Эльчин Сафарли - Мне тебя обещали Страница 19

Я, осмелев, уже начал считать себя железобетонным, непробиваемым для сомнительных чувств. Оказывается, нет, все еще возможно. Стоит оказаться на холоде, под ледяным душем или кондиционером, боль снова пробуждается и меня уносит туда, где лето не сменяет зиму и весна тоже не случится больше. И я соглашаюсь с поражением, ноги подкашиваются, вот-вот опущусь на дно и скажу: «Нет ничего, все придумано». Но из последних сил сдерживаю крик нахлынувшего отчаяния. Существуют слова, которые нельзя говорить даже в порыве крайней тоски, если ты не имеешь их в виду и в трезвом, взвешенном состоянии. Не всегда поступки становятся последним шагом, слова чаще разрушают надежды человека. Их следы в сердце неистребимы.

Пока не окреп в новой жизни, я остерегаюсь ночных сквозняков. Отключаю кондиционер, укрываюсь с головой и думаю про завтра. Когда кажется, что все безнадежно и лучше никогда не будет, надо ложиться спать – утром всегда легчает. Когда-то это мне помогало, но в любой болезни наступает пик, и уже ни в каком времени суток не видишь спасения. Чтобы его заслужить, надо мужественно смотреть вперед. И я снова верю, делаю первые шаги, пробираюсь к возрождению сквозь туман былого.

Ночью не потею от жары. Тело словно переходит в режим сохранения внутренней прохлады. Только под утро, когда в окно спальни проникают отголоски гудков проплывающих паромов, я, позабыв о ночных сомнениях, включаю кондиционер. Все-таки утро прекрасно, оно не безжалостно, как ночь, заставляющая вспоминать то, что хочешь забыть. Утро вечера мудренее – до чертиков банально, но это так.

Радуюсь первым часам нового дня, зная, что меня ждут давка в метро, сонное состояние до обеда, отвратительный кофе в коридоре офиса и тоскливые рабочие часы. Но зато утром в природе столько очарования – даже если не любоваться ею осмысленно, замечаешь краем глаза, вскользь. Утро непременно наступает. Это как дуться на любимого человека – злишься, не смотришь ему в глаза, зная, что мгновенно оттаешь, а подуться ведь надо – для профилактики.

40

Что это за жизнь в поиске правды, которую одни называют смыслом жизни, другие – надеждой? Изводим себя и тех, кто с нами, пытаясь опередить время, ищем точку опоры в прожитом дне и, не обнаружив ничего, говорим, что жизнь – тяжела, трудна, невыносима. Бесконечные поиски, беспросветные терзания, а главная ошибка заключается в том, что мы не видим в жизни саму ее суть – любовь. С нее все начинается, с нею же все продолжается. Эта тонкая материя появляется, как мираж, обходит наши интеллектуальные капканы, убаюкивает контроль, забалтывает ум, обводит вокруг пальца память.

Вот и у нее в глазах светится любовь. Я наслаждаюсь этим светом, время вокруг замирает, потом ускоряется, за ним никак не поспеть. Холодно, очень холодно. Завьюженный вокзал, заледеневшие вагоны, ржавые рельсы и нетронутые сугробы. Из них торчат одноглазые светофоры, указательные знаки, какие-то тусклые вывески кассового зала и серебряные бюсты незнакомых стариков.

Легкая стоит перед замершим, замерзшим во времени вагоном, в том же пальто, тех же туфлях. Улыбается. Выпавшую из собранных в пучок волос прядь облепили снежинки – крупные, живописные, хоть на елку вешай. Свистит ветер, крошит снежинки в пудру, его словно стащили из лютой сибирской зимы и раздали за так, вот и отыгрывается, подлец, на юге.

Самое странное, что холод обходит нас с ней, стоящих друг напротив друга, стороной, словно мы отлиты из раскаленного металла, к нам так просто не притронешься. Лишь снежинки замирают на волосах, ресницах, моей щетине, через считанные мгновения превращаясь в кусочки ваты. Пар изо рта застывает ненадолго в воздухе, продолжает исчезать и появляться по мере того, как часто я выдыхаю.

Я стою босой на снегу, в джинсах и майке. Мне не холодно, отчего приходит ощущение ирреальности. Легкая впервые пришла ко мне после встречи с Владой. Другая. Со светом в глазах. Отпустила то, что тянуло ее вниз, на дно. Мы стоим на расстоянии в десять – пятнадцать шагов, между нами тишина и морозные облачка, развязываются узлы нерешенных проблем и почти ощутимо соединяются светлые нити между нами. Давая мне окончательное понимание самого важного.

Я смотрю на нее и слышу в уме слова, которые не произносятся вслух. Как будто сонные киты неспешно плещут по воде хвостами, эти слова добираются до меня волнами. То, что говорит Легкая, исходит от ее неподвижных губ и достигает глубины моего сознания: «Сейчас ты освобождаешься от того, что шло за тобой по пятам. Реализуется совершенный план твоей жизни. Не жалей ни о чем. То, что не предназначено тебе, уйдет. Ты смог, ты справился, замерзшая река вернулась в движение». Пытаюсь ей ответить, но тщетно. Губы заледенели.

«Прошло время вопросов. Ты получил нужные ответы. Ты полюбишь мир и людей в нем, несмотря на временные неудачи. Вставай, иди. Не разочаровывайся. Это заключительный экзамен на прочность новой жизни».

Ветер усиливается, за снежным буйством Легкую почти не видно. Силуэт ее размыт в белом вихре. «Я пришла попрощаться. Мне пора. Не забывай: если ты по-настоящему захочешь стать счастливым, ты обязательно станешь им».

В последний раз я вижу ее губы, и вдруг картинка исчезает. Неведомая сила выталкивает меня в другую реальность. Открываю глаза. В моей спальне четыре утра. Прохладно. Сон ли это был? Хочу приподняться, но вдруг меня снова затягивает сон. На этот раз глубокий, беспробудный сон, где нет снега, заметенного перрона, телепатических разговоров. Мне снится тишина.

41

Такси на скорости разрезает горячий ночной воздух, трасса одинока, свободна. На асфальте застыли тени утомленных деревьев. Меня подмывает открыть дверь, выброситься с заднего сиденья на бегущую раскаленную дорогу. Совершить что-то безумное, необъяснимое, чтобы выпасть отсюда, где без тебя не то чтобы никак, без тебя – незачем.

Меня лихорадит как погоду этого города, меняющуюся по два-три раза за день. Я ее хорошо понимаю. То полон надежд и оптимизма, то снова возвращаюсь во время, полное боли, то к прежним невозвратным радостям… Мы способны стремительно распрощаться с любой из вредных привычек – бросить курить, отказаться от спиртного, перестать объедаться сладким перед сном. Но есть такие вещи, не поддающиеся силе воли. Забыть или разлюбить, к примеру. Все, что рождается в сердце, навсегда в нем остается.

Я скучаю. Это единственное объяснение моей тяги к прошлому. Не помогают никакие советы и психотехники. Можно только смириться, стараться скучать все тише и тише с надеждой когда-нибудь научиться просто помнить. Разворачивая обертку каждого нового дня, не зная, что под ней – солнце или дожди. Напоминая себе улыбаться, чистить зубы, убирать постель и заваривать чай, который, может быть, успокоит сомнения. Нося в душе килограммы тротила в виде воспоминаний.

Я почти псих. А иногда еще и циник: «На´ хер тосковать по тому, кого нет!» Я сам себе не нравлюсь, изнываю от собственного присутствия. То, что раньше казалось мне важным и нужным, какие-то особенные душевные порывы, проявления чистоты и доброты, перечеркивается тоскливым выводом – я был дурак. А то, что кажется пришедшей зрелостью, – вдруг только усталость? Если бы самая чудесная женщина предложила мне сейчас свою любовь, что бы я сказал? Простите, не сейчас, а лучше, наверное, никогда. Не нравится мне качество вашего товара и отсутствие на него гарантии.

Я ненавижу себя за то, что невыносимо скучаю по тебе.

Яна говорит, что я похудел, вытянулся и «в глазах не тонут корабли». Смеюсь, признаваясь в том, что вчера на ночь глядя слопал булочку с малиновым конфитюром – он был такого же цвета, как мои плавки-шорты. «Ты хотя бы со мной поделился, обжора. Летом на сладкое меня тянет больше, чем на еду». Обещаю Яне в следующую субботу сходить с ней в кондитерскую и вместе натрескаться пышной выпечки. «Эй, ты не расслабляйся! Только разок, не больше. Иначе будешь у меня ночевать в бассейне».

Пока не появились люди, нахлобучиваю шапочку, очки, бросаюсь в воду. Плавать одному – особое удовольствие. С высокой скоростью преодолеваю первые две дистанции. Руки резво выгребают воду, дышится свободно, несмотря на три выкуренные с утра сигареты. Время бежит впереди меня, подтягивая за собой: «Не ссы, братан! Держись за меня, все успеем». Сквозь всплески воды я вижу Яну, она стоит у кромки бассейна, машет руками с эмоциональностью футбольного болельщика.

– Молодчина, ты снова в форме!

Ее зычный голос услышишь даже на десятиметровой глубине.

Я вдруг осознаю, что все как-то налаживается, причем на таких оборотах и так само собой, будто случайно, что даже не верится. Вроде бы утро как утро – вчера, позавчера и на прошлой неделе было такое же. Ан нет! Сегодня, проснувшись раньше будильника, что само по себе удивительно, я, изучая щетину перед зеркалом, заметил, что стал как-то выше: плечи расправились, шея стала тверже и руки рельефнее. Это даже не итог усиленных тренировок – уже две недели, как я забросил плаванье. Причину внешних изменений стоит искать внутри. Стала уходить боль прошлого, сгибавшая меня все это время. Спина разгибается, смещается центр тяжести, огромной тяжести, которую я столько времени носил с собой.