Юлия Андреева - Предсказание Страница 17

Вторая сестра была хворая да болезная, в зеленом сарафане, да с косами пшеничного цвета и с венком на голове.

Понравились царю обе сестры. Что меж ними произошло – доподлинно не известно и знать не положено, да только после этой встречи заложил Петр новый город, и родился Питер.

Кто была его матушка, Питер доподлинно не знал, и отец скрывал от него ее имя. Только две сестры, и Земля, и Вода воспитывали его так, будто бы обе были его матерями.

В отличие от других русских городов, Питер был особенным, потому что был принцем. Еще не было поставлено и пары домов, а его уже называли новой столицей. Это не могло не вызывать ревности со стороны других городов, и особенно Москвы: виданное ли дело, сколько лет никакой конкуренции, и вдруг откуда ни возьмись – законный наследник власти Российской.

Но самое интересное, что родился он ни на кого не похожим, как говорится, ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца. В отличие от славянских городов, он был темноволос и почти что обошелся без деревянного зодчества, церквей с маковками, шатрового стиля да резных изб.

Львы и сфинксы чувствовали себя в нем как родные, атланты, музы и даже сама Венера охраняли его покой, вылавливая для него из астрала радужные сны.

Не был он похож и на голландский город, каким хотел видеть его отец.

Питер оказался своеволен и своеобычен, точно сохранил в себе память своих неведомых духовных родителей.

Мистичен и суеверен, он впитывал все, что только имело какое-либо отношение к таинственному миру магии, к лунному царству белых ночей.

Потому что мало кто догадывался, что подлинный Питер был суть блики на воде, трепещущий на волнах двойник, мистический брат Питера надводного.

И еще по городу в потрепанном кафтане ходил дух города, пил пиво в «Бродячей собаке» с поэтами, тусовался в серебряных рядах со знакомыми художниками, гулял, думал или просто спал где-нибудь на солнышке, как мартовский кот.

Глава 18

Со дня похищения и освобождения Алексея дни Ольги Дан летели, как часы, часы – как минуты. Со свистом проносились мимо нее события и лица людей. Словно за проплывающую мимо льдинку, она хваталась за листы отчетов, находя лишь пустоту.

Ни что, казалось бы, не несло надежды, только скорость… скорость, позволяющая делать на несколько телодвижений больше, на пару выпадов мысли быстрее – и только.

Одно было явным плюсом: теперь она сосредоточила работу только на спасении города, не тратя времени на поиск подлинника самого произведения и возможных свидетельств.

Ольга просто приняла, что оно было и есть – тогда, в тысяча шестьсот лохматом, или сегодня, за несколько лет до ожидаемого события. А раз предсказание существует, значит, есть проблема, и с ней нужно что-то делать.

– Итак, предсказание существует, – рассуждала она. – Если оно ложно, Питер выстоит. Окажется ненужной сама работа. Пустое, – Ольга откинулась в жестком кресле, уставившись перед собой, точно там вот– вот должен был появиться ответ на ее вопрос. Если предсказание – правда, надо узнать, есть ли способ его нейтрализовать.

Она уже отправила Линде отчеты, присланные Ладой и составленные Безруковым по поводу питерских призраков с надеждой, что знаменитая экстрасенс попробует вступить с кем-нибудь из них в контакт и разузнать что-нибудь о судьбе Петербурга. Но ни имеющий привычку совершать конные прогулки по ночам медный всадник – Петр I, ни бедный страдалец Павел из Михайловского замка на контакт с авторитетным медиумом не пошли. А от общения с призраками знаменитых революционеров Линда и сама отказалась, так как не считала, что те могут рассказать ей что-нибудь путное, а отмаливать души бомбистов она не собиралась. В конце концов, ей как будто удалось поговорить с покойным зодчим Монферраном, но тот лишь пожаловался на то, что заранее знал, что умрет сразу же по завершению собора. Но не посмел продлить себе жизнь, продолжая работу. Линда хотела было заказать молебен по великому Монферрану, но тот скромно отказался, должно быть, не всем еще поведал о своей горькой судьбе.

Княжна Тараканова, которую по заданию Ольги Линда встретила в Петропавловской крепости, также не пролила света на загадочное предсказание.

Призраки умерших в блокаду бабушек безрезультатно вот уже сколько лет искали потерянные хлебные карточки, плача в кулачок и покачивая люльки с призрачными младенцами.

Призраки замерзших зимой нищих нет-нет да и выбирались в студеную пору погреть посиневшие в могилах руки к вечному огню на марсовом поле. Несколько раз сотрудницам Линды приходилось общаться с сумасшедшими призраками погибших от любви к своим театральным или эстрадным кумирам поклонниц. Но от последних также не было никакой пользы. Все они продолжали жить утраченной жизнью, веря лишь в драгоценные имена своих героев и моля господа о ниспослании им возможности вновь встретиться с ними. Так что пользы от призраков пока что не было.

Все же собранные Сергеем отчеты о возможной гибели Санкт-Петербурга говорили о наводнении. И только один грозил одновременно с водой обрушить часть города в метро.

– Поставить еще одну плотину.

– Вычислить проблемные участки подземной трассы и укрепить.

– Залить цементом подземные пустоты.

– Разобраться с нижним течением Невы, помешавшим в свое время строительству метрополитена. – Что еще?

– Разведать о малом и большом климатическом оптимуме.

– Познакомиться с Агасфером и выпытать у «динозавра» его секреты.

Распорядок дня получался тот еще. Ольга вздохнула и, вызвав к себе Сергея, включила кондиционер. По кабинету тут же заструились прохладные волны. Заместитель явился не сразу: Ольга успела даже заказать и получить кофе.

Новая секретарша Зиночка, которую рекомендовала директор Линды, с места в карьер включилась в работу, и уже к обеду знала о привычках Ольги и своих обязанностях, наверное, больше, нежели предыдущая секретарша. Так что хоть в этом был явный и ощутимый плюс.

Последнее время нервотрепка и спешка были основным фоном жизни Дан, что самым паскудным образом сказывалось на ее самочувствии. Лекарства требовались теперь чаще, и к ним добавлялись прочие сомнительные радости медицины. Ольга уже и не пыталась ходить в майках, а на пляже могла позволить себе загорать только вдали от любопытных. Еще бы – ее ляжки и плечи были густо испещрены следами, оставляемыми иглой. И все-таки она жила! И как жила! А как будут жить без нее все эти не способные на риск прихлебатели? Целое государство услужливых исполнителей, организованно кивающих болванчиков.

Ну, да не люди и были. Не люди и не дело жизни. Как там у Лады: «Это не жизнь, а корчи, пляска над пропастью ночи». Но Лада тоже не сильна. Пляшущий не может ничего удержать в руках, тем более, королевство Дан. А Алексей править не будет. Маленький принц никогда не станет королем, он будет рантье. Богатейчиком, наследником миллионов. Главное, чтобы никуда не лез, а просто жил. У нас ведь как? Только сунься – обдерут как липку.

Дан тяжело дышала, на стене северным сиянием мелькала реклама с соседнего дома. Светился монитор «пня». Ольга не хотела включать свет. Тьма спасительным плащом закрывала ее всю. От кого? От себя же. От которой не отделаться и без которой никак.

«Ну и вредное же, больное, порченное, негодное мне досталось тело! Сухое, как вобла, выжженное, как египетская статуэтка, жилистое».

Тело, которое умело многое, просто потому, что, по– идее, не было годно ни на что. Из принципа она научила его, выплавила в тигле своих желаний, сделала идеальным убийственным инструментом. Не учтя только одного: где-то глубоко, в самом естестве, хранился медленный яд – проклятие семьи Дан, настигающее ее членов через одно поколение. Одно счастье, если Алексея минует чаша сия. После нас хоть потоп, после нас, потом… И не интересно.

Она потрогала свои тонкие руки, кажется, сделавшиеся за день еще худее и суше.

Ну и пусть. Всегда была некрасива, доска доской, даже когда носила сына ни капельки не поправилась.

Клубок Ольгиной жизни разматывался перед ней махровыми цеплючими нитками. И кто из них свяжет свитер или носок, было неведомо.

Ее первая и единственная любовь – отец Алешки, Семен – вечный укор, кол в сердце, кость в горле. Говорят на Руси: «Любовь зла, полюбишь…». Но это кому как повезет. Только Ольга прочитала это по-своему, у нее не любовь была злой. А само зло любило. Потому и любовь зла. Отсюда, если есть источник света, непременно где– нибудь рядом находится и источник тьмы. Не могут они друг без друга, родственнички что ли… сестры.

Ольга подняла глаза и только тут заметила сидящего напротив заместителя. В свете реклам его лицо сделалось зеленоватым.

– Что ты без света? – спросил призрачный зам.

– Что ты есть без света? – услышала Ольга.

«Источник света, источник тьмы… – зашебуршало в голове. – Расслабилась, запуталась. Нет! Так нельзя».