Виктория Токарева - Одна из многих (сборник) Страница 18

– Я не мертвец. Я талантливый, здоровый и богатый. Богатые мужчины старыми не бывают. У меня вся жизнь впереди.

– Только хвост позади, – сказала Елена и пошла в прихожую раздеваться.

Николай пил три месяца.

Первый месяц Елена терпела покорно и даже обслуживала. Потом ей надоело спотыкаться об его ноги. Она отселила Николая в гостевой домик. Сергей завез хозяину новый плоский телевизор. Поставлял ящики со спиртным, менял пустой ящик на полный.

Последнее время Сергей исполнял две должности: шофер и охранник. Мовлади уехал домой, к жене с тремя детьми. Потеря места его не смутила. Были бы руки, а работа найдется.

Николай пил и смотрел телевизор. Однажды по пятой кнопке показали академический хор. Он пел что-то нечеловечески прекрасное. Божественный порядок слов и звуков.

Николай узнал слова. Это было стихотворение Лермонтова. «Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана. // Утром в путь она умчалась рано, по лазури весело играя. // Но остался влажный след в морщине старого утеса. Одиноко // Он стоит, задумался глубоко, // И тихонько плачет он в пустыне».

На первом четверостишии музыка была легкая, летучая, как тучка золотая.

Второе четверостишие шло с паузами. Паузы-вздохи. Это про утес. А последняя строчка: «И тихонько плачет он в пустыне» – музыка-плач. Тяжелые мужские рыдания.

Николай заплакал.

В дверях появилась Елена и сказала:

– Если ты не прекратишь, ты сдохнешь…

Николай понял: это правда. Он действительно уйдет из жизни, если не прекратит. Но ведь уйти – тоже неплохо. В его жизни было все: и бедность и богатство, и любовь и ненависть, и равнодушие. Дальше будет повторение пройденного: опять работа, опять деньги, опять женщины. Переночует какая-нибудь следующая тучка на груди утеса-великана…

Николай проснулся среди ночи. Открыл глаза и ясно понял: его противостояние с Охрицем не стоит выеденного яйца. Они вцепились в один проект, каждый тянул в свою сторону. А меж тем от этого проекта выгоднее отказаться, чем продолжать. Быстрее создать новое, чем дергаться, пытаясь вернуть старое.

Утром он позвонил секретарше и сказал:

– Позвонит Охриц, скажешь, что я не могу его принять.

– Не поняла, – ответила секретарша.

– Пусть он испугается, – разъяснил Николай.

– Поняла. – Новая секретарша понимала Николая с полуслова.

Конкурент Охриц решит, что его игнорируют, у него жопа слипнется от страха. А когда человек боится, его легко победить. Охриц заплатит любые деньги и будет счастлив.

Николай заберет свою долю и вложит в другой проект. Он уже знал – в какой.

Утром Николай принимал контрастный душ. Потом растирался.

Тело горело, он чувствовал каждую клеточку. Подумал: любовница ушла, но яйца не отрезала. Все осталось при нем. Богатый мужчина старым не бывает. И талантливый старым не бывает. А он и богатый, и талантливый.

Весь двор был засыпан золотыми березовыми листьями. Николай шел по двору, и ему казалось, что он толкает подошвами земной шар, и шар туго крутится вокруг своей оси.

Николай мысленно разобрался с Охрицем, перестал его ненавидеть. На душе стало просторнее и светлее, как будто из комнаты вынесли шкаф.

Земной шар под ногами убыстрял свой ход. Николай не поспевал. Земля уходила из-под ног.

Смеркалось. Должно быть, земной шар окунался в ночь.

Николая отвезли в больницу.

У него отнялась левая половина тела. Рука и нога не двигались. Рот перекосило.

Елена каждый день приезжала в больницу.

Пришлось приглашать кучу специалистов: массажист, логопед, лечебная гимнастика. Деньги текли рекой. Елена задавалась вопросом: а как же лечатся простые люди, у которых нет таких денег?

Николай был растерян. Его тело перестало ему подчиняться. Ничего не болело. Казалось, вставай и иди. Но это только казалось. Николай ничего не мог сделать. Он привык быть хозяином жизни. А теперь стал раздавленным рабом у кого-то всесильного и беспощадного.

Подступало отчаяние. Гримаса плача искажала лицо.

Когда Елена входила в палату, сияя лучезарной улыбкой, Николая охватывала ярость. Он хватал первое, что попадалось под руку: хлеб, яблоко, стакан – и метал в Елену.

Лечащий врач Таир Бахлулович сказал, что агрессия и эгоцентризм характерны для таких больных. Это мозговые явления.

– Вы привыкнете, – сказал врач. – Постарайтесь не обращать внимания.

– А если он будет кидаться тяжелыми предметами?

– Научитесь уворачиваться.

«Ничего себе, – подумала Елена. – Рекомендация профессора…»

Приходили родные и близкие. Елена дозировала посещения. Старшая дочь тихо плакала. Ей было обидно за отца, такого молодого и такого беспомощного. Она не простила отцу обиды. Но сейчас стало ясно, что есть кое-что выше обид. «Милосердие выше справедливости», – как сказал один умный человек. И это правда.

Младшая дочка Зоя была растеряна. Она любила папу, но ей приходилось скрывать свое чувство от бабушки, маминой мамы. Появилось то, что называется – двойной стандарт. Неокрепшие мозги Зои искали опору и не находили. Зоя двигалась по жизни на ощупь.

Теща Николая, мать Елены – молодящаяся старуха, мечтала увидеть своего неверного зятя в гробу. Ее мечта частично сбылась. Николай лежал, как мятый неликвидный помидор, который годится только на борщ. Но почему-то радости не было. В груди тещи стояла пустота.

Сестра Николая смотрела задумчиво. Она знала, что Николай не составил завещания, и если что… то все деньги на всех счетах перейдут Елене. А от Елены она не получит даже шнурков от ботинок. Эти мысли вполне совмещались с искренним горем. Сестра вспоминала Николая ребенком, и ее душа рвалась от жалости.

В один из дней заявился Охриц. Он плохо скрывал свою радость. Радость так и рвалась из глаз. Главный конкурент самоустранился и тем самым сделал Охрицу большой подарок. Охриц испытывал к Николаю нежное благодарное чувство. Почти любовь.

Звонки поступали беспрерывно. Елена жестко фильтровала звонки. Николаю нельзя было переутомляться.

Однажды Елена вышла из номера. Николай сам взял трубку. Это была Анжела.

– Привет, – выговорила Анжела дрогнувшим голосом.

– Привет с того света, – отозвался Николай.

– Ты как?

– Как-то… – ответил Николай.

Нависла пауза.

– Ты что хочешь? – спросил Николай.

– Ничего не хочу. Наоборот…

– Что значит «наоборот»?

– Квартиру я освободила. Можешь забрать обратно.

– Я подарки обратно не забираю, – отозвался Николай.

– Ты хороший… – проговорила Анжела.

– Хороших не любят. Любят плохих.

Анжела не выдержала и заплакала. Потом спросила:

– Ты на меня сердишься?

– Хороший вопрос…

Николай усмехнулся. Он расплатился за свое счастье половиной своего туловища и теперь ползает, как передавленный пес… А она спрашивает: «Ты сердишься?»

В палату вошла Елена. Николай нажал отбой.

Друзья дома удивлялись: Николай слишком молод для инсульта. Пятьдесят с небольшим – не возраст.

Таир Бахлулович тихо объяснял, что этот возраст очень опасен для мужчины. Именно в пятьдесят надо быть особенно внимательным к своему здоровью: избегать стрессов, соблюдать диету.

– А если уже хватила кондрашка? – спросил кто-то из друзей.

– Кто? – не понял Таир Бахлулович. Он был азербайджанец и не знал русского фольклора.

– Если уже парализовало? – перевели врачу.

– Главное – вертикализировать, – объяснил профессор. – Поставить на ноги.

Прошло два месяца.

Николай был вертикализирован. Ходил с палкой. Рука висела как плеть.

При выписке Таир Бахлулович пощелкал пальцами перед лицом Николая. Сказал:

– Контакт свободный. Мозги не пострадали. Нога имеет положительную динамику.

– А рука? – спросила Елена.

– Рука сказала вам «до свидания».

«Нашел время шутить, – подумала Елена. – Турок…»

Елена вывезла мужа на дачу. Купила ему швейцарскую коляску. Туда стелили верблюжий плед.

Зима подходила к концу. Небо было вызывающе синим.

Николай смотрел на небо, на сосны. Корявые лапы на фоне синего неба напоминали японскую живопись.

Николай смотрел и ни о чем не думал, вернее, думал обо всем понемногу. Пятьдесят лет – наиболее активная часть жизни. Он разбрасывал камни и собирал камни, копил и транжирил. Он любил, и его любили. Он уходил, и от него уходили. Все это текло вместе с временем и утекало в прошлое. Но вот небо над головой… Но вот сосна с розовым стволом… Они были и будут. А он, Николай, никогда их не видел. Не поднимал головы. Смотрел только вперед и вниз, как кабан.

На террасу вышла Елена и сказала:

– Там по телевизору твоя Фрося Бурлакова. Хочешь посмотреть?

Николай промолчал.

– Три секунды показали ее голую жопу, три секунды – сиськи и три секунды лицо. Лицо – самое слабое звено.