Елена Колина - Воспитание чувств: бета версия Страница 17

Энен засмеялась:

– Сделать из тебя интеллигентного человека? Невозможно. Во-первых, у тебя хамская природа. А во-вторых…

– Что во-вторых?.. Почему из меня не сделать интеллигентного человека во-вторых? Мне и не надо, но все-таки почему?

– Интеллигентный человек знает культурный код. Невозможно стать человеком из культурной среды, из хорошей семьи… При всей моей любви к Ромочке, он культурный код не знает…

Интеллигентный человек знает культурный код? Стать человеком «из хорошей семьи», понять культурный код невозможно? А как же мамино любимое утверждение «у нас интеллигентная семья», как же наши собрания Чехова и Жюля Верна?

– Что же я тогда получу за папины деньги?! – возмутилась Алиса.

– Узнаешь, что «подвергать остраКИзму» означает гонение, отвержение, но не в том контексте, в котором ты употребила это слово… что «петь дифирамбы» означает восхвалять, а не издеваться… Прочитаешь книги, мы их обсудим, ты научишься видеть мир – сотри случайные черты – и ты увидишь: мир прекрасен…

– Вы были замужем? Сколько раз? – спросила Алиса, отмахнувшись от «мир прекрасен…»

– Один раз или два, но не больше трех. Я расскажу тебе о своих мужьях и поклонниках, если ты прекратишь жевать. Я недавно приняла курс ноотропила, так что я смогу вспомнить всех… Нет, всех, конечно, не вспомню… – радостно сказала Энен и сказочным голосом начала: – Мой первый муж был художник…

Энен рассказывала о своих мужьях и поклонниках, как рассказывают сюжет романа: первый муж был художник, то был брак «из интереса к живописи», второй муж – писатель, «известный, когда-нибудь скажу кто», третий – композитор, «влиятельный, богатый», то был брак «для устройства жизни», четвертый муж – поэт, то был брак «по безумной любви». Алиса слушала, как дети слушают сказку, и только иногда спрашивала: «Но ведь вы тогда были замужем?» Энен благонравно отвечала: «Да, и очень любила мужа» и переходила к рассказу об очередном романе…

Все, кого я знал до Энен, были просто люди со своими соседями, родственниками и знакомыми, а Энен несколько раз повторила, что принадлежит к определенному кругу: литературному, театральному. Рассказ Энен в тот вечер что-то во мне тронул: те немногие ленинградские писатели, поэты, режиссеры, чьи имена были мне смутно знакомы по книжным обложках и титрам фильмов, были ее друзьями, незнакомые имена, которые она называла, казались еще прекрасней, – и эти люди тоже были ее друзьями. Это не был интерес к знаменитостям: «деятели культуры» всегда кажутся простому человеку небожителями, как Пугачева маме, но у меня не было к ним ни малейшего интереса, они казались мне не людьми, а знаками, а тут вдруг – люди, живые, пишут книги, снимают кино! – это было, как будто на свете и правда есть другая жизнь, как будто напротив меня на зеленом диване расположилась сама культура.

– Я потомственный искусствовед, из семьи петербургских искусствоведов, – сказала Энен. – Я знала всех, кто был кем-то, и все, кто был кем-то, знали меня. Но…

«Но» означало, что сейчас Энен была бесконечно одинока (конечно, я понял это позже): последний муж давно умер, родных у нее не было. Ее жизнь по-прежнему состояла из бесконечных кружений, приглашений в гости, на открытие выставки, на премьеру, и если бы Энен вдруг не явилась на премьеру или на презентацию, многие спросили бы: «А где же Нелли?» Но, если бы этим многим сказали: «Нелли больна, нужно ее навестить», то каждый подумал бы: «Навестить – это не я, я не отношусь к ее близким», каждый подумал бы, что это сделает кто-то другой, более близкий, но более близких не было, кто-то умер, кто-то уехал, кто-то совсем постарел и осел в семейном кругу, и без того непрочные в смысле «навестить» связи обломились, отсохли. У моих родителей не было круга, был лишь скучнейший дядя Сеня, – был и остался, в этом преимущество простых связей, они остаются. А Энен была для всех необязательная.

Скотине наскучили бегемотики, он потянул меня – давай играть, и мы с ним немного погоняли по коридору в инвалидном кресле, затем уселись на велосипеды у окна и принялись крутить педали (Скотина был слабенький, неспортивный, я приучал его к велотренажеру хитростью – давай наперегонки или давай кто дольше). Я крутил педали, не слишком откровенно поддаваясь Скотине, чтобы не отбить у него волю к победе, смотрел на своего коня, а за моей спиной звучал голос Энен.

– Не знаю, возможно ли сделать из тебя приличного человека…

– Мне ни к чему быть приличным человеком.

– Да перестань жевать, а то я тебя прибью! Тебе нужно отказаться от своего императива…

– Я не могу перестать есть!

– Я не о еде говорю, дикое ты существо. …Начнем с древних греков.

До меня доносилось: «…Знаешь, что сказал Хайдеггер Ханне Арендт? Он сказал: «Вы должны научиться не приходить в ужас, когда вам говорят об Аристотеле. Аристотель и древние греки не устарели». …Они стали любовниками, но об этом потом, сначала древние греки… Греки воспринимали мир как вопрос, на который страстно хочется найти ответ, они были одержимы страстью к постижению мира… От союза Геи и Урана появились титаны… Кронос решил отомстить отцу за то, что тот заточил его братьев титанов в Тартаре… Кронос стал царем всех богов…» Мелькали слова «метафизический», «амбивалентный», я не знал их значения, но они меня завораживали, так же, как слова «несколько», «отчасти, «отнюдь» – я никогда не слышал, чтобы так говорили живые люди… Я смотрел в окно: мой конь – неподкованный, конь напротив него, у Аничкова дворца, тоже неподкованный, а два других, смотрящих в сторону Московского вокзала, подкованы… Когда мне приходилось объяснять, где я живу, я говорил: «Наш дом соседний с гастрономом, напротив бензоколонка», а здесь, у нас: наш дом – Аничков дворец – дворец Белосельских-Белозерских – Дом Лопатина, бывший Литературный дом. Мне повезло жить здесь, а теперь повезло Алисе и Скотине.

… – Алиса?.. Не чавкай. О господи, за тебя никаких денег не нужно…

– Я ем и слушаю. Кронос отомстил отцу за то, что он заточил его братьев в сортире… Ладно, это шутка. Мне очень скучно.

– Древние греки – скучно?! …Скучно… Ну, скажи, что тебе не скучно, что тебе мило?..

Алиса не знала точно, что ей мило, но точно знала, что не мило:

– древние греки,

– быть более или менее приличным человеком,

– читать книги,

– тем более обсуждать книги

и слушать лекции о литературе и живописи.

…Скотина, как всегда, засыпал мучительно долго, просыпался, как только я отнимал у него руку, я злился, – ведь в это время Энен рассказывала Алисе про древних греков.

Когда я вернулся на красный диван, Энен диктовала Алисе список книг, которые нужно прочитать:

– «Илиада», «Одиссея», Софокл, Эсхил, «Диалоги» Платона, «Жизнеописание» Плутарха, «Этика» Аристотеля, Овидий – «Метаморфозы»… Ну и, конечно, Гораций.

– Маловато как-то, – с тихим бешенством сказала Алиса.

– Не расстраивайся, это для начала… Ну, а теперь, друзья мои, сменим духовную пищу на яичницу с ветчиной. И давайте выпьем. В этом доме найдется вино?..

Обычно репетитор не предлагает подросткам выпить. Не называет свою ученицу хамкой, не говорит: «Я любила мужчин. Интересных мужчин. Я любила, чтобы было интересно». Не жарит яичницу на плитке на письменном столе. Но Энен не хотелось быть нанятым полурепетитором-полунянькой, она привыкла беседовать и выпивать за разговорами в дружеской компании – и не стесняться в выражениях, и вспоминать любовников, – ей хотелось, чтобы мы заинтересовались ею, вот она и приступила к созданию дружеского кружка. Больше всего на свете она любила дружить.

Мы пили вино. Энен рассказывала о поэтах, с которыми была знакома, по ходу отмечая: «Его как поэта я не очень ценю» или «Он доверял мне свои новые стихи», «Он второстепенный поэт». Из тех, кого она называла, нам с Алисой была известна Ахматова (школьный ряд Пушкин – Есенин – Маяковский – Ахматова), все они казались одинаково далеки, из прошлого века, без различий. Энен обещала когда-нибудь показать свою фотографию с Ахматовой, для нас это было точно то же, если бы она показала свою фотографию с Пушкиным. Я смотрел на нее зачарованно – вот она, сама русская культура, сидит на зеленом диване и ест яичницу с ветчиной.

Энен сказала мне:

– Я принесу тебе «Занимательную Грецию» Гаспарова… У меня прекрасная библиотека. Придешь ко мне в гости и увидишь, у меня есть все.

Где-то я слышал: никого не интересует идея, интересует человек, одержимый идеей. Меня не особенно интересовали древние греки, меня интересовала Энен, которой были интересны древние греки. Я кивнул.

– Я тоже хочу, – сказала Алиса.

– Что, посмотреть мою библиотеку?