Елена Федорова - Венские кружева Страница 17

– Неужели, все предыдущие встречи были только прелюдией к главному событию, которое еще только должно произойти в моей жизни? – думала она, усаживаясь в экипаж. – Нет, нет, нет… Ферстель не может быть вершиной… Нет… Он старше меня на целых пятнадцать лет. У него нет столько денег, чтобы удовлетворить мои желания… О, Боже, о чем это я? Какие деньги, если я чуть не умерла в его объятиях… Он нежный, чуткий, страстный, словно… Словно в его жилах течет креольская кровь… Или он брал уроки у Иссидоры? Нет… Он мой, мой, мой… Я хочу погрузиться в омут безумной страсти. Хочу пойти ко дну, а потом взлететь до небес… Я не узнаю себя. Не узнаю…

Терезия Бомбель не подозревала, что с ней произойдет нечто подобное. Воображение нарисовало ей такие фантастические картинки, что захватывало дух. Страсть овладела ею настолько, что она не желала больше думать ни о чем, кроме нее. Знала, что и Ферстель не будет теперь спать ночами. Это добавляло ей азарта и желания.

Терезия была женщиной расчетливой, поэтому она решила выждать. Да и обстоятельства складывались так, что броситься в объятия Ферстеля она пока не могла. Бомбель отправил письмо графу Монтенуово с просьбой принять их в ближайшие выходные. Граф подтвердил свое приглашение.

Терезия занялась подготовкой гардероба. Это занятие ее всегда успокаивало, направляло мысли в правильное русло. Госпоже банкирше нужно было сосредоточиться. Она – мастерица интриг, а, чтобы их плести, нужно как следует изучить быт и нравы соперника, а это лучше всего делать в его доме. Она не должна ничего упустить, чтобы потом выставить графа в неприглядном свете. Она придумает такое, что отпираться будет бесполезно. Это будет посерьезнее кружев Жозефины из сундуков Луизы Ферстель…

Терзания

…Господин Ферстель вернулся домой, закрылся в своей комнате, и не выходил до утра. Он лежал и смотрел в потолок. Думал, что же теперь делать с этой безумной страстью, захватившей его. Желание облагать Терезией затмило все остальные мысли. Это казалось странным для мужчины, перешагнувшим рубеж шестидесятилетия. Но Ферстель почувствовал, что мир вокруг него изменился, а он сам стал другим человеком. Он – мальчишка, одержимый ненасытной жаждой обладания женским телом. Холодная Луиза, не знающая ничего в любовных утехах, ему теперь была не нужна. Он не хотел тратить драгоценное время на обучение юной супруги. Он приходил в ее спальню только тогда, когда этого требовал его инстинкт, выполнял свое дело и уходил. За три последние года желания провести ночь в спальне жены возникали крайне редко. Ферстель решил, что это – старость. Хотя списывать себя со счетов не собирался. Красотки с ру Бурбон не давали скучать. Но и они померкли перед Терезией.

Прижав госпожу банкиршу к груди, Ферстель почувствовал такую неистовую силу и страсть, что испугался. Испугался того, что все эти годы он просто спал летаргическим сном, не ведая о чувствах, данных людям. Терезия эти чувства разбудила. Их можно сравнить с наводнением, которое уже остановить невозможно. Близится катастрофа, разрушительную силу которой сдержать нельзя. Значит, нужно что-то придумать.

И он придумал. Он решил, что они с Терезией должны уплыть на пароходе вниз по Миссисипи, чтобы там, вдали от шумной суеты Нового Орлеана, насладиться друг другом, а потом будь, что будет…

Ферстель встал на рассвете, пошел в комнату Луизы. Она спала, положив под щеку ладошку. Рыжие волосы, рассыпанные по подушке, показались ему лучиками солнца, заглянувшего в окно. В сердце впервые проснулась нежность к этой девочке, годившейся ему в дочери.

– Спи, дитя мое, – сказал он, закрыв дверь, пошел в комнату, которую расписывал Матиас.

Долго стоял со скрещенными на груди руками, смотрел на потолок, размышлял над тем, кому нужна вся эта красота. Удивлялся, что подобный вопрос возник у него сейчас, когда роспись практически завершена. До того, как Матиас начал роспись, Ферстель был уверен в правильности своего решения. А теперь все изменилось. Почему? Неужели страсть к Терезии сделала его безразличным даже к собственной персоне. Самолюбование всегда являлось отличительной чертой его характера. Еще вчера он гордился тем, что похож на Наполеона, взирающего сверху на домочадцев. А сегодня картина вызывает у него кривую усмешку. Цветы, ангельские лица жен, небесный фон, подсвеченный солнцем, его раздражает.

– Похоже, я перестарался, – сказав Ферстель, опустив голову. Потер шею, затекшую от напряжения. – Картина меня огорчила… – распахнул окно. – Луиза молода, Матиас тоже… Чем они занимаются, когда меня нет? – усмехнулся. – Художник пишет, а она за ним наблюдает, и… – тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли. – Нет, она не имеет права в него влюбляться. Она замужняя женщина. Она ждет ребенка… Надо гнать этого художника взашей…

Ферстель захлопнул окно, настроение у него испортилось. Он наскоро позавтракал, пошел к себе.

Матиас пришел в назначенное время. Взобрался на леса, обмакнул кисть в краску. Вошел Ферстель. Взгляд суровый, глаза красные, сказалась бессонная ночь.

– Долго еще? – спросил он строго.

– К полудню закончу, – ответил Матиас.

– Хорошо. Я принес тебе деньги за работу. Ты молодец, но мы вынуждены отказаться от новых заказов.

– Спасибо, что сказал, – Матиас улыбнулся. – Теперь я могу согласиться на новую работу в Орлеане.

Ферстель не ожидал такой радости. Ему хотелось унизить креола, хотелось заставить его себя упрашивать и насладиться вдоволь своим превосходством над этим щенком. Не вышло. Вероятнее всего, что и мысли о неверности Луизы – плод его воображения. Тот, кто сам нечист, подозревает других в таких же грехах, – пришла на ум странная мысль.

– М-да, – проговорил он. На лице отразилось некое подобие улыбки. – Рад, что все так хорошо складывается. Желаю удачи…

Матиас закончил работу быстрее, чем думал. Собрал кисти, краски, пошел к Луизе. Постучал. Она открыла не сразу. Лицо бледное, на глазах слезы.

– Что-то стряслось? – спросил он.

– Нет-нет, все хорошо, – она попыталась улыбнуться. – Мне немного нездоровиться сегодня. Так бывает… А у вас что?

– Я закончил работу. Хотите взглянуть?

– Да, – она пошла следом за ним. Но в комнату не вошла. Осталась на пороге.

Долго смотрела на потолок.

– Вы нарисовали красивых женщин, – повернула голову. – Мне будет грустно без вас, Матиас…

– И мне, – он сделал шаг.

Луиза выставила вперед обе руки, прошептала:

– Не смейте переходить черту запрета…

– О чем вы, госпожа Луиза? – он растерялся. – Я просто хотел поцеловать вам руку.

– Не нужно… – она покачала головой. – Я знаю, что у вас на уме другое. Нынче ночью я видела страшный сон… мы с вами целовались…

– Разве это страшно? – он рассмеялся. – Признайтесь, вам понравились мои ночные поцелуи?

– Ах, Матиас, если бы вы знали продолжение, вы бы так не веселились, – сказала она с укором.

– Так скажите, что было потом, – потребовал он.

– Я умерла во время родов, – ответила она.

– Господи… – он отшатнулся. – Нет… Не верьте снам, Луиза. У вас все будет хорошо. У вас родится прекрасная девочка, вот увидите.

– С чего вы взяли, что будет девочка? – спросила она.

– А вы кого хотите? – ответил он вопросом на вопрос.

– Девочку, – она улыбнулась.

– И я хочу, чтобы у вас была девочка! – воскликнул он. – Я ей имя придумал Сельфида и портрет ее нарисовал, справа от Ферстеля.

– Смешной вы, – она с нежностью на него посмотрела.

– Какой есть, – он поклонился. – Прощайте, госпожа Луиза.

– Прощайте? Почему вы это слово сказали? – она насторожилась.

– Господин Ферстель сказал, что не хочет больше украшать дом росписью, – ответил Матиас. – Я ухожу… Мне грустно, потому что я не знаю, увижу я вас когда-нибудь еще или нет. Мне радостно от того, что я вас узнал, увидел. Надеюсь, я оставил о себе добрую память в вашем сердце… Думайте обо мне, Луиза…

Он подошел к ней, обнял, поцеловал в лоб. И почти шепотом:

– Жди меня, Луиза. Я вернусь обязательно… Я не брошу тебя… Я помогу… Не плачь…

Матиас развернулся и ушел. А Луиза закрыла лицо ладонями и стояла на пороге комнаты до тех пор, пока из глаз не вытекли все слезы. В душе Луизы поселилась черная пустота. От нее невозможно избавиться. Нет сил победить уныние.

Ее теперь ничего не радует: ни то, что господин Ферстель – верный муж, что денег он понапрасну не тратит, ни то, что скоро появится малыш, и у нее прибавится забот. Она огорчена из-за того, что Матиас ушел. Его уход, словно пробуждение от сна, в котором все было сказочно прекрасным. Перемещение в реальность не предвещает ничего хорошего. Неужели снова придется бежать к реке?

Ребенок, толкнувшийся изнутри, заставил Луизу вскрикнуть.

– Что случилось, госпожа? – Далия подхватила ее под руку.

– Не знаю…

От нового толчка Луиза присела и застонала.