячке.

Наши дворы облагораживаются, в них вырастают неожиданные клумбы сложных форм, а также газоны, лавочки, урны, оградки – все это привлекает хозяйствующих субъектов, для чего и живет. Хозяйствуют кто чем. Двое мужчин напротив, к примеру, при полном непротивлении сторон хозяйствовали бутылкой портвейна.

Мир устроен так, что у человека помимо всякого лишнего имеется еще и хозяйство интимное. С этим хозяйством у владельцев портвейна проблем не возникло никаких. Они им хозяйствовали, хозяйством и портвейном, по принципу сообщающихся сосудов. Зато у нотариуса, при наличии декоративной собачонки Марты, такие проблемы возникали систематически. Там не было туалета.

А маме как раз понадобилось в такой туалет. И адвокат Татьяна Николаевна повела ее в бывший кинотеатр «Стереокино», который теперь почему-то отзывается на слово Union.

На оградке у входа сидела мерзкая билетно-контрольная вошь с наружностью бронепоездной комиссарши, и мне было стыдно, что я спрашивал у нее огоньку. Билетно-контрольное животное заревело слоном, и при пустом-то зале, показывая улучшенное качество стереозвука. Стерео-долби ревело, что писяют исключительно те, кто смотрют, а именно зрители, и не пустила маму, а адвокат Татьяна Николаевна сказала, что да вот, мы вон оттуда, и показала рукой на окно второго хозяйствующего субъекта, нотариуса.

Но их обоих выставили, стуча ногами.

Не разрешив улучшить качество стереозвука посещением туалета.

Тогда Татьяна Николаевна пошла к своему хозяйствующему субъекту, где доложила о конфликте, и хозяйствующий нотариус ответил, что если так, то их нотариальная контора не будет обслуживать сотрудников кинотеатра Union.

И те останутся в бесправовом пространстве.

Между интимными хозяйствами еще и не такие скандалы бывают.

Поминки

Из деревни Жабны позвонила дочка.

– Как дела? – спрашиваю.

– Да вот, – отвечает. – Только что вернулись с поминок.

– Это с чьих же?

Жабны не славятся долгожителями.

– Да дедушкин друг умер, дядя Леша.

– От чего же?

– От водки, от чего же еще!

И вот теперь наступили поминки.

Очень жарко, но речка ужасно грязная, и купаться нельзя, а пруд, который тесть выкопал экскаватором, почему-то теперь вообще не звучит.

Тесть и прочие закодированные потянулись помянуть покойничка: смотреть «Марш Турецкого», а дочка пошла одна играть в мячик.

Масоны

Я долго потешался над масонами, оккупировавшими мой двор, едва там появились скамейки с урнами и юными рябинами.

Особенно над одним.

Он дневал там и ночевал.

Нынче мы волею обстоятельств познакомились. Я давно подозревал, что потешаюсь над собственным будущим.

Еще зимой на босу ногу он аскал у меня десять копеек на боярышник, но я не давал и посылал его на хер в бессменной шапочке-пидорке. Они у нас были примерно одинаковые. Но посылал его я.

Нынче все изменилось.

Мы подружились.

Я вошел в собственный двор.

Испитой незнакомец рассказал мне, что его зовут пенсионером Павлом.

Больше мне ничего нет удалось выяснить.

Пришел его татуированный друг, два года как от хозяина, и приказал мне исчезнуть в течение пяти минут, потому что прибыли заодно еще две, с позволения выразиться, женщины.