Александр Солин - Неон, она и не он Страница 17

Незадолго до разрыва она взяла в штат пожилую, но цепкую Ирину Львовну, с появлением которой фирма приобрела достаточную самостоятельность и плавучесть. К Наташе она, несмотря на скрипучий нрав, относилась по-матерински, к Мишке – по-свойски, не скупясь демонстрировала боевое искусство и, судя по всему, была рада осесть на теплой независимой кочке. Их развод ее огорчил, но отношение к работе и к Наташе она не поменяла. В бытовом смысле она к пятидесяти годам, как большинство одержимых юриспруденцией женщин, превратилась в ванильный сухарь, а в профессиональном – в кремень, способный точными ударами высекать искры унылой злости из противной стороны. В офисе не переводились цветы и конфеты, дня не проходило, чтобы не звучала фраза: «Нам рекомендовали обратиться к вам…». Таким образом, дело два года крепло и кормило, и к моменту разрыва она уже не представляла, как можно идти к кому-то в услужение и месяцами ждать зарплату. Ей приходилось много перемещаться, она пользовалась такси, и следуя своим планам, за полгода до измены получила права. Развод задержал приобретение машины, но не отменил.

Через полтора месяца после ее развода страна зашлась в затяжной падучей по имени дефолт. Казна, погрязшая в долгах, не имела даже средств, чтобы платить по процентам, и люди у руля, успевшие привыкнуть к формуле «Что нельзя сделать за деньги, можно сделать за большие деньги» не стали ломать голову, а решили действовать испытанным способом: «Где не помогут жертвы, помогут большие жертвы». Деньги, жадность, азарт и беспризорная власть – какая пошлая страница российской истории!

Добавим ради красного словца, что в отличие от вещей, политические системы мы ремонтировать не умеем, мы их просто выбрасываем, и потому история России за последние сто лет – это сумбур вместо музыки. Несмотря на попытки отдельных композиторов добавить ей стройности и гармонии, нынешние достижения пока скромны: осветить страну неоном – не значит прогнать тьму. Всё включено, а все равно темно. И если верно, что сексуальная революция сопровождается угасанием творческого начала, то впереди нас ждет бескрылая эпоха комиксов. И все же, думается, желающие похоронить Россию будут опозорены временем…

Поскольку все свои валютные сбережения Наташа хранила не в банке, а в прозрачном пакете, сунутом под стопку чистого постельного белья, то в отношении внутренних цен она оказалась в крайне выгодном положении. В декабре стало возможным купить машину. Она призвала на помощь друзей, и они по объявлению подобрали ей за семь тысяч долларов подержанную «Мазду», которая до дефолта стоила все пятнадцать. Так она обзавелась первым в жизни автомобилем, украсив его платиновый перламутровый кузов своей неотразимой внешностью. Что ни говорите, а обманщик-автомобиль для женщины есть не что иное, как лакированный усилитель ее повелительных наклонностей!

Потянулись плотные, набитые заботами дни. Она вставала утром приблизительно в одно время, приводила в порядок свою не утомленную ночными забавами двадцатишестилетнюю внешность, влезала в кокон, свитый из капрона, шелка, шерсти и хлопка и отправлялась по маршруту, заданному муравьиным смыслом жизни. Чаще всего день начинался с офиса, где ее ждали шумные заботы, чьи сетования не утихали даже в спокойные дни. Бумаги, звонки и встречи в офисе чередовались с поездками в суд, к клиентам, которых она посещала, отдавая дань их важности, к коллегам и нужным людям. По пути она могла забежать в магазин, чтобы засвидетельствовать свое почтение моде, или в театральную кассу, чтобы обеспечить ближайшее будущее культурным досугом. Слава богу, она была избавлена от посещений парикмахерских, способных только испортить ее густые длинные волосы, которые она, однажды подглядев у парижанок, завела привычку схватывать на затылке узлом переменной степени небрежности.

После работы чаще всего следовали одинокие, но совсем неутомительные вечера. Музыка, иногда книга, телевизор вполголоса, телефонные дружеские бдения. Ее жизнью продолжали интересоваться как друзья, так и недруги. Она с удовольствием принимала у себя подруг, с неохотой наведываясь к ним в гости, где на нее по-особому поглядывали их мужья. Раз в неделю она в компании с Машкой посещала театр, либо иной храм искусства.

«Как ты обходишься без мужика?» – спросила ее однажды бесцеремонная Светка.

«В смысле?» – удивилась Наташа, подумав, что речь идет о домашнем хозяйстве, с которым она и сама прекрасно управлялась.

«В смысле кровати, каком же еще!» – отвечала Светка.

Что и говорить, вопрос таил в себе подвох: ее способность к долгому воздержанию косвенным образом свидетельствовала против нее. Ей пришлось оправдываться непомерной занятостью, с которой вот-вот будет покончено, и тогда она займется поисками достойного мужика. Сами понимаете: мужика завести – не кошку подобрать. Кстати, кошку она, как одинокая женщина, уже завела.

Так она и жила, пока однажды в августе двухтысячного у нее в офисе не появился новый клиент…

14

Его удачный дебют лишь подтвердил ту истину, что страна наша – не консерватория, а, скорее, казино, где успех одного не есть успех всех, тем более в пору всеобщей линьки.

Когда миллионам граждан были вдруг предложены новые правила игры, то всё оказалось очень похоже на то, как если бы честных людей, желающих выиграть, заставляли бы жульничать и воровать, заведомо зная, что они на это не способны. Отсюда недалеко до подозрения, что правила эти писались людьми особого сорта, приятно возбужденными представившейся возможностью пролезть в историческую щель с целью отнять всеобщее добро и поделить его между собой. Не их ли темными усилиями в очередной раз, говоря словами многоязычного изгнанника, «крошились границы России и разъедалась ее плоть»?

Также очевидно, что попытки отдельных начальников, вполне, кажется, искренних и порядочных, не смогли этому помешать. Удивительно ли, что объявленный ими путь лежал на самом деле не к праздничному пирогу, а к мешку с сухарями. Страна оказалась в руках не созидателей, а разрушителей, и нет ничего странного после этого в том, что изрядное число современных граждан привязано к ней не чувством, не корнями, не будущим благополучием, а исключительно нищетой.

Взвешивая осадок прошлых лет (наша ли в том вина, что он оказался горьким? конечно, наша!) следует заметить между прочим, что поскольку здесь пишется не история страны, а история возникшего в ней чувства, не упомянуть о вышесказанном нельзя, как нельзя не брать в расчет качество воды того аквариума, в котором плавают наши золотые рыбки. С другой стороны, что за занятие, ей-богу – сидя на берегу реки забвения таскать оттуда ржавые загогулины хорошо известных фактов! Уж если и заниматься этим, то с целью очистить ее русло, что, однако, больше подходит ангажированным историкам.

…Обретя «зеленую» почву, он, следуя золотой заповеди финансиста «главное – сохранить, а если возможно, то приумножить», принялся воплощать ее со всей страстью и вдохновением молодости. Тем более что для того, кто преследовал тогда не размах, а надежность, достаточно было иметь связи в банке и пару верных, а точнее сказать, повязанных интересом друзей.

Через Юрку Долгих и его банк он втащил сюда немного денег и купил, как уже было сказано, две квартиры. Значительно позже, когда деньги перестали скрывать, он в добавление к своим теперь уже четырем квартирам купил у беглого нувориша участок с домом в районе Зеленогорска недалеко от залива. Таким образом, числившаяся за ним на момент их знакомства недвижимость стоила никак не меньше двух миллионов долларов.

Вместе с Юркой он продолжил поставку компьютеров, постепенно наращивая объемы. Оборудование его операционной было предельно лаконичным: фирма за рубежом и фирма в стране – два органа, между которыми циркулировало устойчивое товарно-денежное кровообращение. Он сам себе продавал и сам у себя покупал, и его правая рука прекрасно знала, что делает левая, и при этом одна мыла другую. Уже тогда он взял за правило отправлять половину прибыли за границу, где она оседала высококалорийным подкожным жиром.

Когда решены проблемы материальные, взор ищет, чем утешить душу. Поскольку достаток его в ту пору не бросался в глаза (о чем, кстати, тогда нелишне было заботиться), то он никогда не оказывался в положении, о котором предупреждал жизнерадостный Эпикур: «Многие, накопив богатства, нашли не конец бедам, а другие беды». Запросы его не превосходили рамок разумного – видео, аудиоаппаратура, подержанный «Ауди» и добротная одежда, к которой он, как и к женщинам, питал устойчивую слабость. Отремонтировав квартиру на Московском, он перевез туда родителей, оставшись жить в милой его сердцу хулиганской слободе, храня ей верность, как покалеченной по его вине любовнице. Сепаратное проживание оказалось как нельзя кстати – появилась возможность, о которой в бесприютные советские времена мечтали вульгарные последователи того же Эпикура: «Вам восемнадцать лет, у вас своя квартира, вы можете любить шутя!»