Алиса Ганиева - Жених и невеста Страница 18

– А на каком основании так решили? От кого слышали? – сердился отец Марата. – Что за небывальщина!

Оказывается, Халилбека видели то в городском парке, режущимся в шахматы с завсегдатаями тамошних скамеек. То на рынке, ловко взвешивающим инжир. То в рыбацкой лодке на заброшенном побережье вместе с местными, чёрными от солнца и просоленными морем подростками. То в поселковой мечети за «железкой» на утренней хутбе. Или же около «официальной» мечети на Проспекте, задумчиво изучающим раздаваемые рядом листовки. А то и вовсе – в том самом ресторанчике, где все и собрались отмечать сватовство сына Абдуллаевых.

Помешательство на Халилбеке росло как на дрожжах. Собравшиеся на торжество солидные отцы семейств перебрасывались сказочками о его тайном освобождении и вездесущести, словно детскими страшилками. С полудоверием и подавленным восторгом.

– Да просто заметят очень похожего человека, напридумывают и начинают передавать, – скептически предположил Марат, защищаясь от слепящего небесного шара ладонями.

– Конечно, – неожиданно поддержал его мрачный хилячок, переминавшийся рядом. – Халилбек никогда не стал бы играть в шахматы.

– Почему это? – удивились многие.

– Как? Вы не знаете? – Хилячок наставительно поднял указательный палец вверх. – В хадисах эта игра называется запретной.

– Только в недостоверных хадисах, вацок! – нашёлся что возразить знакомый Марату со школы здоровый усач в щегольской рубашке. – Нежелательно, но и не запрещено. Главное, чтобы доска не отвлекала от служения Аллаху.

Несколько человек засмеялись. В том числе круглый и влажный от пота человек лет шестидесяти с рассечённой губой. Марат услышал, как стоящий подле советчик хлопает по взмокшей спине товарища всей пятернёй:

– Ты бы поосторожнее хохотал, Исмаил, о тебе и так слава дурная.

Марат потом спросил у Шаха, что это за Исмаил и что за слава, и Шах пояснил ему, что речь о новом директоре школы, у которого вечные и напряжённые схватки со рьяными прихожанами. Особенно теми, кто предпочитает ходить за «железку». Исмаил не пускал на уроки девочек в хиджабах и требовал ношения белых блузок и синих юбок согласно уставу школы. Родители закутанных учениц возмущались, подавали в суды и то и дело угрожали директору расправой. Губу ему, как объяснил развесёлый Шах, рассёк житель посёлка и многодетный отец Мухтар.

– Тот самый Мухтар, у которого сын Алишка, избитый нашим соседом-полицейским? – вспомнил Марат.

– Да-да, у них вся семья соблюдающая, – поддакнул Шах.

Но разговор случился уже после, когда оба сидели за одним из столов ресторанчика и разглядывали танцующих. Гости вызывали друг друга на танец то палочкой, то салфеткой, то веточкой укропа. Оттанцевав своё, каждый приглашённый передавал эстафету дальше: палочки и салфетки переходили из рук в руки – мальчик-девочка, девочка-мальчик. С самим Абдуллаевым-женихом Марат успел обменяться разрозненными поздравительными восклицаниями, пока тот куда-то не умчался. Ему явно не сиделось на месте. Пройдя несколько танцевальных кругов с молоденькой суженой, одетой в малиновое платье, с пышной причёской, взбитой буклями на затылке, он переключался на её подруг, на скромничающих гостий, пожаловавших и с его, и с невестиной стороны, потом нёсся переговаривать о чём-то с друзьями, потом снова приглашал кого-то и снова исчезал.

Хозяйка праздника, озабоченно прихрамывающая на кухню проследить, не крадут ли оставшуюся еду и не мухлюет ли сортировщица, рассовывая несъеденные люляшки и чудушки по пластиковым коробкам, то и дело переваливалась между столами гостей, взмахивая украшенным бахромой платком и спрашивая про сына:

– И где опять наш жених? Куда он запропастился?

Сколько Марат её помнил, она плохо ходила. Кажется, повредила ногу, упав со строящейся крыши своего дома во время осмотра работ. Шах тоже появлялся и пропадал. Мелькали лица былых товарищей, одноклассников. Марата расспрашивали про его адвокатскую контору и молодецкие приключения. Интересовались:

– А серьёзка в Москве есть?

Марат отшучивался. К микрофону постоянно группами и поодиночке приглашались доброжелатели, советчики и сочинители однообразных тостов, предрекающих бедной засватанной девочке рождение десяти, а то и пятнадцати отпрысков. Потом откуда-то сзади к Марату подобралась разодевшаяся по случаю мать в изящных серьгах-цветочках с мелкими фианитами («пусть все думают, что бриллианты!») под руку с крашенной в блондинку женщиной в леопардовой накидке.

– Марат, поздоровайся с тётей Луизой!

Марат поздоровался и даже вспомнил с некоторым трудом имена Луизиных детей и мужа.

– Вот надо же, – покачивала мать головой с уложенными на затылке косами, кивая охотно соглашавшейся леопардовой, – целую свадьбу из сватовства сделали. Раньше как было? Тихо, дома, в своём кругу принесли чемодан невесте, подарили подарки, обсудили нужные детали, и всё. А тут! И ресторан сняли, и народу, как на хадже. Но ничего. Невеста – просто чудесная девочка. А жених – сокол, правда? Помню, как он к нам ещё маленький бегал. Адик его любил.

Это было враньё. Адик Абдуллаева не любил, а, наоборот, побаивался, но Марат не протестовал, тем более что голос у матери при упоминании Адика нехорошо дрогнул.

– А вон там, кстати, Луизина племянница! – Она снова взбодрилась и со значением ткнула подбородком в сторону танцующих: – Какая красавица! А как движется! Ну и ловкость, правда? А талия? Тоньше, чем мой палец!

– Не надо, Хадижа, – смеялась леопардовая, – ты на мою племянницу не наговаривай. Она совсем не худая. И не костлявая! Питается хорошо. Здоровая, крепкая. Характер – весёлый.

– А я что говорю, Луиза? Когда я сказала, что костлявая? Вот Муишка, которая Гаджиевых дочка, – она костлявая, как смерть. И ручки у неё тоненькие. Что этими ручками можно сделать? Или приготовить? У неё, наверное, духовку открыть сил не хватает. А твоя племянница – это радость. Дай Аллах любой женщине такую невестку.

Марат без всякого волнения взирал на пляшущую Луизину племянницу. Комплименты, расточаемые матерью, казалось, не врали. Фигура была ему по душе. Правда, лица он почти не мог разглядеть. Длинные, достающие до копчика волосы то и дело спадали девушке на грудь и кумачовые от косметики щёки. Вспомнилось полудетское смышлёное лицо Пати, и стало тепло и вместе с тем тоскливо.

– Пригласи её, Марат, пригласи, – успела шепнуть ему мать, выбираясь вместе с тётей Луизой назад, к женским столам.

Марат лениво следил за девушкой, пока та не села на своё место – прямо на виду, рядом с невестой Абдуллаева. Схватил за черешок брошенный кем-то на скатерти розовый бутон с потемневшими уже на краях лепестками и пошёл к Луизиной племяннице.

Та заметила, что кто-то приближается, и тут же уткнулась в модный телефон, сделала вид, что глуха и слепа и что вся её забота – постукивать холёными пальчиками по чувствительному экрану. Марат протянул ей бутон, она отложила телефон и медленно встала, глядя не на Марата, а на улыбающихся соседок и саму невесту Абдуллаева – совсем ещё девочку, что было заметно вблизи, с угловатым худым профилем.

Партнёршей Луизина племянница оказалась что надо. Она не только искусно скользила и плыла по плиточному полу ресторанчика, но ещё и выделывала ногами под скорую музыку всевозможные петельки и ковырялочки. Марату даже показалось, что с ним она кружит дольше отмеренных приличиями двух-трёх минут. А впрочем, время могло и замедлиться.

– Ты знаешь что-нибудь вон про ту девушку? С которой я сейчас танцевал? – спросил он у возникшего на прежнем месте Шаха сразу после танца.

– А, знаю. Понтовщица. Любит роскошь, хотя и живёт её семья так себе. Дура, короче. Тебе что, понравилась?

– Маме понравилась, – ухмыльнулся Марат. – И танцевать умеет. Но лицо…

– Да по лицу видно, что мозгов нет. Я раньше от таких с ума сходил. Сейчас надоело, – затеребил Шах бутылку с водой. – Ты знаешь, Абдуллаев что-то очкует. Ему брюхатая эта с утра звонит.

– А он?

– Трубку не берёт. Но она ему смс написала. Что он пожалеет.

– Угрозы?

– Да. Он меня уже спрашивал, можно ли в судебном порядке от неё избавиться. Обвинить в шантаже.

– Привлечь-то можно, но тогда она объявит, что её соблазнили или даже изнасиловали, а потом бросили беременную. И если экспертиза докажет отцовство…

– Да всё равно ходы есть. Главное, чтобы родня этой потаскушки здесь не навоняла. Ты представляешь, какой будет позор?!

– Что же Абдуллаев предпринимает?

– Хочет перекрыть подходы к ресторану, чтобы не пропустить делегацию, как говорится, в праведном гневе. Пойдёшь с нами?

– Если он сам попросит. Это личное дело всё-таки…

– Оставь, да, Марат, не веди себя как Русик-гвоздь!

– Мне Абдуллаева не жалко, сам виноват. Если пойду, только чтобы его невесте праздник не портить. Хотя она всё равно узнает.