Андрей Курков - Шенгенская история Страница 17

Молодую женщину с косичкой звали Агнешкой. Жила она прямо над кафе на втором этаже, и поэтому почти каждый день спускалась сюда посидеть и послушать шум жизни. После недолгой паузы призналась она, что о литовцах только слышала, но ничего точного про них не знает, так как в их селе литовцев нет и раньше не было. Слышала она только, что когда-то давно два литовца где-то недалеко отсюда с неба ночью на землю упали и разбились насмерть. Было это в прошлом веке. А вот белорусов видела она немало, видела и русских с украинцами, и даже одного испанца, у которого машина как раз рядом с их селом обломалась и поэтому пришлось ему три дня у них жить.

Вздрогнул Кукутис, услышав про двух упавших с неба литовцев. Вспомнил ту ночь, когда они до Каунаса не долетели. Вспомнил, как сам с десятками тысяч других ждал их с утра на Каунасском аэродроме. Но дальше вспоминать не стал. Отвлекся.

Жена бармена зашла в кафе в синем длинном платье с повязанным поверх платья белым фартуком. В руках она несла поднос с большой глиняной миской, над которой поднимался пар. Шум разговоров в кафе стих, все на нее смотрели, как она к Кукутису подходила, как перед ним миску ставила и нож с вилкой, закрученные в бумажную салфетку, клала. На ее круглом лице светилась такая свежая улыбка, какие Кукутис прежде только на старинных рекламных открытках разных гостиниц видел.

– Смачнего! – выдохнула бархатно жена бармена и тут же отошла, не разворачиваясь к гостю спиной, к дверям.

Потрясающе сочный запах свежезапеченной рульки упорно звал Кукутиса опустить взгляд вниз, на миску. Но он выдержал испытание запахом свиной ножки и опустил свой взгляд на еду, только когда жена хозяина кафе кивнула на прощанье и вышла.

Свиная ножка с румяной корочкой лежала на боку в окружении печеной картошки и печеного пастернака, добавлявшего сладость в и так богатый аромат этого царского блюда.

Кукутис, обычно не обращавший особого внимания на еду, в этот раз оживился, взбодрился в ожидании трапезы. Краем уха он услышал, как малыш за столом перестал водить карандашом по бумаге. Краем глаза заметил, что все внимание малыша теперь было приковано к свиной ножке, над которой поднимался ароматный пар. Словно малыш готовился нарисовать эту ножку. Мама малыша тоже завороженно смотрела на глиняную миску Кукутиса.

Странник размотал салфетку, взял в руки вилку и нож, отрезал кусочек мяса и отправил себе в рот. Сколько раз он уже в жизни лакомился запеченной рулькой, но каждый раз новая рулька казалась ему самой вкусной из всех ранее съеденных. Вот и сейчас это ощущение чуть ли не пугало его: ведь самое вкусное человек обычно съедает перед смертью. После смерти уже ничего вкусного быть не может. Но мысли Кукутиса о смерти и еде, хоть и появлялись в голове время от времени, но никогда не заставляли его помрачнеть и устрашиться. Кукутис, уже похоронивший тысячи знакомых и незнакомых людей, свыкся с иногда вызывающей досаду особенностью своей жизни – со своим временным или постоянным бессмертием. Он просто не умел умирать. Ни родители его, ни соседи родителей, ни сама жизнь его этому не научили. Другие вокруг умели умирать. Приходило время, и они ложились на диван или в кровать, звали к себе друзей и родных попрощаться, говорили наставления и пожелания по разделу их имущества, если таковое у них имелось, а потом спокойно закрывали глаза и умирали. Некоторые, конечно, умирали не в кровати и без прощальных слов, как те двое, Дарюс и Гиренас, что упали на землю нынешней Польши во времена, когда хозяйничали там немцы, вместо того, чтобы приземлиться в Литве, где их ждала вся страна, собравшаяся еще с вечера и до утра тщетно выглядывавшая огоньки самолета в черном небе.

Неподвижность малыша, не сводившего с рульки маленьких своих глазенок, отвлекла Кукутиса и оживила его мысли, заставив забыть о смерти и умирании. Странник отрезал кусочек свиной ножки и, наколов на вилку, протянул мальчику. Тот взял пальчиками кусочек мяса и поднес ко рту, но сразу есть не стал. Видимо, ему понравился теплый запах свинины. А Кукутису понравилось, как мальчишка аккуратно зажал подушечками трех пальчиков кусочек мяса – именно так, как надо держать карандаш или ручку.

– Молодец, – сказал малышу Кукутис. – Хорошо мясо держишь!

Мальчик присмотрелся к своим пальцам. Затем поводил длинным кусочком мяса над бумагой, воображая, что держит в руках карандаш, а потом не удержался и отправил свинину в рот.

Кукутис предложил кусочек свинины и его маме, но она, как бы, судя по ее взгляду, ни хотела полакомиться мясом, отказалась от угощения. Правда, после этого так посмотрела на своего сына, что понял Кукутис: отказывается она от мяса в пользу мальчика. И тогда отрезал странник еще кусок свинины и протянул на вилке малышу.

– Вы не знаете, где тут у вас переночевать можно? – спросил Кукутис Агнешку, закончив трапезу, разделенную с малышом, имя которого он до сих пор не знал.

– Думаю, что Марек с Ядвигой, – она кивнула на хозяина кафе, – вас приютят на ночь. А если хотите, можете у нас переночевать. У нас просторнее. А они с двумя детьми живут. К тому же в дальнем подъезде.

– Тогда я лучше у вас, – кивнул, соглашаясь, Кукутис.

Утром, когда Кукутис проснулся на узкой кушетке в довольно просторной кухне, за окном еще царствовала темнота. В квартире было тихо, хотя перед тем, как открыть глаза, сквозь ослабевший под утро сон слышал странник шаги, поскрипывание дверей и постукивание посуды. Интерес к точному времени Кукутис считал забавой молодых и смертных. Поэтому даже неточное время его не интересовало, так что карманные часы, циферблат которых защищала круглая крышка с вензелями и надписью на немецком «Возвращайся с победой!», так и остались в кармане пальто, висевшего в коридоре.

Усевшись на кушетке, Кукутис достал из-под нее свою деревянную ногу с пристяжными ремешками. Прикрепил ее надежно к культе, после чего натянул штаны сначала на деревянную ногу, а потом и здоровую в левую штанину просунул. Поерзал привычно, подтягивая штаны вверх, застегнул все пуговицы на них и завязал веревочный пояс. Только после этого осмотрелся и заметил в темноте на кухонном столике, что под окошком стоял, две кастрюльки и белый прямоугольник бумаги, придавленный круглой стеклянной солонкой.

«На работу, что ли, пошла?» – подумал о хозяйке.

Включил свет, пересел на стул, взял в руки записку.

«Извините, что так получилось, – писала хозяйка квартиры аккуратным школьным почерком. – Я подумала, что вам все равно хорошо бы отдохнуть с дороги, и потому оставляю вас в квартире со Сташеком до вечера. Мне давно надо было в город съездить за покупками – одежду сыну купить, да и мне тоже. От нас до города два часа, и назад два часа. Раньше ужина не вернусь, но на ужин привезу что-нибудь. Не сердитесь! Отдыхайте. Сташеку и вам я на завтрак блинчики в кастрюле оставила. На обед в холодильнике журек есть и винегрет. Агнешка».

– Коварные в Польше женщины! – прошептал, усмехнувшись, странник. – Не успеешь у нее заночевать, а наутро тебя уже ответственным за ребенка делают! Ладно!..

Вышел из кухни, заглянул за следующие двери – там, в комнате чуть большего размера, чем кухня, на диване спал, посапывая во сне простуженным носом, мальчишка. Слева – застеленная железная кровать, справа под окном письменный стол.

«Сташек, стало быть», – подумал Кукутис, аккуратно закрывая за собой дверь перед тем, как вернуться в кухню.

За окном уже светлело, когда дверь в кухню открылась и сонный мальчик в пижаме привычно прошел к столу и уселся на табуретку.

– Ну привет, – сказал ему по-польски Кукутис. – Будем завтракать?

Сташек, не удивившись присутствию гостя, кивнул.

Кукутис положил на тарелку мальчика круглый блинчик, полил его клубничным вареньем. Сташек провел пальчиком по канту тарелки, словно проверяя ее на круглость – на лице у него появилась улыбка. Утренняя сонливость покидала мальчишку. Соскочив с табуретки, он прошлепал голыми пятками по линолеуму пола до кухонной тумбочки, вытащил из ее ящика два ножа и две вилки, и вернулся за стол. Однако, взяв в руки нож и вилку, замер в нерешительности, не сводя глаз с красного пятна варенья.

– Знаешь что, – обратился к нему Кукутис. – Я тебе открою одну тайну, которая потом в жизни не раз поможет! Хочешь?

Сташек кивнул.

– Все, что можно скрутить в трубочку, надо обязательно скручивать! И еду, и одежду. Еда так легче в рот проходит, а одежду так легче с собой возить. Вот смотри!

И он, размазав варенье по всему своему блину, скрутил его в «сигару», взял в руку и откусил ее кончик.

Сташек опустил вилку и нож на стол и принялся сосредоточенно скручивать в трубочку свой блин.

– Молодец! – похвалил его странник. – У тебя с первого раза получилось!

Глава 18. Париж

Если заткнуть уши музыкой и включить в смартфоне песенку про зонтик Рианны, то никаких неприятных ощущений легкий зимний парижский дождик не принесет. Зонтик не нужен. Его ведь надо нести над собой. А у Барби и так руки заняты – одной рукой толкать коляску с чужим ребенком неудобно. К тому же к поручню коляски привязан поводок с сенбернаром. Кличка у собаки совсем человеческая и, к тому же, сверхфранцузская – Франсуа. И хозяева французы – Сюзанн и Режис. Правда, Режиса Барбора видела только один раз. Когда его жена Сюзанн завела Барбору в коридор их квартирки на рю де ля Вилетт. Завела и сразу познакомила и с мужем, и с их собакой. Сказала, что Франсуа – спокойный и никуда ее во время прогулок тянуть не будет. И бояться его не надо, хоть он и большой.