Эльчин Сафарли - Я хочу домой Страница 18

По ночам меня будят чайки, они засыпают на крыше дома, спросонья поклевывая черепицу. В первое время чудилось, что кто-то стучится в дверь: вскакивал, отпирал ее, а там никого, кроме волн Синего моря. Со временем узнал чаек. Дружелюбные, чуткие и беспокойные птицы.

По утрам, какая бы погода ни была ночью, в карманах брюк хрустит песок Пустых Надежд. Каким образом он проникает в мою одежду даже сквозь шкаф, неизвестно.

В жизни должно быть то, что человеку не раскроется, – так он учится верить в чудеса.

Когда я был маленьким, в моих карманах всегда можно было найти яблочные косточки. Съедая яблоко, я аккуратно вынимал их из сердцевины, складывал в укромное место.

А все началось с фразы, как-то услышанной из уст взрослых. «Жизнь в семенах яблок, а не в кожуре». Смысл слов был другой, но я воспринял их по-своему: «Чем больше у меня будет семян, тем больше жизней я смогу продлить. Маме, папе, дедушке, бабушке…» Я собирал семена жизни до дня дедушкиной смерти.

Когда Асада, страдающего циррозом печени, уложили в больницу, я примчался туда с банкой семян. «Бабуль, я успел, успел! Вот семена, деда спасен!»

Сона взяла банку, обняла меня, тихо заплакала. Дедушки наутро не стало. Семена закопали в саду нашего дома. Со временем там проросла яблоня.

Скучая по дедушке, я подолгу сидел под ней.

* * *

– Лиман, почему люди боятся любить? Хотят и одновременно убегают от своего желания. Говорят, что уберегают себя от боли.

– Не важно, кого и что любишь, это чувство делает тебя лучше. А если вдруг хуже и циничнее, значит, не любовь была, а эгоистичное желание, чтобы кто-то пришел и заполнил твою пустоту. Выполнил за тебя работу.

– Никуда от положенного не денешься.

– Да, сосед. Узнать себя и стать лучше. Вот после этого встретишь того, кто дополнит тебя своей любовью.

– А бывает, двое встречаются и расстаются…

– Значит, кто-то из них не завершил работу. Не до конца узнал, простил или отпустил. Высшая сила, месяц ли спустя или десять лет, возвращает на то место, где что-то было недоделано.

– Открыть любовь в себе, чтобы любовь открылась нам?

– Да, сосед. И никто этого не избежит.

– Лиман, я сегодня утром вышел на пробежку вокруг маяка и вдруг ощутил, что настоящего в моей жизни стало больше, чем прошлого.

– Научился владеть временем.

– Не думаю, что настолько серьезно.

– Почему же, сосед? Ты наконец-то обладаешь своим временем. Никуда не спешишь. Ни от себя, ни за чем-то.

– Нелегко сойти с этого круга. Носишься по одной траектории и уже настолько привыкаешь, что и голова не кружится, и ничего другого не хочется.

– Знаю такое. Кажется, что тогда было самое сильное и красивое. И, сам того не замечая, не даешь настоящему стать таким же.

– Именно.

– Прошлым болеет половина человечества. Я сам долго лечился. Универсального метода нет, у каждого свой.

– Как ты лечился, Лиман?

– Для начала остановился. Потихоньку менял отношение к тому, что было. Для этого достаточно переместиться в себя. Каждый подбирает подходящие ему реактивы и расщепляет привязанности. Главное, никакой паники…

– …и не винить себя.

– А это вообще дело бессмысленное! Вместо этого надо бы перестать мучить счастье, которое догоняет нас, пока мы куда-то или за чем-то несемся, и позволить ему стать с нами единым целым в настоящем…

– …а не в прошлом. Привыкли называть счастьем то, что осталось позади, а надо бы то, что происходит сейчас.

* * *

Ничего не знаю о нем. Откуда он родом, где живет, есть ли у него семья. Лиман меня тоже ни о чем не расспрашивает.

Достаточно того, что есть: наших бесед, молчаний, прогулок. Мы все учителя друг для друга, и каждый несет знание, которое кому-то предназначается.

Третий день дует холодный ветер, льет дождь. В утренние часы непогода утихает. Выходим с Лиманом к берегу Синего моря. Часа два пройдемся, потом снова начинается дождь.

Из-за непогоды не покидаю Пустых Надежд. Приходится ждать, пока тучи рассеются, дороги расчистятся, а море вернется к берегу.

В детстве меня пугали отливы. В дни зимних ветров море уходило в себя, отдаляясь от привычной линии берега. Боялся, что оно уйдет навсегда, куда-то далеко, и не будет больше в моей жизни моря.

Отливы в человеческой жизни Лиман называет «делом привычным» – с годами они учащаются, хотя, казалось бы, все про себя понято.

«Опрометчиво ждать от мира только радости, тепла, красок. Надо быть готовым к тому, что они могут исчезать, и не впадать в отчаяние. Мир разный: холодный, теплый, жестокий, добрый. Так было и будет. Наше восприятие изменчиво, как и сам мир. Если сегодня отлив и холодно, то завтра будет прилив и солнце».

Мы вместе пьем кофе. Лиман заваривает его с чайной ложкой коричневого сахара и зернами кардамона, снижающими действие кофеина. Бледно-коричневая пенка, гуща на полстакана.

Он сравнивает жизнь с кофе – сладким и одновременно горьким. «В жизни, как в чашечке кофе, есть и сладость сахара, и горечь гущи. Как ни фильтруй, ни процеживай, без них кофе не кофе».

Снимая с плиты шипящую турку, Лиман говорит, что жизнь протекает в ежедневном стремлении. «К счастью?» – спрашиваю. Он, разливая вторую порцию кофе, произносит: «Стремиться создать, спасти от зла и сохранить что-то хорошее в себе, вокруг себя, – может, это и есть настоящее счастье?»

* * *

– Долго тут будешь, Лиман? Я скоро уезжаю, но когда-нибудь вернусь.

– Не могу сказать, сосед. Либо год, либо месяц. Или на днях уеду.

– Далеко?

– Дальше.

– Докуда?

– Сосед, можно ответить, что дороги жизни бесконечны. Но каждый из нас в силах определить то место, где он слышит себя лучше. Там построить дом, туда возвращаться из путешествий. Любить это место, делать его лучше…

– …и не привязываться. Что так нелегко.

– Научись не думать о сложном, и оно станет простым. Люби, наслаждайся. Сними часы с руки. Ты свободен.

– Ты о свободе воли?

– Именно. Эта свобода открывается тем, кто любит каждый новый день вне зависимости от того, какой он. Пасмурный, солнечный, загруженный или выходной. Уметь любить не дни в своей жизни, а жизнь в своих днях. Это невозможно объяснить, основано на ощущениях…

– Как четвертый уровень понимания Корана?

– Да. Все, что наполнено любовью, часто необъяснимо.

– Мне будет не хватать наших разговоров, Лиман… Может, нам по пути?

– Если это так, то мы еще встретимся.

* * *

Утром я проснулся с мыслью о человеке, который где-то живет и не знает меня, и я его не знаю, с которым мы непроизвольно идем навстречу друг другу. И скоро встретимся.

Она

Вы когда-нибудь думали, что вот сейчас, в эту самую минуту,в эту самую сию минуточку,где-то, в портовом городе, может быть, на каком-нибудь острове,всходит на корабль – тот, кого вы могли бы любить?

Я утыкалась носом в его затылок и могла пролежать так вечность. В эти минуты всей собою проживала настоящее. Границы рушились, и одно объятие становилось всем: городами, встречами, солнцем, сутью, вкусом и океаном. Никуда больше не то чтобы не хотелось, а не было необходимости – все тут, между нами.

Не пугало то, что это могло прерваться. Мы ведь к вечности прикоснулись, души в ней растворились – пусть и иллюзия того, что наш отрезок времени вне земных законов.

Как в детстве, когда заходишь предновогодним утром на кухню и на пороге встаешь на цыпочки, чтобы через окно увидеть, лежит снег или нет. Если взору открывается белоснежная поляна, ты застываешь перед вечной красотой природы и проживаешь мгновение каждой клеточкой.

Не знаю, кто и что решил, но спустя время меня этого объятия лишили. И я умерла. В тот день, когда умер мой сын. Ему было пять лет, миелоидный лейкоз.

Темнота. Я из нее не выбиралась. И не хотелось. Меня вытолкнули. Кто или что – не знаю.

У беды нет слов. Они бесполезны. Поэтому о ней не говорю.

«Умереть и родиться заново – все в одной жизни». Я прочла эти слова тут, в Конье, в одной из книг Руми. У меня так и случилось.

На Конью опускается вечер. Как бы тепло ни было днем, с закатом город дрогнет в горной прохладе. Остывают низкие постройки из камня песочного цвета. Дома тут не окрашивают в яркие цвета. Исключительно естественные оттенки.

«Для местных жителей это не важно. Конья – земля дервишей, смиренных путников, живущих тем, что внутри, а не снаружи. Внешнее зыбко, переменчиво. То, что построишь в сердце, останется с тобой навечно».

Хандан уходит в комнату на заключительную пятую молитву. Она присоединится ко мне чуть позже. Перевязываю голову желтым платком, накидываю шерстяной жакет, беру корзину и спускаюсь в сад. Пора собирать фисташки с Рузу.