Татьяна Розина - Кама с утрА. Картинки к Фрейду Страница 18

Могу предполагать, что моя маман стала предъявлять предъяву о выброшенных на ветер двух годах драгоценной молодости, которые посвятила ему, коротая вечера в написании любовных писем… возможно, устраивала истерики – с неё станется. И чтобы утешить неутешную несостоявшуюся невесту Василий и вступил с той в связь, чтобы она, обласканная, не трепала ему нервы. Скорее всего, он говорил, что Зойкина мать окрутила его, неопытного. И что он, конечно, не любит её и не спит с ней. Но пока не может развестись, потому что она беременна. Но как только так сразу. И так далее и топу подобное, что говорят в таких случаях мужчины.

Открыто на эту тему мы с матерью никогда не говорили. Но я отчётливо представляла себе, как это всё происходило. Моя мать вообще мало разговаривала, вечно куда-то спешила, суетилась, нервничала. Родив меня без мужа, быстро опустилась в прямом смысле – ходила с опущенной головой, словно стесняясь смотреть людям в глаза, носила серые юбки, чёрные и коричневые кофты, боясь выделяться. Васька перестал её интересовать достаточно скоро, как, впрочем, и законную супругу. Думаю, через год-два, он уже не мог заинтересовать собой даже бабку Сидоровну, торговавшую семечками на базаре.

Я невольно возненавидела и дядьку Васю, и всех мальчишек из нашей школы, и парней-соседей… и вообще всё наше Иваново. Ненавидела грязь на улицах, заваленные хламом лоджии девятиэтажек, засиженные мухами окна, разбитые двери подъездов и расковырянный асфальт перед ними. Меня раздражали тусклые лампочки у входа, зассанные лифты, заплёванные коридоры. Я не видела ничего другого даже по телевизору. Моя мать смогла наскрести денег только на чёрно-белый ящик и на экране у нас всё было таким же серым, как и в жизни. Впрочем, там показывали такую же повседневность, которая окружала меня, а она яркой быть никак не могла. Об успехах трудового народа я слышала с экрана, откуда доносились отчёты об урожаях, об открытии новой линии на каком-то заводе, даже о полётах в космос. Но все эти урожаи, заводы и космонавты казались из другой – экранной жизни. А вокруг меня была чёрно-серая-вечно-слякотная действительность. Я не знала, что бывает другая, красивая, увлекательная жизнь, но всем нутром, на подсознательном уровне, ненавидела всё то, в чём и с чем приходилось жить.

Ненавидела я и мужиков. Но при этом боялась остаться без мужа. О том, что это неразрешимый парадокс, я задумалась много позже.

3.

Ненависть к мужчинам у меня появилась в возрасте несмышлёного детства. Случилось это глупо и без моего на то желания и инициативы. Малышня детсадовского возраста по-разному относится к вопросам пола. Некоторых интересует строение противоположного создания, других, и меня в их числе, эти проблемы не касались никоим боком. Девчонки – Лизка, Нинка и Катька шушукались, толкаясь около дырки в стене туалета, а я не могла понять, что они там нашли интересного. Лично меня ни на секунду не посещали мысли о строении мужских и женских тел, я вообще не задумывалась тогда о делении на сильных и слабых.

Не знаю, как долго продолжала бы я пребывать в глубоком «розовом» детстве полного неведения, интересуясь куклами и считая, что детей находят в капусте, если бы ни моя подруга по детскому саду, смотрящая на эти вещи совсем под другим углом зрения.

– Ты видела? – спросила меня как-то, пряча глаза, Катя, – видела? Гришка показывал?

– Что показывал? – удивлённо спросила я.

– Да письку свою… – выдохнула Катя. – У мальчиков есть писюн. А у нас нету…

Она задыхалась от волнения, но меня не сильно интересовала эта новость. Катя, никак не желающая успокоиться, потащила меня в конец коридора. Там в плохо освещённом углу девчонки зажали Гришку. Он был самым длинным в нашей детсадовской группе и тощим. Вокруг него стеной стояли маленькие зрительницы. Над их головами виднелась макушка Гришки.

– Гриш, покажи, – сказала смелая Катя, расталкивая девчонок.

– Я уже показывал, – заныл Гришка, пятясь, – а ты обещала тоже показать… и не показала…

– Покажу, – заверила Катька, сделав шаг в Гришкину сторону, – ну… давай же…

Я стояла совсем близко к мальчику, не испытывая никакого интереса к тому, что там у него в штанишках. Гришка продолжал канючить, не двигаясь. Катя протянула руку и дёрнула за шортики, ухватив их вместе с трусами. Показался впалый живот почему-то не розового цвета, а голубого. На светлой, пергаментной, почти прозрачной коже вырисовывались тёмные полоски вен. Они змеями тянулись по телу, спускаясь всё ниже и ниже, устремляясь в глубину Гришкиных трусов. Среди этих змей зияла чёрная дырочка пупка. Я прекрасно помню, каким мерзким казался мне и Гришкин живот, и его пупок. Мальчишка дышал и его живот подёргивался, напоминая страшного животного. Мне стало противно, и я автоматически шагнула назад, желая сбежать, но Катька не отпускала, придерживая меня за край кофточки. Другой рукой она тянула Гришкины трусы всё ниже и ниже. Наконец, через резинку выпрыгнул розовый стручок, размером с мизинец. Налившись кровью, он торчал немного вперёд, а сопливый кончик мягкой тряпочкой сиротливо смотрел вниз.

– Вот, видишь, – сказала Катя, не спуская глаз с Гришкиного достоинства, – вот… а у нас нет такого, – она казалась растерянной.

Гришка дёрнулся и вырвался из Катькиных рук.

– Ну, а ты… обещала ить… – заныл Гришка, натягивая шорты на задницу, и запихивая в них выпавший писюн.

– Да на, смотри, подумаешь, – сказала Катя, задрав юбочку. Придерживая подол одной рукой, другой она опустила трусики.

Я посмотрела на Катьку, хотя её строение меня интересовало ещё меньше Гришкиного. У меня самой было тоже самое, правда, я никогда не рассматривала себя. До этого случая меня нисколько не волновало то, что находится между ног. Теперь же передо мной стояли Гришка и Катька. И я могла не только видеть, но и сравнивать.

Катькины розовые пухленькие губки, напоминающие сдобную булочку, разрезанную пополам и раскрывшуюся в печке на две половинки, понравились мне куда больше, чем Гришкин торчащий отросток. Много позже, вспоминая этот случай, со временем почти стёршийся из памяти, я поняла, что именно тогда на подсознательном уровне, или как бы сказали специалисты, на уровне подкорки, у меня сформировалось неприязненное отношение к мужчине. И виной тому был Гришкин писюн, да и сам Гришка, непроизвольно ставший олицетворением мужского начала.

Вскоре после этого произошло ещё одно знакомство с этим несимпатичным для меня предметом мужской гордости, усугубившим и без того неприятные впечатления о нём. Возможно, не случись этого события, маленький Гришкин червячок рано или поздно растворился бы в моей памяти, смешавшись с другими событиями, но то, что я увидела у дядьки Витьки, потрясло меня до глубины души и уже не могло выветриться никакими штормами и метелями.

К матери вдруг зачастил дядя Витя. Это был первый и единственный мужчина в её жизни, не считая, конечно, оставшегося загадкой эпизода с моим несостоявшимся отцом. Немудрено, что такая серая мышь, какой была моя мать, не могла завести хоть какого-то хахаля. В нашем Иваново куда более привлекательные бабы оставались невостребованными. А уж те, кто не выделялся из толпы, вообще был обречён на одиночество и вечную тоску.

Моя мать, понимая свою бесперспективность в качестве невесты, не сильно стремилась к поиску хоть сколько-нибудь завалящего поклонника. Она жила по принципу лисы, которой не достать винограда:

– Все мужики козлы, – глубокомысленно изрекала она неоднократно.

И когда, подвыпив, откровенничала с соседкой Галиной Петровной, тоже обиженной на весь мир. И когда была одна, втемяшивая мне, пятилетней, жизненные принципы.

Но в один прекрасный день в нашем доме всё же появился мужик. К тому времени моя мать получила от фабрики крошечную малосемейку, после чего, радостная, сказала:

– Теперь может и личная жизнь наладится. Мужчина найдётся…

И она действительно наладилась. И мужчина нашёлся. К матери регулярно стал приходить крупный с красной мордой Витька, работающий в ЖЭКе сантехником. Честно говоря, я тогда не только не понимала, кем работает дядька Витька, но и не очень замечала его присутствие. Тем более, когда он приходил, мать выпроваживала меня во двор, приговаривая:

– Вот, опять кран потёк, иди, дочка, погуляй… дядя Витя тут… подкрутит… пока ты погуляешь…

Я была глупой и наивной, и не догадывалась о том, что для ремонта крана совсем не обязательно выставлять ребёнка из дома.

Однажды во время такой прогулки, замёрзнув на холодном ветру, я сильно захотела «по маленькому», и, влетев с улицы домой раньше времени, прямым ходом побежала в туалет. Распахнув дверь в крохотную комнатку с унитазом, я увидела стоящего передо мной дядьку Витю. Он, видимо, только поднялся с фарфорового стульчака, справив нужду. Штаны были спущены и держались на коленях, а передо мной висел большой, коричневый член с выпирающими толстыми прожилками вен, обвивающих его по кругу. До сих пор мне не приходилось видеть ничего более омерзительного.