Виктор Ерофеев - Акимуды Страница 17

В издательство я приехал в дурном расположении духа. В издательстве кипела работа. Теперь все пишут книги – надо издавать всю эту человеческую срань, булькающую тщеславием. Это эпидемия – мемуары! Они похожи на Стену плача с фотографиями: автор стоит в обнимку с великими и полувеликими, в надежде пролезть в бессмертие. Актеры пишут. Режиссеры пишут. Вдовы пишут. Бляди пишут. Светские шакалы пишут. Я не читаю.

Я посмотрел на полку с новыми книгами. Ни одна книга не вызвала во мне никакого желания. Человеческая жизнь в картинках. Но, с другой стороны, если хочется – почему не писать? Не самое мерзкое занятие. Лучше писать, чем трахаться со стилистом. Хотя почему лучше?

– Ну, что там у вас случилось? – спросил я нашего директора, входя в офис в Скатертном переулке.

– Да вот вас дожидаются. Наш автор.

– Конфликт? Денег не заплатили?

– Все проплачено.

– Так в чем дело?

– Не знаю. Честно, не знаю. – Директор наклонился к моему уху. – Это полковник, полковник секретной службы.

– Что ему от меня надо?

– Шоколада, – улыбнулся директор.

– У меня нет времени. Через два часа съемки.

Я вошел в кабинет. За журнальным столом сидел человек в штатском и пил чай с лимоном. Увидев меня, он приподнялся:

– Позвольте представиться. Автор вашего издательства. Куроедов. Полковник Куроедов.

Коренастый человек с широким лицом и довольно честными глазами. Крепкие, короткие руки. Я улыбнулся ему равнодушной улыбкой.

– Катя, мне тоже чай с лимоном, – сказал я нашей красивой молодой секретарше, у которой джинсы сползали с попы, и присел за журнальный стол, пожимая полковнику короткую руку.

Он нравится женщинам, подумал я, и он об этом знает.

Но вид у него все-таки довольно бульдожий.

– Что скажете, полковник?

Он начал издалека. Мы мчались по закоулкам. Я плохо слушал и думал о том, что «Куроедов», должно быть, его боевая кличка. Нельзя ли было придумать что-то более мужественное?

– Отечество в опасности!

– Оно уже тысяча лет как в опасности, – не удивился я.

– Нам нужна ваша помощь.

Я долго ждал этого часа. Во сне и наяву я ждал, когда они придут и скажут, что нуждаются в моей помощи, что не могут справиться без меня, их ресурсы исчерпаны.

– Мы знаем, вы нас не любите. Давайте начистоту. Вы не раз говорили, что мы захватили власть, совершили государственный переворот. Верно? Это все равно что в Германии после войны к власти бы пришло гестапо и объявило себя спасителем государства. Вы называете нас временщиками. Но, кроме нас, все равно никого нет. Никого!

Я раздирался между презрением и честолюбием. Я первый раз в жизни поймал власть на честном слове, но я еще не понимал, откуда оно взялось.

– Как вас зовут? – миролюбиво сказал я.

– Игнат Васильевич.

Он спешно достал из внутреннего кармана пиджака свое удостоверение и показал мне, не передавая в руки.

– Игнат Васильевич, – сказал я, – я убежден, что у вас в квартире большая коллекция холодного оружия из дамасской стали. Я тоже люблю черные червяки на металле, но я не ем по вечерам отварные фрикадельки с пюре, не пью кагор и не верю, в отличие от вас, что ваша жена похожа на улыбку Джоконды.

Я отпил чай с лимоном и улыбнулся, глядя на Игната Васильевича. Его шея напряглась, он стал неуклюж и беспомощен, как каракатица.

– Откуда вы знаете? Вы что, ясновидец?

– Я просмотрел вашу рукопись, – сказал я. – Вы оставили ваши фрикадельные тайны на бумаге. Когда-нибудь вам, после смерти, придется держать ответ за то, что вы взрывали дома в Москве и травили запрещенным по Конвенции газом московских заложников. Но это – мелочи, прочитанные между строк. Зачем вы пришли?

Он с нескрываемым раздражением полез в портфель и бросил папку на стол.

– А это, – сказал Игнат Васильевич, – компромат на вашу уважаемую супругу Светлану. Она вам наставляет рога. Трахается с французским парикмахером и с двадцатидвухлетней балериной. Лесбиянка, извините за выражение! Там фотографии и ее эсэмэски со смайликами. Она вас позорит. Зачем вам это надо? Гоните в шею. У вас атмосфера дома похожа на холодильник. Вам никто не подаст стакан воды, если что, не дай бог!

Я взял с недоверием фиолетовую папку, открыл, посмотрел фотографии. У них теракты в Москве, а у меня – замершая душа. Попсовая реальность! Фотографии выглядели убедительно. Французский парикмахер властно раздвигал ей попу своими волосатыми ладонями. А вот она танцует на какой-то неизвестной мне вечеринке в черном прозрачном платье. Женский туалет в клубе «Петрович»: чьи-то пальцы в ее влагалище.

– Вы всегда боялись остаться один, – сказал Игнат Васильевич. – У каждого есть слабые пункты. Либерализм в семье недопустим. А вы хотите его распространить и на государство. Я сам в душе либерал! Но не нужно предаваться иллюзиям. Я, чуть что, бью! А она вас справедливо зовет бабой. Вы – баба!

Я вынул пачку сигарет из кармана, закурил.

– А если это фотомонтаж? – предположил я. – Или послание из порносайта?

– Измена начинается не с секса, а с любви, – сочувственно отозвался Игнат Васильевич. – Ну, кто в наши дни не ебется на стороне? Говно вопрос! Она влюблена в другого человека. Мы квиты?

– Ну… – неуверенно сказал я.

– Вернемся к теме нашей встречи, – предложил Игнат Васильевич, перехватывая инициативу. – У вас, однако, есть самообладание. Вы даже не побледнели. Рассчитывайте на нас. На смертном одре мы угостим вас глотком чистой воды. Успокойтесь: Пастернак, например, любил воровку и блядь, воспел в романе. Стареющие мужики ловятся на запах женской смазки! Все в порядке. Итак, отечество в опасности!

– Погодите вы с вашим отечеством, – сказал я.

– Ну, хорошо. Француза мы можем выслать из страны. Если да – пожмем друг другу руки.

– Уважаемый Джеймс Бонд, – сказал я, – в вас есть что-то… такое гаденькое… с пожатием рук…

Я взял себя в руки.

– Простите… Я вас слушаю.

– Я бы выпил еще чаю, – сказал Куроедов, профессионально пропустив гаденькое мимо ушей. – У меня в портфеле курица. Хотите? Постелем газетку. Бутылочка армянского коньяка. Бабы – суки. Это не вопрос. А Дусенька – интересный случай. Она ищет возвращения к мужчинам. – Он щелкнул затворами замков и извлек курицу с поджатыми задними лапами. – Хочет понять, в чем заключается красота мужчины, почему ему нужно делать минет. Она хочет отдохнуть от своих любовниц. Это просто беда – московское лесбиянство! – Он оторвал лапу и принялся ее поедать. – Но и вы, дорогой мой, тоже хорош! После того, как вы приняли идею примирения со Светланой, вы пошли на ужин в «Турандот», оттуда – к пианисту Розуму на ночной концерт, а оттуда домой. За вами – а вы в то время жили втроем, с Ланочкой, – увязалась девчонка, моложе жены, и вы еще квасили-квасили дома, пока Света не побрела спать. Ланочка с цветами – за которые позже досталось от мужа по морде – уехала домой, а вы? Вы еще при Ланочке достали у девчонки груди, а Ланочка говорила: я вас не оставлю одних, – но оставила, и, пока ее муж на даче готовился облить ее ледяной водой, вы еще выжрали бутылку белого…

Он оторвал вторую лапу.

– Хватит! – попросил я и невольно оторвал крылышко курицы.

– Это в ваших же интересах!.. Она сняла черные штаны, перепачканные кошачьей шерстью, оказалась в черных чулках и черных, с красной каемочкой, трусиках… Как вам удалось убедить ее принять ванну и кто отодрал ее двумя пальцами, так что она запрокинула голову и кончила, а вы стояли там без трусов? А если бы жена проснулась, чтобы пописать? Света, с которой вы искали примирения?

– Откуда вы все это знаете?

Куроедов молчал.

– Вы получили, кажется, приглашение из посольства? – сменил тему Куроедов.

– Какие-то Акимуды… – пробормотал я. – Я – без трусов. Та кончает… Пить меньше надо.

– Вот именно, – хмыкнул Куроедов, извлекая бутылку Hennessу. – Катя, несите бокалы! И после этого вы позволяете себе ее шпынять. Она – ангел.

Пришла Катя со спущенными джинсами. Куроедов разлил коньяк по бокалам.

– Но что можно быку, не позволено ангелу. Она вбирает сперму в себя, а я выбрасываю наружу. Не надо путать!

– Мачо! – восхищенно вскричал Куроедов и, быстро чокнувшись, выпил. – Мы думали, вы – либерал, а вы – мачо!

– А вас вообще нет! – глупо объявил я, отрывая второе крыло курицы. – Люди не имеют право знать все. Вы – иллюзия.

Я выпил, оставляя жирные куриные следы на стекле.

– Ах, мы даже не можем справиться с кучкой нацистов!.. Нет команды «фас!». А если что, напустим нацистов на вас. А потом отобьем. Или нет… Мы – всесильные?

Мы – уходящая натура… – Он изменил тон. – Мы вам советуем непременно сходить на прием.

– В советские времена ваша контора отговаривала меня ходить по посольствам.

– Когда это было! – отмахнулся Куроедов. – Тогда – тоталитаризм, а теперь живи на здоровье!.. А вот цитатка для вас. – Он вынул книжку. – По приезде в Москву он заболел нервным расстройством – перестал спать, нормально жить, часто плакал и говорил о смерти…