Заур Зугумов - Записки карманника (сборник) Страница 18

Малолетки – колонии для несовершеннолетних преступников.

Малява – записка.

Молодому босяку – подающему надежды будущему вору в законе.

Мрази – негодяи.

Мусорам – в данном случае сотрудникам администрации ИУ.

Наколол на его лопатке – сделал татуировку на лопатке.

На продоле тусовались попкари-исполнители – в коридоре ходили надзиратели, которые приводили приговор суда – расстрел в исполнение.

Не в кипеш – очень осторожно.

Одноярусных панцирных шконарей – имеются ввиду тюремные кровати для несовершеннолетних преступников, в тюремных камерах.

От звонка до звонка – от начала и до конца срока заключения.

От хат – от камер.

Параша – 1) Емкость для испражнений, которая устанавливается в камере. Как правило, в СИЗО для этих целей использовались старые сорокалитровые фляги из-под молока, поскольку у ее основания на крышке находилась резиновая прокладка, которая не пропускала запах. В камерах существовало правило, согласно которому опущенный должен был есть и развлекать сокамерников, сидя на параше. Следует отметить, что к началу 1970-х годов параши в тюрьмах бывшего СССР были заменены камерными туалетами. Что же касается камер ИВС и им подобных, то в них параши заменяют теперь небольшие пластмассовые ведра. 2) Непроверенный или ложный слух, сплетня.

Паскуда – тот, кто поддерживает постоянную связь с милицией и в некоторых случаях использует ее в собственных целях. Паскуды, как правило, долго не живут. После разоблачения их сразу же ликвидируют, тогда как, например, к сукам, не всегда применяются крайние меры.

Переодевать в робу – переодевать в лагерную форму.

Под раскруткой – находясь под следствием будучи в местах лишения свободы.

Режимник – заместитель начальника ИУ по режиму и охране.

С понтом – с определенной долей апломба.

Схлестнулись со шпаной – встретились с ворами в законе.

Тычил – воровал по карманам.

Урок – воров в законе.

Хозобслуга – осужденные к небольшим срокам заключения, не имеющие взысканий и не придерживающиеся воровских законов, а потому и занимающиеся в тюрьме хозяйственными работами.

Цинковать ментам – давать знать милиции о совершенных противозаконных действиях.

Шайтан – кличка (шайтан – злой дух, в переводе с языка мусульман всего мира).

Шнифта и потушили его навеки – выкололи глаза.

Шконарях – лагерных кроватях.

Шпана безусая – молодые преступники, которые стараются придерживаться воровских законов.

Щекотнуться – почуять опасность.

Цинк – опознавательный сигнал об опасности.

Муссолини

1

Случай этот произошел в самом начале 1998-го. Близился к концу второй год моего заточения в московских тюрьмах: сначала в Бутырке, а затем и в Матросской Тишине. В конечном итоге я опять оказался в Бутырском централе.

Тогда я и представить себе не мог, что вскоре вновь окажусь на свободе. Дело в том, что когда в последний, седьмой раз меня вывозили на суд, прокурор, эта с виду милая, пышнотелая дама бальзаковского возраста, после всех доводов, обращенных к судье (кстати, тоже женщине), запросила для меня десять лет особого режима. «Мало того, что вы в своей собственной стране уже двадцать один год, как признаны вором-рецидивистом, – язвительно подчеркнула она, глядя при этом куда-то в сторону и явно избегая встретиться с моим взглядом, – живете в основном по чужим документам и постоянно нарушаете закон. Вы еще и умудряетесь разъезжать по Европе, занимаясь там криминальной деятельностью, и находитесь под пристальным вниманием Интерпола. – В тот раз меня арестовали в аэропорту Шереметьево, прямо у трапа самолета, прилетевшего из Афин. – Не многовато ли для обыкновенного карманного вора, Зугумов?»

Выпалив все это, она хотела было сесть, и тут наши взгляды, наконец, все же встретились. Успев на доли секунды заглянуть в эти маленькие глаза, похожие на глазки королевской кобры, я сделал для себя вывод: этого ядовитое существо может только жалить. Как бы то ни было, фортуна все же улыбнулась мне, и я избежал ржавого меча нашей подгнившей державы. Но это случилось чуть позже, а пока я чалился в 164-й хате.

Накануне Нового 1998 года ко мне на свидание в тюрьму пожаловала одна очень элегантная и привлекательная особа. Я нисколько не удивился странному визиту этой дамы, хотя и видел ее впервые. Дело в том, что уркам, пребывавшим на свободе, понадобилось срочно передать очень серьезную маляву братьям, находившимся в тот момент в Бутырке. Но как это сделать?

Пронюхав о том, что в самом скором будущем в воровской среде должны были произойти какие-то глобальные перемены, администрация тюрьмы наложила запрет на свидания не только с ворами, находившимися на свободе, но и в самой тюрьме жуликам не разрешались свидания ни с кем, даже с матерями.

В этой связи мне хотелось бы отметить одну очень важную деталь, связанную с арестантской жизнью воров в законе вообще и в Бутырской тюрьме в частности. Там постоянно находилось, по меньшей мере, восемь или десять урок. Несмотря на то, что централ был лишь третьим по величине на всем постсоветском пространстве (после питерских Крестов и киевского «Крещатика»), ни в одной из других тюрем не чалилось столько воров в законе, как здесь. Это происходило оттого, что Бутырка находилась в самом центре империи, в её столице, где прокручивается, как известно, семьдесят процентов всего российского капитала.

Что же касается воровских сходняков, то и они, как правило, проходили в Первопрестольной. В златоглавую по разным делам всегда съезжалось много урок со всей страны, ну а уж появиться на сходняке и сам Бог велел.

Обычно результаты очередной сходки переправлялись братьям в столичные тюрьмы, а там урки знакомили с ними заключенных. Таким образом, те, кому это было положено, оказывались в курсе всех воровских дел. Но случалось и так, что большинство воров находились не на свободе, а за решеткой. Тогда сходняк приходилось проводить в бутырских стенах.

В то время в одной только Бутырке сидели восемнадцать воров. Почти всех их я знал лично и общался с ними и в Матросской Тишине, когда был там вместе с Колей Сухумским в табунаре «на положении», и в Бутырке, когда был переведен туда вновь.

Мое положение обязывало меня по нескольку десятков раз в день не только обращаться к ворам по разным причинам, но иногда и встречаться с ними при необходимости. Иначе и быть не могло. Это был наш обычный, повседневный тюремный быт.

Всем известно, что занести в тюрьму что-нибудь запрещенное всегда непросто, а в такое время тем более. Так вот, сведя риск к минимуму (малявка была зашифрована, а код знали лишь единицы), урки отправили курьером на свидание в тюрьму дочь одного очень высокопоставленного чиновника из аппарата правительства России, любовницу одного из столичных босяков, которая ради него была готова на все.

Воры всё рассчитали правильно: вряд ли кто-либо из тюремной администрации рискнул бы подвергнуть ее шмону. Менты в таких ситуациях, а их на моей памяти было множество, предпочитали иметь дело не с тем, кто передавал депешу, а с тем, кому она предназначалась. Таким человеком мог быть либо сам адресат, либо его доверенный посредник.

Миссию получателя воры возложили на меня. Накануне предстоящего свидания урки сказали мне: «Ты сам видишь и понимаешь всю сложность ситуации, Заур, поэтому действуй, как считаешь нужным, на свое усмотрение. Тебя учить не надо, но в любом случае ксива должна либо оказаться у нас, либо быть уничтоженной тобой лично. Третьего не дано и быть не может».

За свою долгую босяцкую жизнь я, конечно же, не раз исполнял поручения подобного рода, как на свободе, так и в неволе, и все, слава Богу, всегда обходилось без запалов. Ума хватало, да и молод был – дурил попкарей и крутил легавыми как хотел и как складывалась ситуация. Но теперь, на старости лет, я, откровенно говоря, немного занервничал.

Боялся я, конечно же, не за свое благополучие, ведь это была моя жизнь, а за дело, мне порученное. Еще с детских лет воры научили меня ходить по краю пропасти и не падать. Ну и, в конце концов, я был у себя дома, чего мне было бояться? Но годы всё же брали своё, я это уже давно чувствовал, потому-то и переживал за возможные последствия запала и за своё честное имя босяка. Ведь поручения такого рода воры доверяют лишь одному из тысяч арестантов, но и спрашивают с него соответственно. Приходилось идти на риск, ибо если не я, то кто же?