Елизавета Дворецкая - Источник судьбы Страница 19

– А может, просто не пускать этих козлов? – спросил Орм из глубин нарядной шелковой гонели, которую в этот время стягивал. – А еще лучше, давай, я сейчас возьму сотню ребят, пойду к Альдхельму и накрою его тепленького! Давай, конунг! – Он оживился. – Задавим гада в гнезде, чтобы пир не портить.

– А вдруг все не так? – Рерик с сомнением посмотрел на Рагенфредис, которая пыталась взять себя в руки и хлюпать носом потише. – Она же сама толком ничего не знает. И потом не докажешь, что Альдхельм что-то затевал. Сами будем виноваты.

– Зато живые.

– А что о нас будут говорить? Что граф Фрисландский в день собственной свадьбы перебил всю родню невесты, да просто так, после обетов мира и дружбы? Да после чуда этого, чтоб его тролли взяли! Там все слезы христианского благочестия проливают… спьяну, а я кровавую резню устрою? Нет, так не пойдет.

– Ну, как знаешь. – Орм уже привычно натянул кольчугу, поданную оруженосцем, и прыгал на месте, чтобы ровнее села. – А ребятам я скажу, чтобы были наготове. Хорошие, я тебе скажу, эти самиты миклагардские. Огромные, хоть Змею Мировую туда засунь, хоть полный доспех с наручами надень, – снаружи ни хрена не видно.

– У них в Миклагарде тоже жизнь веселая, – ломким от слез голосом сказала Рагенфредис – с покрасневшим носом, но уже почти спокойная. – Тоже кто на пир идет, не знает, вернется ли живым. Потому и шьют широко.

– А ты сиди дома! – строго предупредил ее Рерик. – Если Теодрада за тобой пришлет, скажешь, что больна. Даже лучше в постель ложись. Понимаешь ты – никто из фризов не должен знать, что мы ко всему готовы. Ни отец твой, ни мать, ни сестра. От этого зависит, кто до завтра доживет – или мы с Ормом, или Альдхельм с родичами. Тебе Альдхельм больше нравится?

Рерик едва успел вернуться в усадьбу и тайком послать оруженосца за кольчугой, которую и натянул в кладовке. Под широким плотным шелком и впрямь было ничего не видно. Все его ярлы и ближняя дружина тоже обзавелись необходимыми дополнениями к праздничным нарядам. Только женщины ничего не знали. Рерик даже придумал, как удалить их из гридницы пораньше: надо тайком попросить Теодраду, чтобы она увела Рейнельду в приготовленный для новобрачных спальный чулан и коротко ей обрисовала, что сейчас будет происходить и как ей себя вести. Вдруг матушка Амальберга не позаботилась? Или пусть хоть помолятся вместе. Теодрада, конечно, будет сгорать от смущения, но брату мужа не откажет. Главное, правильно выбрать время.

От всех этих мыслей Рерик выглядел озабоченным и хмурым. Его не раз спрашивали, почему он не весел, и ему пришлось разгладить черты и стараться выглядеть оживленным и радостным, как все вокруг. Поскольку чудо случилось прямо перед графской свадьбой, то было сочтено самым добрым предзнаменованием. В день свадьбы о нем вовсю говорили, и это еще увеличивало всеобщую радость и воодушевление. Казалось, сам Бог смотрит с небес прямо в Дорестад, где происходят такие удивительные и важные события. И город кипел: везде между домами и усадьбами волновалась нарядная толпа, торговцы и ремесленники оставили все дела. На площади перед собором, вокруг графской усадьбы толпился народ, ожидая раздачи денег, угощения и пива. С утра, как всегда, моросил дождь, но в полдень тучи разошлись и выглянуло солнце. Когда граф со своей семьей и дружиной отправился наконец в собор, это было поистине восхитительное зрелище. Все разоделись в самые лучшие и дорогие наряды, под яркими лучами блестели цветные шелка, золотое шитье, самоцветы, украшения. Всю дорогу до собора жених и невеста проделали под непрерывные приветственные крики. Рерик был в той же голубой далматике, которая хорошо подходила к его русым волосам, а Рейнельда – в ярко-красной столе, тоже вышитой золотом. Их головы украшали, по обычаю знатных франков, цветочные венки, и любой признал бы, что это исключительно красивая и во всем подходящая пара.

Отец Хериберт чуть не прослезился от счастья и благодарности Господу, пока совершал обряд венчания. Потом знать переместилась в графскую усадьбу, где уже был приготовлен пир, а на площадке перед воротами Тибо распорядился выставить бочки с пивом и двух жареных быков для простого народа. В гриднице не было свободного места, одни гости приходили, другие уходили.

У Рерика голова шла кругом, казалось, этот день никогда не кончится.

– А ты что такое невеселый, а, старик? – крикнул он Ториру Белому. Тот сидел всего за несколько человек от почетного места жениха, но приходилось кричать, чтобы в общем шуме хоть что-то можно было разобрать.

– Наверное, жалеет, что не он здесь жених! – усмехнулся Орм.

– Или вспоминает свою свадьбу, – добавил Берг. – Да, Торир, а у тебя вообще-то была когда-нибудь свадьба?

– Бедная королева Торгерд, – вздохнул Торир, не обращая внимания на насмешки. – Пока вы росли, она столько раз мечтала, как вы станете взрослыми, прославитесь, возьмете в жены самых знатных и красивых невест…

– Так все и вышло! – утешил его Рерик. – Харальд женился на красивой девушке из рода франкских королей, а я – на самой красивой и знатной девушке Фрисландии. Обе они – достойные матери для будущих конунгов.

– Да, но только бедная фру Торгерд на свадьбах обоих сыновей не побывала.

– Зато отец наш радуется, глядя на нас из Валгаллы. А когда мы утвердимся в Ютландии, я сам за ней съезжу и непременно привезу, чтобы она жила с нами, в той самой усадьбе, которую отец для нее построил. Она будет видеть, как растут ее внуки, а это поважнее, чем какие-то свадьбы!

– Да уж, постарайся, – одобрил Торир. – Ваша мать – хорошая женщина, и она не заслужила, чтобы все лучшее в жизни проходило мимо нее.

Пир продолжался; на огромном блюде подали жареную свинью, животное богини Фроувы и символ плодовитости, гости ели, пили и веселились, стоял гул, смех, говор. Фризы и норманны сидели вперемешку, через одного – так предложил в начале пира Альдхельм, в знак единства их родов и помыслом. Только женщины, по норманнскому обычаю, разместились за отдельным столом – в самой середине невеста, по бокам от нее мать и Теодрада, потом остальные. Провозглашались кубки за Фрейра и Фрейю, в память предков и во славу потомков. Рерик только поднимал кубок, но почти не пил, и уже дважды выливал дорогое выдержанное вино прямо под стол. Его внутреннее напряжение нарастало, и он ни единого мгновения не имел на те мысли, которые обычно переполняют женихов во время свадебного пира.

Пора уводить женщин. Не было никаких признаков близкой опасности, мелькала даже робкая надежда, что страхи окажутся напрасными, что Рагенфредис все придумала. Не смея надеяться, что все обойдется, Рерик хотел как можно быстрее убрать из гридницы женщин, чтобы хотя бы они не попали под удар, если что…

– Передай графине Теодраде, что ей пора отдохнуть, – негромко сказал он кравчему, Лофту, когда тот подошел в очередной раз наполнить его кубок и наклонился.

Тот кивнул и направился к женскому столу. Вот он склонился к Теодраде, та послушала его немного, подняла глаза на Рерика, тот кивнул. Теодрада встала и взяла за руку Рейнельду. Поднялись и прочие женщины, чтобы дать им пройти, они стали пробираться к выходу.

– И теперь, когда близок час возрождения свободы и славы фризов, я хочу поднять этот кубок за то, чтобы воплотились самые священные заветы наших предков! – раздался голос Альдхельма, и тот поднялся, держа кубок на вытянутой руке. – Я хочу выпить вместе с тобой, граф Рерик.

Он подошел ближе. Рерик встал. Глядя в глаза новоявленному родичу, он видел в них напряжение и ожидание. Альдхельм покачивался и раскраснелся, но явно притворялся гораздо более пьяным, чем был на самом деле.

– А самый священный завет наших предков… – на ходу продолжал Альдхельм, – самый священный завет, оставленный нам предками и богами… гласит… Эала фрейа фресена! – на языке фризов провозгласил он. – Фризы должны быть свободными!

Это был знак. И Рерик ничуть не удивился, как вслед за этими словами Альдхельм бросил кубок прямо ему в лицо. Мгновенно уклонившись, он уберег глаза от выплеснувшегося вина и потому успел увидеть, как Альдхельм выхватывает из-под шазюбля длинный нож и бросается на него. Рерик швырнул в противника собственный кубок, наклонился, одновременно уходя из-под возможного удара, и извлек из-под ремня на ноге скрамасакс.

Краем глаза он успел заметить, что драка вспыхнула одновременно по всей гриднице. По знаку, данному вождем, каждый из фризов выхватил нож и попытался вонзить его в грудь своему соседу-норманну. Но плоды этой попытки оказались гораздо слабее, чем они рассчитывали, потому что под нарядным платьем оказались кольчуги, а кое у кого и настоящие доспехи из железных пластин на кожаной основе. Мечей на пир пронести не удалось никому, а ножи норманны отбивали наручами и тяжелыми браслетами, которыми украсились в изобилии. В ход пошло все – кубки, здоровенные питьевые рога, столовые ножи, блюда. Веселый гомон пира мгновенно сменился шумом схватки: звенела посуда, раздавались яростные крики, треск дерева. Хрут Большой подхватил своего соседа, обеими руками поднял его в воздух и с размаху швырнул на стол: тот пролетел, сшибая посуду и еду, повалил еще несколько человек.