Сергей Ильичев - Бесогоны Страница 17

После чего все, плотно позавтракав, разъехались по своим делам.

На восьмой день в монастырском храме была приготовлена купель. Здесь должно было состояться таинство крещения найденного в корзине на реке неизвестного младенца.

Батюшка внимательно вчитывался в святцы. Но как только в храм вошли настоятельница монастыря и сестры с ребенком на руках, он решил с ней посоветоваться.

– Матушка игуменья, сегодня день святого мученика Никиты…

– Это уже не Готского ли? – уточнила настоятельница монастыря.

– Того самого… Бесогона.

– Ну так за чем же дело стало? Крести с наречением его именем Никиты…

С этим именем малое чадо и было окрещено в православной вере. И прожил Никита в том женском монастыре аж до тринадцати лет.

А далее… Сей отрок, думается мне, явился, подобно древним святым, оставившим тревоги мирской суеты и потрудившимся Господу… А то, что мы, например, о родителях многих подвижников ничего более не знаем, так о родивших их Бог ведает. Они, как говорили в старину, «Высшего Иерусалима граждане есть… Ибо отцом имеют Создателя всех Бога, Который их породил водой и духом…». А посему к Нему же они и прилепляются сызмальства. Так, думается мне, и с Никитой нашим. Матерью же своей имеет Православную Отчую Церковь, под покровом которой возрастал, а сродниками и молитвенниками – святых подвижников того непростого времени становления христианства на Руси…

Как вы и сами понимаете, мальчик подрос. И, как ни горевали сестры да и сама матушка-настоятельница, но ей пришлось написать рекомендательное письмо своему брату – наместнику монастыря, что был расположен близ богоспасаемого града Пскова, с просьбой принять их чадо к себе. Вот с тем-то письмом мальчик и должен был поутру отправиться в дорогу…

А пока шел молебен, Никита стоял пред иконой Пресвятой Богородицы. Дело в том, что все эти годы он, внимательно всматриваясь в женские лица, все еще продолжал искать свою единственную матушку… И все никак не находил. Правда, когда немного подрос, точно такие же глаза он увидел на изображенном Лике… иконы Пресвятой Богородицы, с которой и прощался, собираясь в дальний путь.

И, вспомнив урок местного батюшки, его рассказ о последних словах распятого на Кресте Спасителя: «Се Мати твоя!», обращенных к любимому ученику, Никитушка с умилением опустился пред сим образом на колени, относясь с той поры к Пречистой как к горячо любимой им своей родной матушке.

Очень важно, как мне думается, что в его памяти остался этот любящий материнский взгляд. И ее глаза, полные нежности и любви, сохранившиеся в его сердце на всю оставшуюся жизнь. Но вернемся же к народному преданию… По окончании молебна все сестры вышли к вратам, чтобы проводить покидающего монастырь подросшего мальчика.

А когда он с головой окунулся в колосившееся ржаное море, что раскинулось за монастырскими стенами, и казалось, что уже вовсе пропал из виду, они тут же, подобно щебечущей стайке небесных ласточек, вознеслись по ступенькам на колокольню, чтобы еще какое-то время Никитушка был у них на виду.

Тут кто-то из сестер не выдержал и ударил в колокол. Его мелодичный голос, как волна, легко покатился над лесами и полями, через реки и озера и, очевидно, разбудил вмиг появившееся над горизонтом солнышко.

Да не простое было в то утро солнце, а радужным пламенем, будто бы венцом опоясанное, кое бывает лишь раз в год на Пасху, когда солнце играет, радуясь Светлому Христову Воскресению…

Вот и в то утро оно поднималось, пробуждая все живое и радуя глаз тех, кто уже работал, будь то в поле или в лесу, на реке или на своем дворе по хозяйству, памятуя слова: «Кто рано встает, тому Бог дает».

Пройдя день пути в сопровождении этого радужного солнечного венчика, наш путник остановился на берегу реки. Солнышко тепло распрощалось и опустилось до утра за горизонт, а он разжег костер и подкрепился тем, что собрали в дорогу сестры.

Никита постелил лапнику, а потом долго еще лежал, вдыхая еловый запах, вслушиваясь в звуки реки и глядя на звездное небо. Что уж он там видел, с кем мысленно общался, мы того не ведаем.

А поутру отправившегося в дорогу путника сопровождала стайка ласточек. И подросток, в паузах между молитвою и пением псалмов Давидовых, беседовал с ними, как со своими сестричками, оставшимися в монастыре, всею душой прикипевшими к сироте.

Никита и оглянуться не успел, как уже и у стен монастырских оказался. Настоятель принял его тепло. Распорядился, чтобы с дальней дороги сначала в баню отвели, потом сытно накормили чем Бог послал, да и спать уложили, а все разговоры до утра оставил.

В рекомендательном письме, что получил от своей сестры наместник монастыря, сообщалось, что отрок по имени Никита в таинстве крещения был осенен благодатью Святого Духа и сызмальства воспитывался сестрами монастыря в добром наставлении. Что, возрастая телом и исполняясь благодати Святого Духа, имел великое стремление к хождению в Божию церковь и к слушанию со вниманием божественного пения и чтения святых книг. И ими же, как материнским молоком, напитался с любовью и в сладость.

А на вопрос отца игумена о своем стремлении в жизни ответил так:

– Если будет на то воля Господня, то желал бы, оставив пустошные занятия века сего, облечься во святой ангельский образ и быть монахом…

После чего благоговейно припал к ногам игумена.

– И вскоре, как я понимаю, стал монахом… – уточнил Фома.

– Вот именно, – откликнулся батюшка Михаил на вопрос своего семинариста. – А через какое-то время стал проситься в уединение, желая оставить монастырь, который принял его в свою братскую семью… И был отпущен, хотя отец-наместник был бы неизмеримо более рад, если бы сие благоговейное и трудолюбивое чадо оставалось и далее при монастыре.

Вскоре молодой монах подплыл к небольшому острову, заросшему вековыми дубами. Красоты тот остров был удивительной. Ветер играл дубовой листвой. Она создавала чарующий рисунок и при этом еще и перекатывалась сей многоцветной зеленью, словно волнами.

Обойдя остров, он увидел в центре камень гигантского размера. Сей камень да еще с лестницей, достигавшей его вершины, был не иначе как языческим алтарем, на котором приносились жертвы.

И тогда Никита, сделав из небольшого деревца крест, а затем поднявшись на вершину, водрузил сей крест в расщелину, после чего начал молиться и именем Христа созывать к себе всех гадов и змей, которые в великом множестве собрались вокруг того жертвенного камня.

– Уже довольно пожили вы на месте сем, – говорит он, обращаясь к ним. – Ныне же именем Пресвятой Троицы – Отца и Сына и Святаго Духа – повелеваю вам уйти с сего острова…

И лишь сие было произнесено, как несметное количество гадов, до того внимавших словам незнакомца в монашеском облачении, направились к западной стороне острова, а затем, словно бесы, по повелению Христа вошедшие в свиное стадо, устремились к берегу озера и широким живым клином вошли в его воды…

А через несколько дней произошло следующее. Как гласит то поверие, воды озера, подобного священному евангельскому Тивериадскому морю, в ту летнюю ночь, подсвечиваемые выступившей из-за серебристых туч кроваво-красной луной, поначалу казались мертвыми.

Но вот на горизонте загрохотал гром, засверкали молнии, рассекая небесный свод и освещая темные воды своими всегда неожиданными всполохами, а растревоженный, вспыльчивый и горделивый ветер погнал вдобавок еще и высокую волну…

Однако же, несмотря на это тревожное волнение вод, все, что испокон веков на Руси считалось нежитью и нечистью, темной и неведомою силой, в этот вечер, как и много веков назад, вновь, подобно цепким ручейникам, устремилось по водам озера к жертвенному острову.

Языческий жрец Вологд, плывший на первой лодке, хорошо помнил из рассказов его отца и деда, как еще столетие назад здесь, на этом вот острове, впервые была пролита жертвенная человеческая кровь…

Дух злобы поднебесной – Молох – сам в ту лунную ночь возглавлял обряд посвящения избранных, которым предстояло вновь склонить-таки весы колеблющихся руссов в сторону поклонения языческим богам, а по сути – в свою сторону.

– А почему колеблющихся руссов? – спросил семинарист Леонид.

– Почему колеблющихся, спрашиваешь ты? А разве не так? Уж какой век подряд в желании открыть нам глаза и научить вере с самых разных концов света едут, едут на Русь-матушку миссионеры всех мастей и религиозных конфессий. А народ наш и уши развесил. Все пытает их, все сравнивает: в какой-такой религии им жить было бы комфортнее? Хотя доподлинно знает, что в потаенных хранилищах нашей генной памяти сохранено нечто такое, что помнится, хотя за давностью и смутно, но, как оказалось, засело накрепко… А помнится передаваемая из уст в уста молва о некоем Человеке-Боге по имени Христос, что ходил-де уже по этим землям, оставив на камнях след своей утонченной ступни… И такая, говорят, Любовь исходила от Него, что запала в сердца сильного и трудолюбивого народа, населяющего эти северные земли, на веки вечные.