Маша Трауб - Плюс один стул Страница 17

У бабы Дуси на участке всегда была гора с песком. Она была такой же вечной, как сломанный водопровод в ванной. Для внука Евдокия Степановна ставила корыто, наливала воду, которая грелась на солнце. И Петя, вылезая из горы песка, забирался в корыто, а потом опять возвращался в песок. У бабы Дуси было только одно требование – сполоснуть ноги перед тем, как лечь в кровать. Зубы, ногти, волосы внука ее совершенно не интересовали. Она искренне считала, что грязь нужна ребенку так же, как воздух.

– Здоровее будешь, – говорила она Петечке, который уже почесывался от налипшего во всех местах песка. – Тут же все свое, никакой грязи. Где ж это видано, чтобы ребенок чистым ходил? Он же должен и песок есть, и в какашки наступать. А помидоры? Зачем их мыть? Они вон аж трескаются, такие спелые. Срывай и ешь прямо с грядки. Или вон огурец оботри об штаны и сразу в рот. Очень вкусно. А если понос, так и хорошо – желудок сам прочистится. Только на пользу. Хорошо покакал, хорошо покушаешь!

Спал Петя всегда плохо – вскрикивал, ворочался, сгребал в комок простыню, раскрывался. Баба Роза устраивала ему валерьяновые ванны, заставляя лежать в коричневой воде. А баба Дуся особо не мудрствовала – капала ему несколько капель валокордина. Не как себе, конечно. И мешочек с лавандой под подушку клала. Только Петя все равно долго засыпал, проваливался в недолгий беспокойный сон, а утром лежал в тягучей дреме. Он ни за что бы не признался, что просыпается от храпа бабы Дуси, а потом не может уснуть из-за песка, который был везде – и на простыне, и в пододеяльнике, и на подушке. Баба Дуся, конечно, утром встряхивала простыню и застилала снова, но толку-то… А вот почему у бабы Розы не мог уснуть, не понятно.

– Это ты болезный такой, потому что у тебя бактерий никаких нет, – говорила баба Дуся Пете. – Баба Роза всех уничтожила, вот ты и ослаб. А в земле повозишься, так сразу поздоровеешь.

Евдокия Степановна, в отличие от сватьи, никогда ничего не гладила и стирала вещи в одной воде, без полоскания. Синьки, соды, крахмалы она не признавала. И чистоту белья определяла по запаху – подносила к носу, нюхала, и если ей казалось, что запах уже достаточно резкий, отправляла в стирку. Баба Дуся нюхала и Петины трусы (хорошо, что он не рассказывал бабе Розе о том, что носит одни трусы по нескольку дней, иначе бы ее точно инфаркт хватил), и его самого. Если от Пети начинало пованивать навозом, баба Дуся устраивала баню – в корыто наливалась горячая вода и Пете выдавалось мыло. Хозяйственное или дустовое. Никакие другие бабушка не признавала. Хозяйственным мылом она и стирала, и даже посуду мыла.

Единственным действенным детским лекарством, официально признанным бабой Дусей, была святая вода (валокордин лекарством не считался, как и марганцовка, которую бабуля использовала и внутрь, и наружу). Она умывала Петечку собственноручно, стараясь не расплескать ни капельки.

– Ну вот, все хвори как рукой снимет, – радовалась она.

Хвори и вправду временно отступали, но потом, в городе, настигали Петю с новой силой и еще большим масштабом. Так, в шесть лет у него уже были хронические гайморит и бронхит.

Баба Роза возила Петю по врачами, признавая только официальную медицину, и аккуратно, по часам, поила его каплями и таблетками, проветривала и отдраивала квартиру и старалась лишний раз прогладить постельное белье. Конечно, ни о каком детском коллективе и речи быть не могло. Роза Герасимовна под влиянием общественности и по совету врача скрепя сердце определила Петю в детский сад, где он моментально подцепил сначала грипп, от которого лечился долго и мучительно, а потом, выйдя буквально на день, ветрянку. После этого баба Роза даже на прогулках с внуком обходила «этот рассадник инфекций» стороной. Так же печально – воспалением среднего уха – закончились для внука первое и последнее посещение бассейна и торжественный визит на день рождения к знакомому мальчику – Петя вернулся из гостей перевозбужденным, кричал ночью, а уже через неделю слег со свинкой. Баба Роза немедленно уловила связь между гостями и свинкой и, никак не объяснившись со знакомыми, прекратила с ними всяческое общение.

Петя помнил, что у бабы Дуси в деревне он бывал часто. Никаких писем, которые свидетельствовали о том, что сватьи заключили соглашение о долговременном пребывании Пети в деревне, он не нашел. Зато обнаружил гневное письмо Розы Герасимовны, в котором та возмущалась поведением внука после пребывания у сватьи.

«Евдокия Степановна, – писала Роза Герасимовна, – хочу обратить ваше внимание на окружение Пети. Я категорически против того, чтобы Петя общался с этими мальчиками. Он начал ругаться матом! Откуда он набрался этих слов, если не от детей, с которыми проводит время? У меня создается впечатление, что вы совсем не занимаетесь Петей – я имею в виду общеобразовательную программу. Мальчик растерял все, что набрал здесь! Я ведь просила закреплять материал и заниматься с ним хотя бы по полчаса в день! Кроме того, он стал совершенно неуправляемым. Мне приходится прилагать много сил и терпения, чтобы ввести ребенка в нормальный график и режим дня. И еще – он начал дерзить! Вероятно, это произошло при вашем попустительстве! Я крайне расстроена и вынуждена поднять вопрос о целесообразности пребывания Пети у вас (про вызывающе антисанитарные условия я даже не напоминаю)».

Судя по переписке, был момент, когда между Петиными бабушками что-то произошло – Роза Герасимовна ограничивалась скупыми поздравлениями с Новым годом, с Восьмым марта и майскими праздниками. Но потом снова наступил период родственной переписки – баба Роза переживала по поводу того, что отдельная жилплощадь не помогла сохранить брак молодых и «Петечка оказался заложником этой ситуации», и опять просила взять внука на дачу: «Мальчик все чувствует. Стал агрессивным и неуправляемым. Его родители ведут себя безответственно. Я сплю исключительно на лекарствах. Нам нужно пережить этот непростой период. Сердце колет, и давление скачет. Мальчику нужно видеть близких людей».

Петя позже догадался, что тогда родители развелись. Для него, можно сказать, развод мамы и папы не стал трагедией. Благодаря бабушкам он его не заметил. Пока баба Дуся с бабой Розой закрывали банки на зиму – огурцы, помидоры, компот, – Петя тоже мариновался в любви этих двух женщин. Он проводил лето у бабы Дуси в деревне, жил у бабы Розы в городе. Родители появлялись время от времени, никак не нарушая устроенный бабушками быт. Пете сказали, что родители много работают, ездят в командировки, и эту версию он принял как само собой разумеющуюся. Перед ним никогда не стоял выбор – кого он любит больше, папу или маму, по кому больше скучает. Он любил бабушек и скучал по ним.

Иногда он слышал, как баба Роза разговаривает по телефону с сыном и убеждает его в том, что мальчику нужен отец, что ребенку нанесена моральная травма и неизвестно, к чему все это приведет. Очень строго она призывала сына не забывать о материальной ответственности за ребенка и читала по листочку, что именно нужно купить и сколько это стоит – до копеек. К каждому телефонному разговору баба Роза готовилась – составляла список, разбиралась с чеками из магазинов. И не понимала, почему сын не желает ее слушать. Именно он всегда заканчивал разговор, обрывая мать на полуслове.

Петя лежал на диване в оливковый рубчик и рассматривал на стене фотографии незнакомых ему женщин, мужчин, дедушек и бабушек. Это было как кино, многосерийное. Даже лучше, чем кино. Баба Роза рассказывала ему на ночь, кто эти люди. И Петя, не запоминая, быстро засыпал. В памяти остался только прадед Герш, прабабка Либа и умершая во младенчестве родная сестра бабы Розы Стефания – крошечная девочка в кружевном платьице, которая смотрела на него с середины стены. За спиной Стефании кто-то прятался – она едва научилась сидеть, и, видимо, ее поддерживали руки отца. Но смотрела малышка уже строго и даже сурово. Пете нравились фотографии бабы Розы в молодости – в накрахмаленном белом переднике поверх форменного платья, с огромным бантом на длинной косе. Баба Роза, оказывается, умела смеяться, у нее была красивая улыбка – на всех фотографиях она выглядела веселой и счастливой. Петя не верил, что эта девушка – на лыжах, на катке, в театральной инсценировке – его баба Роза. Такого не может быть. Бабушка никогда не улыбается и уж тем более не смеется. А представить ее на лыжах вообще невозможно! Но Петя слушал рассказы бабы Розы и не верил, что у его прабабки, матери Розы Герасимовны, был прекрасный оперный голос, который пропал после смерти младшей дочери и больше никогда не вернулся, что сама баба Роза мечтала стать актрисой. Когда Петя жил с Розой Герасимовной, он думал, что она его любимая бабушка. Когда оставался с бабой Дусей, то считал любимой ее. Только однажды он слукавил, по-детски, наивно. И сильно за это поплатился.