Ольга Карпович - Малая Бронная Страница 17

– Вечно тебе верится только в низменное. Этак мы скатимся до обыкновенной чернухи. А людям нужен позитив, свет, надежда.

– Я помню, ты говорил, – киваю я. – Именно это я и старалась сделать, когда работала над этим материалом, – внушить надежду.

– Я понял, – кивает он. – И постарался именно эту тему передать глубже всего. Ну и как, на твой вкус, у меня это получилось? Не слишком слезливо?

– По-моему, в самый раз, – подвожу итог я. – Хотя, как ты знаешь, счастливые финалы вообще не мой профиль…

– Ну что такое счастливый финал? – возражает он. – Все относительно. Даже когда пара влюбленных целуется на корме корабля, это всегда еще может оказаться «Титаник».

– Э, брат, что-то тебя потянуло на философию, – подкалываю я. – Давай лучше продолжим, пока Остапа не понесло.

– Идет!

Он наклоняется к пульту и снова нажимает на кнопку.

Саломея

– Ну так что, Мариш, дашь на воскресенье ключи от хаты? – Костя смотрит на меня ласково и просительно, как симпатичный балованный ребенок, который знает, что ему не смогут отказать.

Эти его ужимки, усвоенные, должно быть, еще с детского возраста, выглядят довольно комичными для здорового тридцатипятилетнего мужика с модной трехдневной щетиной золотистого оттенка и намечающимся пузцом.

Костя – мой сосед по лестничной площадке, проживает вместе с мамой, Вероникой Константиновной, в огромной, недавно отремонтированной квартире. У него собственное небольшое рекламное агентство, в котором он и хозяин, и директор, и дизайнер, и даже фотограф. Костя очень увлечен своей работой, часами может рассказывать о последних проектах, о том, какой охренительный фирменный стиль они замутили недавно для одного колбасного завода. Мог бы, если бы у него было больше свободного времени. Но Костя всегда страшно занят, ищет новых клиентов, навещает старых, организует фотосъемки, отлавливает норовящих уйти в запой художников. Он появляется всегда стремительно, огорошивает лавиной новостей, закуривает, одновременно помешивая в чашке крепкий кофе, глотает его на бегу, отвечает на телефонные звонки, теребит вечно болтающийся на груди массивный фотоаппарат.

Мы с Костей познакомились пару лет назад, когда я только переехала в свое новое жилище в самом центре Москвы, на Бронной улице. Поначалу между нами даже завязалось что-то вроде романа, однако со временем мы поняли, что графики наши, да и стили жизни в целом, радикально не совпадают. Меня нервировали Костина постоянная беготня, планы, меняющиеся каждую секунду, это его неизжитое питерпэнство, повадки вечно юного, свободного, никому ничем не обязанного, ни к чему не относящегося серьезно мальчишки. Ему же наверняка не по душе были мои ночные бдения за монитором, требования тишины, просьбы не слоняться за спиной и не сбивать с мысли. В общем, к обоюдному удовольствию, мы решили ограничить наши отношения только дружбой, от которой оба получили взаимную выгоду. Я вызывала Костю, когда в квартире нужно было что-нибудь починить, прибить или передвинуть. Он же забегал покурить и поболтать, когда в его безумном графике выдавалась свободная минута, а иногда обращался с щекотливыми просьбами, вот как сейчас.

– Костя, – хмыкнула я, ставя на плиту турку с кофе. – Тебе тридцать пять лет. Доколе ты собираешься скрывать от маменьки подробности своей половой жизни? Почему бы не водить подруг просто к себе домой? У вас же хрен знает сколько комнат. Всем места хватит.

– Ну, ты мать не знаешь, что ли? – усмехнулся он. – Эти ее вечные женские штучки. «Ой, Анюта, проходите, вы такая приятная девушка. У Кости все подруги милые. Вот вчера Настя заходила, мы с ней так мило поболтали. Ой, а что я такого сказала?» – он довольно похоже передразнил свою мамашу.

Я рассмеялась.

– Она, наверно, просто хочет, чтоб ты уже остепенился и осчастливил ее внуками.

– Как же! – мотнул головой Костя. – Да она хлопнется в обморок, если ее кто-нибудь прилюдно бабушкой назовет. Она же у нас нестареющая Вечная Женственность. Просто ей скучно, понимаешь? Никто не хочет слушать истории про ее бурную юность, сидеть рядом и заглядывать в глаза. Вот и развлекается как может. Дай ключи, а, Марин! Я ж разорюсь на этих гостиницах! А ты все равно говорила, что уедешь на весь день. Ну что тебе, жалко? Мы все уберем, честное слово!

– Ладно уж, – согласилась я. – В воскресенье утром занесу. Только чтоб постельное белье потом поменяли, договорились?

Костя с готовностью закивал, заверяя, что они с подругой, насладившись любовными утехами, чуть ли не генеральную уборку мне сделают. В кармане его светлой замшевой куртки заиграл мобильный. Костя вытащил аппарат, кивнул на высветившийся на экране номер:

– Ну вот, видишь, опять мамаше неймется. Ну как в таких условиях устраивать личную жизнь, а? – Он ответил на вызов и произнес терпеливо: – Да, мам. Что? Я к соседке забежал ненадолго, к Марине. Угу, она самая. Не писательница, мам, а сценаристка… Ну, вообще, это не одно и то же, но ладно, если ты так считаешь… Мам, ну это неудобно. Мам! Черт… – Он прикрыл трубку ладонью и прошептал: – Тебя требует к телефону. Ты извини, Марин, скажи ей что-нибудь, чтоб отстала.

Он передал мне аппарат, и в ту же секунду невидимая Вероника Константиновна защебетала мне в ухо некогда нежным и переливчатым, а сейчас трескучим и режущим слух голосом:

– Здравствуйте, Мариночка. Я что-то давно вас не видела, как поживаете? Марина, я сто раз просила Костю вам передать, но он такой рассеянный… Вы бы заглянули как-нибудь ко мне на чашку чая, я вам столько интересного могу порассказать. Про свою юность, про известных людей, с которыми была знакома… Вы же писатель, вам наверняка пригодится. Приходите ко мне, а? Скажем, завтра часа в четыре?

– Вероника Константиновна, я с удовольствием, но как-нибудь в другой раз… Дело в том, что как раз завтра… – пыталась отговориться я, но старуха бесцеремонно перебила:

– Да бросьте, Марина, я же ваша соседка. Прекрасно знаю, что вы целыми днями сидите дома за компьютером, а если и выходите, то никак не раньше семи вечера. И не говорите, что слишком заняты работой, вам полезно будет отвлечься.

Не в силах справиться с этой непрошибаемой уверенностью в собственной правоте, я сдалась:

– Хорошо, Вероника Константиновна, я зайду, – и положила трубку.

– Вот видишь? – покачал головой Костя. – Я говорил, что мама – страшнее тигра. Но ты не волнуйся, я ее предупрежу, чтоб не лезла к тебе со своими замечательными историями!

– Да ладно, Кость, я уже обещала, – вздохнула я. – Придется действительно заглянуть к твоей маме. В конце концов, слушать истории про чью-нибудь бурную юность, можно сказать, часть моей профессии. Кто знает, может, и в самом деле что-то интересное узнаю. Потом вставлю в какой-нибудь сценарий, чем черт не шутит.

– Ну смотри, если тебе не трудно… – обрадовался Костя. – Она-то будет просто счастлива. Ее хлебом не корми, дай только потрындеть про свою лучезарную молодость. Она, кстати, в свое время и в самом деле много со всякими известными людьми общалась, со знаменитостями. Светская тусовщица была, как бы сейчас сказали. Ты, главное, не забывай таращить глаза и восхищаться, она разомлеет и отпустит тебя с миром. Ну, – он залпом осушил чашку кофе, – я побежал. Значит, насчет воскресенья договорились, – он на бегу быстро чмокнул меня куда-то в волосы и через секунду уже исчез из квартиры.

К Веронике Константиновне я заглянула вечером. Пожилая женщина, похожая на Брижит Бардо, не юную порочную красотку, какой она была когда-то, а нынешнюю, с намалеванными поверх морщин пухлыми губами и взбитыми в пышный валик полуседыми космами, встретила меня гостеприимно. Усадила пить чай, потом, раздухарившись, достала из буфета початую бутылку коньяку. Жаловалась на невнимательного, вечно где-то пропадающего сына, намекала на тайного ухажера, какого-то полковника в отставке. Мне оставалось лишь кивать и надеяться, что автобиография старушенции не займет слишком много времени. Эх, надо было попросить Костю звякнуть мне через час, чтобы, под предлогом важного звонка, по-быстрому сбежать.

После нескольких рюмок размякшая Вероника вытащила с книжной полки стопку фотоальбомов, с треском раскрывала их, демонстрируя вещдоки былого величия.

– Узнаете? – тыкала она наманикюренным пальчиком в черно-белую, размытую фотографию.

– Неужели Высоцкий? – ахала я.

– Угу, он самый, – довольно кивала она. – А вот здесь, в углу, это я, видите? Мы были знакомы с Владимиром Семеновичем. Честно сказать, – она наклонилась ко мне, обдав запахом пудры и старых, уже начавших прокисать духов, – у нас с ним завязался бурный роман. Влюбился в меня, как мальчик, можете себе представить? Только это между нами, – она таинственно улыбнулась и приложила к губам палец.

Я твердо пообещала, что эту сомнительную тайну унесу с собой в могилу. Листала плотные картонные страницы, разглядывала старые снимки, аккуратно помещенные под пластиковые уголки.