Марина Ахмедова - Крокодил Страница 17

– Это он нас, что ли, имел в виду? – спросила Старая, закинув голову.

– Нет, – испуганно сказала Анюта. – Он это… грехи, наверное, имел в виду наши собственные.

– Тогда тебе, Анюта, от себя надо бежать, – злобно сказала Яга.

– От себя не убежишь, – сказал Миша, стуча пластиковой бутылкой по столешнице.

Из кастрюльной крышки, лежащей на белоснежной электрической плите под вытяжкой, вился тонкий дымок. Анюта открыла окно и замахала рукой, прогоняя запах.

– В прошлый раз мать запах учуяла, – сказала она. – Пришла с работы, говорит: «Что у нас так воняет?»

– И че ты? – спросила Яга.

– Я сказала, это с улицы.

– И че, поверила?

– Вроде поверила, – неуверенно ответила Анюта.

– Надо было освежителем побрызгать, – сказала Старая.

– Я побрызгала, еще борщ поставила варить, но он же… запах, въедается.

– И че, они не брезгуют твой борщ есть? – спросила Яга, и у Ани на лице появилось обиженное выражение. – У тебя же нога гнилая, ты в ней целыми днями ковыряешься.

– А я же это… им не показывала. Мать прошлый раз меня на дачу звала, я, короче, не поехала. Там они на речке собирались купаться. Думаю, чтоб не раздеваться… Они еще недавно на Кипр ездили, – добавила Анюта, – с Маринкой, Сережкой, со всей семьей.

– И че, тебя не взяли?

– А я же это… Я за бабушкой, матерью папы Пети, присматривала.

– Ага… – отозвалась Яга. – И кто из вас, блядь, за кем присматривал?

– Я звонила ей каждый день, – сказала Аня, дергаясь лицом. – Сестра Маринка – не такая, она не позвонит родной бабушке, а у меня сердце болит, надо позвонить, узнать, как они.

– Ты, блядь, святая у нас, Анюта, – с издевкой сказала Яга.

– А я же это… когда у астролога была, она меня даже спросила: «Вас в церковь не тянет-то?» Я говорю: «Тянет. Я хожу». Она сказала, это потому, что вы в прошлой жизни святой были…

– Блядь, Анюта, теперь не знаю, как рядом с тобой сидеть, не заслуживаем, – Яга оперлась рукой о стол.

– Садись-садись, – засуетилась Анюта, уступая ей табуретку.

Яга села. Анюта отошла и прислонилась к розовой стенке.

– А еще че-нибудь сказала астролог эта? – спросила Старая. Она сидела, закинув ногу на ногу, и покачивалась. Уголки ее рта уходили вниз, утягивая за собой все лицо.

– Она еще сказала: «Но что вам мешает». Ну, во-первых, это – неуверенность. Она сказала: «Вы очень неуверенный в себе человек». А это я и сама знаю, – серьезно отвечала Анюта. – Она сказала: «Вы смотрите на мир сквозь розовые очки. Вы снимите их как бы… и будет все по-другому».

– Ну и как их снять? – спросила Старая.

– Этого она не сказала.

– А я, блядь, тоже на мир сквозь очки смотрю, через голубые, – сказала Яга. – Особенно когда вмажусь.

Старая затянулась и засмеялась.

– Это ты пуху на себя накидываешь, Анюта… – сказала она, выпуская из себя дымный смех.

– Нет, я просто по возможности пытаюсь всем помочь. Даже незначительная какая-то эта… я и то… Даже если не родной, а чужой с улицы, я и то не могу пройти мимо… Из-за этого я и страдаю… – тихо сказала Анюта и замолчала.

– Ты страдаешь, блядь, от того, что бухать и вставляться любишь, – злобно сказала Яга.

– А че ты свекрови своей не помогаешь? Она ж у тебя с раком лежит? – Старая зажала нос пальцами и шмыгнула. Вытянула подбородок, подняла лицо и смотрела на Анюту из-под полуприкрытых век.

– Да потому что если б не она… ничего бы этого не было бы, – с горечью сказала Анюта. – Она же шлялась всю жизнь непонятно где, у цыган убирала там, готовила. Лешку моего она вообще не воспитывала. Она его как оставила в подъезде, так вообще с тех пор не видела. И явилась такая – на все готовое, в однокомнатную квартиру… Она на работу сразу устроилась – в кафе, посуду мыть. Еду оттуда таскала. А потом ее рак взял… Ой, я даже про нее говорить не хочу.

– Не говори, – глухо сказала Старая и скинула пепел от сигареты в чайное блюдце.

– А ты, блядь, помолись за нее, ты ж святая, – сказала Яга, – вдруг поможет.

– Я за мать с отцом молюсь. Че мне за нее молиться?

Анюта стояла, упираясь локтями в стену, словно желала продавить ее и оказаться с той стороны. Из-под широких спортивных штанов, розовых, как и стена, выглядывал конец кружевной косынки, повязанной на щиколотку. Надувшись, Анюта поднимала глаза на Старую и Ягу, но сразу опускала, как будто боялась их видеть или боялась, что они увидят ее.

– Что вы Анютку мою обижаете? – хрипло заговорила Яга, растягивая слова. Улыбка развела в стороны ее опухшие щеки. – Не парься, Анютка, иди садись. Не парься, бога вообще нет.

– Бог есть, – невзрачно сказал Миша, не оборачиваясь.

– И че, какой он, если есть? – спросила Яга.

– Он, как бы это… – начала Анюта, выдвигая из-под стола еще одну табуретку. – Пастор сказал, он, как бы, как отец небесный. Короче, ты ему как ребенок, и если ты падаешь, он тебя поймает…

– Тихо! – Яга, до того глядевшая в окно, отъехала на табуретке к стене. – Кажется, Олег идет.

– Что ему тут надо? – испуганно прошептала Анюта. – Меня мать убьет.

– Может, Светку ищет, – прошептала Яга. – Может, узнал, что беременна.

Миша, взяв бутылку с белой пенной жидкостью, повернул ручку на плите, гася конфорку, и бесшумно удалился в угол.

– Меня нет… – тихо сказал он.

Посередине за столом, прямо напротив окна, осталась только Старая и смотрела перед собой полуприкрытыми глазами.

Олег остановился напротив окна, у свежевыкрашенных желтых колышков, вбитых в землю квадратом. Земля уже была вскопана. Заложив руки за спину, Олег разглядывал окно на первом этаже, из которого вырывалась занавеска, то приоткрывая лицо Старой, то закрывая его снова.

– Старая, ты, что ли? – позвал он.

– Ну я… – ответила Старая и втянула воздух, раздув ноздри.

– Миша там? – спросил Олег.

– Меня нет… – еле слышно прошептал Миша.

– Его нет… – равнодушно отозвалась Старая.

– А кто есть?

– А кто тебе нужен? – проскрипела она.

– Миша мне нужен.

– Его нет.

– Я щас поднимусь проверю! – крикнул Олег.

Старая шмыгнула носом, еще больше уронила уголки рта, как будто вдохнув чего-то неприятного, открыла глаза, высунулась в окно.

– Не поднимешься, – сказала она. – Тут замок кодовый… В подъезде…

– Скажи номер квартиры, я по домофону позвоню, – сказал Олег.

– Не говори… – пропищала из своего угла Анюта.

– Короче… – Старая несколько раз сильно зажмурилась, словно прочищая глаза, вытерла пальцами нос, сильно потянув его вниз и еще больше удлинив лицо. – Короче, сейчас Анькины родоки приедут, ментов позовут, все в говне будем. Миши тут нет.

– Че, в натуре нет?

– Говорю же, нет.

– Ну я пошел тогда…

– Иди…

Олег еще постоял, расставив худые ноги. Пнул колышек, пригнув его к земле. Пошел, оборачиваясь. Старая продолжала смотреть в окно, ее лицо оставалось неподвижным, как театральная маска, повешенная на стену. Только занавеска обмахивала его.

– Ушел? – спросил Миша.

– Да, блядь, – ответила Старая, не шевелясь.

Миша вышел из угла, снова повернул ручку, и кольцо фиолетового огня трескуче взялось за кастрюльную крышку.

– Зачем ты ему? – спросила Яга.

Миша ухватил нагревшуюся крышку плоскогубцами и сосредоточенно начал двигать ее по конфорке против часовой стрелки. Яга не сводила с него глаз. В них, суженных затекшими веками, с такой силой билась злая, все и всех на свете подозревающая мысль, что, казалось, Мишина спина вот-вот разломится на куски.

– Миш-ша, – повысила голос она. – Я вопрос задала.

– Не знаю, – выдохнул Миша.

– Гонишь, – сказала Яга, переглянувшись со Старой.

Миша застучал бутылкой по столешнице. При каждом стуке в бутылке всплескивалась пенная жидкость. Вся кухня заполнилась такими сильными глухими звуками, что казалось – со стен облетит розовый кафель и известка. Глядя на Мишу, трудно было представить, что его костлявое, почти бесплотное под широкой черной одеждой тело способно извлекать из столешницы такой звук. Казалось, что не он держит бутылку, а бутылка сама поднимает и опускает его руку. Кухня словно сжималась каждый раз, как бутылка ударялась о столешницу, и расслаблялась, когда бутылка взлетала вверх.

Наконец, стук прекратился.

– Светка правда беременна? – спросила Анюта.

– Смотри, не говори никому, – предупредила Яга.

– Че за проходной двор! – проворчала Старая.

Возле желтых колышков стоял Ванька. Темно-синие джинсы плотно облегали его тонкие бедра, переходя в тугой пояс черной кожаной куртки, застегнутой до самого горла. Руки он упирал в бока. Дышал, раздувая ноздри, и смотрел на Старую недобрым взглядом.

– Яга, спрашиваю, тут? – крикнул он.

– Иди спроси у Яги – она тут? – обернулась Старая к Анюте.

Анюта побежала в комнату с задранной штаниной и шприцем в руках.