Виктор Пелевин - Любовь к трем цукербринам Страница 17

Он ясно увидел тот духовный механизм, который тщился описать, и понял, что почти разгадал его сокровенное устройство.

Перед ним возникли два ослепительных шара, соединенные линиями, проходящими через расположенный точно между ними фокус. Это было подобие объемного знака бесконечности – переливающаяся и сверкающая всеми цветами радуги трехмерная восьмерка.

Платоновская природа этого объекта проявлялась в том, что его форма являлась одновременно и его смыслом, который делался ясен при первом же взгляде. Эти два духовных солнца были связаны таинственнейшим из взаимодействий.

Первый шар своими лучами создавал второй. А второй – своими лучами создавал первый. Они как бы взаимно порождали друг друга. Здесь не было творца и творимого – шары не могли существовать по отдельности. Не имел смысла вопрос, какой из них первый и главный. Это были два проектора, каждый из которых возникал из луча другого. Две руки с карандашами, рисующие друг друга на листе бумаги.

Рудольф Сергеевич понял, что видит космический Инь-Ян – простейшее из лиц Божества.

«Да, – подумал он, – это я не сообразил. Мы – просто кошмар, снящийся Богу. Но Бог – просто кошмар, снящийся нам. Надо дописать…»

А ведь была еще и Троица… Рудольф Сергеевич уже собирался устремить к ней свои духовные очи, как вдруг с неудовольствием заметил, что чистоту переживания нарушил пошлейший отпечаток профанного мира.

Сверкающая восьмерка потеряла свой радужный блеск, и Рудольф Сергеевич увидел в одной ее половинке зеленое свиное рыло в золотой короне. Это, без сомнения, был свин из «Angry Birds» – он выглядел так же карикатурно. Зато в другом шаре…

В нем появилась жуткая голова Птицы, как бы полусожженная неземным огнем. И ничего карикатурного в ней уже не было.

Рудольф Сергеевич видел прежде эту страшную обожженную Птицу… Он вспомнил свой припадок и сопровождавшие его галлюцинации… Галлюцинации?

Увы, с содроганием понял он, нет.

Галлюцинациями было все остальное.

Он ясно осознал теперь, что он, сменивший Николая, Дашу и еще Бог весть кого до них – просто парящее в пустоте оружие Птиц. Меняющий форму ключ, как никогда близкий к тому, чтобы открыть тайную дверь Вселенной.

Древний Вепрь был пойман и не мог уйти из силка, куда его уловили Птицы. Этим силком стал ум Рудольфа Сергеевича. Он дотянулся до Вепря, скрывшегося в платоновском космосе, и набросил на него сеть из безупречных силлогизмов.

Рудольф Сергеевич ощутил ужас и гордость. Все-таки в его Пролегоменах был смысл – о, еще какой! Хоть и не тот, о котором он думал, конечно… У него мелькнула мысль, что, успей он увидеть Троицу, он нашел бы в ней и себя самого – создаваемого и создающего, сознаваемого и сознающего – но времени на эти экзерсисы уже не осталось.

Он опять увидел объемную восьмерку с запертыми в ней Вепрем и Птицей. Обожженная Птица высунулась из своей половинки и коснулась Рудольфа Сергеевича чем-то вроде короткого маршальского жезла.

Рудольфу Сергеевичу показалось, что его конечности стянуло тугими невидимыми лентами. Эти ленты подняли его с места и поволокли по красному пятну, прежде бывшему его комнатой, к светлой прорехе выхода – двери на балкон.

Уже переваливаясь через его ограждение, Рудольф Сергеевич понял наконец безжалостно простой план Птиц. Прочно зафиксировав Древнего Вепря в платоновском космосе идей, следовало уничтожить весь этот космос вместе с сознанием, где тот возникал. Его сознанием.

Но что тогда случится с обожженной Птицей?

Рудольф Сергеевич толком не успел задать себе этот вопрос, а из реальности уже пришел ответ.

Обожженная Птица сделала невозможное. Сверкнув красной голографической юбкой, похожей на фартук с египетской фрески, она непонятным образом высунулась за пределы восьмерки, вылезла из нее – и, нарушая все соответствия и масштабы, одним движением клюва подхватила Рудольфа Сергеевича и бросила на свое место.

Рудольф Сергеевич стал одним из полюсов мироздания. Он создавал Древнего Вепря по доставшимся ему от Птиц чертежам – в виде карикатурной зеленой свиньи. А Вепрю, видимо, приходилось создавать Рудольфа Сергеевича, чтобы тот мог и дальше создавать его самого. Теперь для них это был единственный способ продолжаться из мига в миг – и в карих с поволокой глазах Вепря застыла покорная грусть…

Но исчезновение стало неминуемым, ибо их двухполюсный эйдос несся, разгоняясь, навстречу идее грязного асфальта, и в месте столкновения неминуемо должна была проявиться идея страшного удара.

Рудольф Сергеевич замер в свистящей невесомости, зажмурился – и понял, что птицы опять промахнулись.

Они не уничтожат платоновский космос вместе с ним, догадался он. Вернее, уничтожат, но таких космосов в мире столько же, сколько есть в нем умов, оперирующих абстрактными понятиями. И в каждом из них – каждом! – останется убежище для Древнего Вепря, если этот ум хоть изредка станет думать о том, каков его источник, и в той или иной форме вспомнит Творца…

Его смерть будет не самоубийством Бога, а просто надругательством Птиц над ими же созданной издевательской иконой. Древнего Вепря нельзя было настичь в его последнем и высшем убежище.

Или…

Падение вдруг затормозилось – словно Птицы услышали эту мысль и она показалась им настолько важной, что ради нее они замедлили время.

Единственный способ победить Вепря – вообще отказать ему в существовании, понял Рудольф Сергеевич. Сделать так, чтобы в сознании не осталось идеи Творца. Для этого нужно отобрать у людей избыточную энергию, прежде позволявшую им догадываться о Боге. Когда ни в одной из божественных Двоиц и Троиц, которые он созерцал, не найдется места для Создателя, того просто не станет… Бога можно умертвить лишь одним способом – забыть его полностью… Это будет долгая и трудная битва. Но победу в ней можно одержать. Вот только самым совершенным и последним мечом Птиц, понял Рудольф Сергеевич, будет уже не он.

Рудольф Сергеевич испытал одновременно ужас и упоение от масштаба открывшейся ему тайны. Время замедлилось почти до полной остановки, все вокруг почернело, и в одном миллиметре от асфальта он постиг, что Птицы нашли нужный код. Именно так теперь будут перепрограммированы их могучие квантовые вычислители.

Все клинки, наведенные Птицами на Вепря, будут выкованы по одному и тому же лекалу.

Не в мелочах, конечно.

В главном. И в самом страшном.

Поняв это, Рудольф Сергеевич захохотал – и рассыпался серебряными искрами в пустоте.

Ке

Сон уплывал все дальше, и к моменту окончательного пробуждения Кеша уже забыл, что ему снилось: помнил только вихрь серебряных искр, похожих на бенгальский огонь. И еще, кажется, во сне его звали Рудольфом. Наверно, снился какой-то маскарад…

Кеша сунул ноги в тапочки и пошел в ванную опорожнить мочевой пузырь. Суббота. Но на душе после вчерашнего было скверно, очень скверно. Правильно ведь пишут на уличных плакатах, что пьятница – враг субботы. Но не пишут почему-то, что понедельник – враг воскресенья. Иначе человек поймет, как мало у него друзей и много врагов…

Кеша отрыгнул и почувствовал рвотный спазм, поднимающийся из глубин живота. Хорошо, что он уже добрался до унитаза – и рвота попала в чашку.

Все было не так уж страшно. В холодильнике оставался «Гиннесс», и много. А в шкафу имелась аварийная бутылка «Блэк Лейбла».

Облегчившись, Кеша прошел на кухню, открыл сразу несколько «Гиннессов» и налил темную жидкость в пинтовую колбу классической формы. Ухаживая за первой колбой, он совсем ни о чем не думал. Он как бы заколачивал черную сосущую дыру в солнечном сплетении.

Вторая колба была уже косметической: она шпаклевала и лакировала наложенную на дыру заплату. В результате появилось что-то вроде фундамента, на котором можно было строить новый день – и Кеша позволил себе пару осторожных мыслей.

Он снова вспомнил про бутылку «Блэк Лейбла», и в мозг впорхнуло обещание немедленного счастья. Но открывать виски с утра Кеша не стал – он знал, насколько это обещание зыбко и обманчиво. И потом, он ведь не алкоголик. Первый раз за месяц так нарезался. А все родная «Контра».

Кстати, подумал он, почему наш сайт так называют – Contra.ru? Шеф говорил, это от «контраст», и еще в честь белого движения. Противостоим потоку мутного мэйнстрима. Противостоим, да. Но бухаем точно так же… Антикорпоратив, как выражаются коллеги. Тогда и принимать по идее надо было через задницу – клизмой.

После второй колбы Кеша ощутил слабое подобие аппетита. Поев доширака со вчерашней котлетой, он захватил последний открытый «Гиннес» и сел за компьютер.

Сначала он проглядел френдленту. Там опять была одна политика. Белочервие ядовито угрызало быдломассу, а быдломасса тупо топтала белочервие. Нашли друг друга. Ну что же, даем мастер-класс…

Кеша перелогинился на левый ник, закрыл глаза и представил себе, как превращается в огромного, каменного, обросшего мхом и ракушками тролля. Эта визуализация всегда удавалась ему на славу – словно он много лет занимался похожими формами тибетской медитации.