Павел Шилов - Русское авось Страница 17

Автобусы отъезжали и приезжали, слышно было, как суетятся люди, и только Белозёров сидел без движения. «Надо бы жене позвонить, – подумал он, – пусть приготовится к встрече гостей», но трубку не взял. Было такое ощущение, что его в чём-то обворовали. Осадок от восприятия давил на сердце, и Степан Назарович вздыхал:

– Ох, как тяжело всё же быть под чужим каблуком. Бороться с ним, и за что? У него свои причуды. Безотходное производство у нас, так ли это? Замкнутый цикл. Повезло тебе товарищ Белозёров, по блату дали. А если случится беда, как тогда? Ведь аппаратчик не удержал температуру щелоков всего на три градуса, как они стали кристаллизоваться. Три миллиона убытку, как тогда подсчитали ихтиологи. А нам что? Завод выплатил. И вот я смотрю теперь, сколько речной рыбы было в магазинах, а сейчас. Где-то мы все живущие на земле допускаем ошибку, не бережём то, что создала нам природа за миллионы лет. Если бы люди о земле болели, как о насущном куске хлеба, может быть, этого бы сейчас не происходило. Вот тогда бы я понимаю, поняли бы, что земля это наш дом, и пакостить в нём, нельзя.

На улице уже давно стемнело. Директор сидел. Зазвенел телефон.

– Степан, – услышал он голос жены, – домой-то собираешься? Ночь уже на дворе.

– Сейчас, Валюша, еду.

Он вышел на улицу. Служебная «Волга» стояла у подъезда. Степан Назарович часто ездил сам. Не хотелось ему в такое позднее время прибегать к услугам водителя. Вот и сейчас открыл кабину своими ключами, почувствовав, что всё тело просит скорости. Он включил зажигание. Приборы показывали, бак заправлен. Нажал на стартёр, двигатель завёлся сразу.

По дороге от завода встречались редкие машины. Белозёров видел свой завод и радовался, что у него не будет таких эксцессов как под руководством Васильева. Дорога была хорошая. Машина легко набирала скорость. Он летел домой.

Глава 8

В общежитии, расстроенный Костриков, не раздеваясь, грохнулся на койку. Рядом на кровать соседа, который уехал в деревню к матери, пристроился начальник смены Веселов. Он мычал себе под нос одному ему известные слова. Хотел подняться и не мог. За стеной гремела музыка. И разноголосый топот множества ног разносился по общежитию, то стихая, то снова взрываясь.

Костриков поднялся и, пошатываясь, пошёл к двери.

Веселов спросил:

– Вася, ты к Зойке?

– Нет, лежи, скоро приду. Че поднялся?

В коридоре горела лампочка, одна единственная, и то в том конце, где находился туалет. Василий, пошатываясь, завернул на кухню. Свету, конечно, не было. Кухня была большая на несколько семей, ведь общежитие было комбинированное. Василий частенько заворачивал сюда по пьянке, или с дикого похмелья отлить. Мужики взъярились и решили наказать наглеца, который пакостил. И один из них решил и сделал. Ему надоело по утрам нюхать вонь. Он, никому не говоря, принёс с работы прибор, сунул проводки в розетку и ушел. Во втором часу ночи раздался крик с кухни: «А – а – а!» Мужики выскочили из комнат, включили свет и остолбенели. Перед ними в чём мать родила, стоял Васька Костриков и, держась за свой член, издавал не членораздельные звуки. Кто-то, поняв в чём дело, подошёл к розетке и вытащил провода. Мужики хохотали, теперь найден тот, от которого шла эта пакость.

– Такой струмент спортил, и тебе не жалко, – качая головой и улыбаясь, – выдохнул из себя воздух старик, отец начальника смены Сиротина, приехавший к нему погостить. – Эх, парень. Да его только нежными ручками обихаживать, а ты сунул под ток. Ему ж цены нет. Ты бы сам-то подумал. Смотри, как наши женщины приоткрыли двери и любуются.

Женщины хихикали. Из комнаты выскочил Веселов и, поняв в чём дело, сбежал домой. И тут наступила мёртвая тишина. Василий смотрел на соседей и ждал самого худшего для себя. Но все молчали. И он рванулся к себе. В темноте или кто ему подставил ногу, или сам запнулся, только дверь своей комнаты он открыл головой и хлопнулся на пол. Хмель сразу вышел. Он быстро вскочил на ноги, запер замок на ключ, испугавшись, что разгневанные мужики ворвутся и посчитаются с ним. Но этого не произошло. И Костриков вскоре успокоился.

«Мне теперь здесь не работать, – думал он. – Я теперь пропал. Бедная моя головушка. Зойка найдёт другого. Молодая, интересная, спросом у мужиков пользуется».

Ему не хотелось двигаться, куда-то спешить, вот так бы лежать на общежитьевской койке, смотреть в потолок, где бегают мухи около лампочки и ни о чём не думать, только вот душа болит, не даёт покою, да ещё стыд выбивает на лице пот.

Костриков знал, что после случившегося, будет много разговоров, расспросов и от них уже никуда не уйти. Дело может дойти до Кочина, и тогда дружескому отношению – шабаш.

Солнечные лучи ударили по стёклам, потом перешли на стену и коснулись разгоряченного лица Кострикова. Он недовольно сощурился и растянулся. Скоро нужно подниматься на работу, время уже движется к шести часам, а он ещё и глаз не сомкнул. Василий ворочался, вздыхал, хотел было сходить в буфет общежития, да как пойдёшь, наверняка, уже знают о его похождениях ночью. Здесь как в деревне, чуть что, уже все знают. Но делать-то нечего, на работу идти необходимо. Он встал, оделся и, оглядываясь по сторонам, выскочил из общежития. На автобусной остановке знакомых не оказалось, и он немного успокоился, чувствуя, что основная часть рабочих общежития уже ушла. Василий сел на свободное сидение и закрыл глаза. Автобус потряхивало, но он, не обращая внимания на такие мелочи, дремал. Проведённая без сна ночь, сейчас сказалась. И он спал с удовольствием.

– Васюта, – разбудил его знакомый голос, – пора вставать завод. Что ночью-то делал? Поди ко к Зойке бегал. Она девка смачная.

Костриков не ответил на шутливый тон начальника цеха, очнулся и вскочил. Перед ним стоял Кочин и тряс его за плечо. Он протянул машинисту руку, и они вместе вошли в проходную завода, где Кочин, встретившись со знакомым, отстал. Всё становилось на свои места. Игорь Петрович на работе недосягаем. Он идёт словно по ковровой дорожке, где на выходе находится президиум, и сейчас его будут чествовать, как одного из лучших, и награда ему, конечно, обеспечена. Игорь Петрович слегка улыбается, вот, мол, какой я начальник цеха Кочин. Он ещё довольно молодой, может горы свернуть, а какие задатки?

В цехе знали уже о ночных похождениях Кострикова, и когда он открыл дверь, все обернулись. Он увидел в глазах людей смех и смутился. Сердце учащённо забилось: сейчас начнётся. И ноги самопроизвольно остановились на пороге.

– Ну чего, как чужой! Заходи, – подтолкнул его сзади Кочин.

Василий сел на стул и впился глазами в схему производства, тщетно пытаясь вдуматься в идущие потоки, обозначенные разными цветами красок. На него смотрели в открытую, кто с улыбкой, а кто враждебно. Костриков терзался, ёрзал на стуле и никак не мог успокоиться. Глаза людей выводили его из себя. Он, то разглядывал схему, то записывал в свой блокнотик, но руки его дрожали. Костриков отворачивался от всех сидящих в кабинете, нутром чувствуя, как они шепчутся, смеются над ним, хотел вскочить и убежать прочь от этого общества враждебно настроенного к нему.

– Что-то вы сегодня какие-то чудные, – сказал Кочин конкретно ни к кому не обращаясь, – может быть, что-то случилось, и я не знаю ничего.

Он смотрел в лица своих рабочих и задержался на Кострикове, который не находил себе места, опустив глаза под стол.

– Василий, ты что ли, что натворил? – спросил Игорь Петрович. – Тогда встань как мужчина и всё расскажи.

– Мал золотник, да дорог, – услышал Костриков голос Сиротина, который сейчас смеялся от души, вспоминая ночные похождения машиниста.

– Зойка Кухтина – девка не промах, – поддержал Николай Веселов. – Так-то, друг, не наша беда.

И они захохотали. Костриков на голоса не поворачивался, он и так понял, кто это распространяется в его адрес.

– Ну, Веселов, ну, Сиротин, поквитаемся, – повторял Василий про себя, – я этого вам не прощу. Свои люди.

– Игорь Петрович, – приподнялся с места начальник смены Сиротин, – Я расскажу вам всё, что случилось сегодня ночью в общежитии.

– Фёдор Григорьевич, что такое? – спросил Кочин.

– Лучше бы женщины ушли в коридор, это не для их ушей.

– Я думаю, вы ненадолго затяните свой рассказ.

– Нет, конечно, я вкратце, расскажу самую суть.

Через несколько минут Костриков выскочил из комнаты, как ошпаренный и бросился на улицу. И его никто не окликнул, не задержал. Он сел в автобус и уехал в общежитие. И в этот же день исчез из города. Прошла неделя, вторая, Костриков на рабочем месте не появлялся.

«Уж не случилось ли что? – волновался Кочин, – не слишком ли больно мы задели его самолюбие, ведь он и сам пострадал из-за своей глупости. Надо как-то бы смягчить обстановку, всё ж мужики поняли бы ситуацию, так нет, подлил масла в огонь. Васька, как же ты Зойку то будешь обихаживать? А он брысь и убежал. И где он теперь ума не приложу. Костриков вроде неплохой парень и меня уважает. Надо для него что-то сделать. Ну, набедокурил, пройдёт, молодой ещё».