Мария Метлицкая - Цветы нашей жизни Страница 19

Что посоветовать? Во-первых, думаю, что время обязательно все расставит по местам. Количество непременно перейдет в качество, Динина любовь, все то тепло, которое она дала детям, обязательно к ней вернется. Ведь купить можно только тех, кто продается. Не могут дети, воспитанные такой женщиной, вырасти алчными и корыстными. Они станут старше и поймут все – и об отце, и о матери.

А еще можно не ждать, пока судьба сама накажет Дининого бывшего мужа, и немного ускорить события. Так сказать, помочь мирозданию. Я бы не пожалела денег на хорошего адвоката и оспорила в суде иск об уменьшении суммы алиментов, и потребовала бы проверки доходов Алексея. Думаю, вы, как и я, неоднократно читали, что такое возможно. Уверена, на него можно найти управу.

Совет десятый

Не делай из ребенка ботаника

Редко в какой семье не возникает конфликтов из-за учебы. Особенно усердствуют те мамы, которые сами были отличницами. Они давно, еще в предродовой палате, намечтали себе ребенка-отличника, которым можно хвастаться подругам. И когда их самый обычный, веселый, жизнерадостный ребенок приносит из школы самые обычные тройки, иногда хватает двойки, у этих бывших отличниц происходит разрыв шаблона. Они начинают принимать меры – бороться за успеваемость.

Как? Ну если вы задаете этот вопрос, значит, сами в такой борьбе не участвуете, с чем искренне вас поздравляю. Борьба за успеваемость идет по всем законам военного времени. «Если ты не исправишь оценки, я запрещу (смотреть телевизор, играть на компьютере, играть с друзьями – нужное подчеркнуть)». Иногда родители вступают с двоечником в переговоры: «Если ты закончишь четверть без троек, куплю…, разрешу…, возьму тебя с собой и т. д.

Повторю то, что уже говорила выше – школу ваш ребенок окончит, а неприятные воспоминания, как его терроризировала родная мать из-за каких-то там оценок, – останутся.

Нет, я, конечно, не призываю поощрять лень и ничегонеделание. Я лишь хочу, чтобы ты поняла: ребенок не может одинаково хорошо знать все и проявлять одинаковый интерес ко всем школьным предметам. Есть, конечно, такие ботаники, которым лишь бы получить хорошую, а лучше отличную оценку. Но такие, скорее всего, мало чего добьются в жизни. И это не мое частное мнение – об этом говорят психологи и биологи. И если у твоего чада двойка по математике, но при этом он может часами с удовольствием и увлечением рассказывать о жизни доисторического мальчика, вслепую чертит схему построения рыцарей во время Ледового побоища, может в мельчайших подробностях рассказать о поединке Пересвета с Челубеем – так, словно и сам участвовал в Куликовской битве, мой совет – оставь его в покое. С ним все в порядке. Вот если видишь пустые глаза, если, кроме компьютерных игр, дитятку ничего не волнует, тогда надо бить тревогу. Точнее, пытаться нащупать, найти то, что ему может понравиться. Не ленись водить его на дополнительные занятия, на выставки, в театры. Вы обязательно вместе найдете, что ему интересно, и не обязательно этот интерес будет связан со школьной программой. Но и бог с ней, с программой. Тебе важно а) подготовить ребенка к взрослой жизни, где успеха добиваются те, у кого «горит глаз» и б) сохранить с ним доверительные, дружеские отношения.

Слово моей читательнице Жене, матери замечательного, веселого старшеклассника Саши, талантливого, подающего большие надежды художника и – двоечника.

– Саша всегда очень плохо учился. С первого класса я ходила в школу как на работу. «Маленькое родительское собрание» – я, сын и учитель (директор) – проводилось несколько раз в неделю. Чего он только не вытворял! В страшном сне не представишь!

Ходил по классу (все время сидеть на одном месте – скучно), отказывался писать палочки-крючочки в прописях (неинтересно!), однажды, классе в пятом, на перемене спрятался в стенной шкаф и в самый разгар урока вышел со шваброй наперевес. А «дикие игрища на переменах», как называла это директриса! Вот верите – я просто не знала, что делать! С одной стороны, мне было понятно, что Саша просто очень подвижный ребенок. Да, неусидчивый, да, не хочет учиться. Но учителя постоянно намекали чуть ли не на патологию, задержку психического развития. Мы с Мишей, моим мужем, постоянно вели с сыном беседы – длинные, нудные. Лично мне самой было противно себя слушать. Саша выслушивал их и немедленно включал вечный двигатель – несся куда-то, придумывал какие-то игры. Заставить его сидеть на месте было невоз-можно.

Мы решили, что я уйду с работы и полностью займусь сыном. Буду ходить за ним шаг в шаг, делать уроки – одним словом, воспитывать.

И началось. Усадить Сашу за уроки было невозможно, сидеть рядом с ним, когда он их делает, – пытка. Сын раскачивался на стуле, смотрел в окно, с радостью бежал к телефону, если кто-то имел неосторожность позвонить. И потом – он никогда на знал, что задано, так что каждый раз мне приходилось звонить какой-нибудь прилежной девочке, которая бодро рапортовала, какие завтра будут уроки и что надо сделать. Я люблю все делать быстро, поэтому меня этот бесконечный процесс приготовления уроков от обеда и до заката несказанно раздражал. Иногда мы ложились спать после двенадцати. Бывало и такое, что я отправляла Сашу спать, а сама за него докрашивала контурные карты, дописывала сочинения или решала задачи. Но и переписать своей рукой мною написанное он не хотел. Ему было неинтересно. Ужасно было не только то, что, несмотря на мою жертву (я очень люблю свою работу и засесть дома для меня было настоящим испытанием), ситуация не менялась. Более того – она усугублялась тем, что мы с сыном стали врагами. Я в его глазах была теперь не мамой, с которой он дурачился, играл, гулял, без конца болтал обо всем, а карательным органом, человеком, который над ним надзирает, заставляет. Принуждает и – наказывает. Теряя терпение, я могла и отшлепать его, и лишить вечерних мультиков, и запретить, например, пойти гулять в выходные. Однажды даже отменила день рождения, на который он уже позвал ребят. А тут еще наша жизнь с Мишей пошла наперекосяк. Он приходил домой и уже от лифта слышал наши крики: я кричала на Сашу, Саша то скандалил, то плакал. Муж перестал спешить домой. По-моему, даже появилась дама, готовая его утешить. Во всяком случае у него участились командировки, корпоративные выезды на природу, куда жены не приглашались, количество работы вдруг резко возросло.

Этот ад продолжался бы до одиннадцатого класса, и неизвестно, чем бы закончился. Спас нас случай. Точнее, человек, еще точнее – наш с Мишей школьный приятель Ваня. Окончив пединститут, Иван стал работать в школе, и не в какой-нибудь столичной, а в самой что ни на есть провинциальной – в Угличе. Он там служил в армии, влюбился, женился и осел уже навсегда. В Москву Ванечка приехал по делам и зашел к нам в гости. Конечно, я попыталась держать себя в руках, при госте не орать и вообще решила с Сашей в тот день уроки не делать: сделает сам – хорошо, нет – да и бог с ними!

Ваня шумный, невероятно обаятельный. Представляю, как его любят дети. Саша к нему даже не вышел – сидел как прикованный за столом и уже который час пытался сделать задание по окружающему миру. Ваня со словами: «А ну, предъявите наследника, где вы его прячете!» – вошел в «пыточную», и оттуда послышались голоса – рокочущий Ванин и веселый, что-то возбужденно рассказывающий – Сашин. Через полчаса или даже больше (я успела сделать салат и поставить в духовку мясо) Саша, веселый, довольный, выбежал из комнаты. Вслед за ним с рабочей тетрадью по окружающему миру шел наш Ванечка.

– А мы с дядей Ваней все сделали! – торжествующе объявил Саша. – А еще он сказал, что я отлично рисую.

Я не придала значения этим словам, выхватив только первую часть фразы, и с облегчением подумала, что, слава богу, не надо будет ночью, после Ваниного ухода, разбираться с этим ненавистным мне предметом. Ваня пришел ко мне на кухню, в руках у него была та же тетрадь.

– Я понимаю ваши проблемы. Увы, таких гиперактивных детей сейчас – больше половины.

– Да, а наша училка говорит, что Саша один такой – ненормальный. Что все дети как дети, а по нему коррекционный класс плачет. – И тут я совершенно неожиданно для самой себя разрыдалась. Обычно я не показываю другим эмоции, пытаюсь держать в себе. Но Ваня был таким родным, таким с детства любимым, что я уткнулась к нему в плечо и сквозь слезы все рассказала – и про проблемы с учебой, и про то, что пришлось уйти с работы и про то, что веду себя с ребенком как мегера, как надзирательница какая-то, а поделать ничего не могу. И про мужа и его поздние приходы и командировки рассказала.

Ваня меня не прерывал, гладил по голове и очень трогательно вытирал мне слезы подвернувшимся под руку посудным полотенцем. Когда я успокоилась, он очень спокойно сказал: