Фазу Алиева - Цена добра Страница 19

И, когда улетела пчела, цветок еще долго качался. Мне стало грустно: разве можно было пчеле так быстро улететь? Один всего поцелуй!.. И сколько красоты можно было увидеть вокруг, что просто я тонула в этой красоте, восторг хлынул из меня, как брызги фонтана.

Я не заметила, как пролетели годы; не помнила, сколько раз весной я ходила по только что вспаханной борозде; сколько новых родников я находила у подножия скал в горах; сколько раз пила из них студеную воду, набирая ее полными пригоршнями. Сколько раз зимой по снегу каталась с горки вниз, не боясь ничего; сколько раз, стоя под проливным дождем, я впитывала счастье небесного дара и ждала до тех пор, пока не появилась радуга. Мне казалось, что она выходит из моего сердца, и восторгу не бывало предела.

А дождик, словно жемчуг,На нитке разрываетсяИ мне в подол, как жемчугРассыпанный, ссыпается.Переплелась моя косаС земными стеблями,И радугу на плечи мнеНадели небеса…

Идут годы. Я влюбилась. Я летала, и кровь кипела, хотелось крикнуть миру: «Посмотри на меня!» Любовь совершенно изменила меня; в людях я видела только хорошее, мне казалось, что все на свете родились красивыми, добрыми, щедрыми и что все влюблены.

В миреНовость появилась —В мир любовь моя пришла, —И к земле звезда склонилась,И свечу на ней зажгла.Я,Возвысившись над бытом,Этой свечкою горю,За минувшие обидыНикого я не корю.

Я рожаю детей и вспоминаю колыбельные песни, которые пела моя мать моим сестрам: наверное, она их пела и мне. Но как вспомнить то, что пели нам?

Я колыбель качаю,Будто бы шар земной.Баюшки баю-бай,Спи, человечек мой.Баю, моя отрада,Гордость, печаль моя, спи.Спи, моя грусть и радость,Душа и даль моя, спи.Спит сейчас все на свете —Ветер не спит да я.

Жизнь кипит… Я до боли чувствую и радость, и горе. Я лучший танцор на свадьбах. Я радуюсь новорожденному, плачу, когда в последний путь провожают умершего. Я до боли люблю эту землю, где звенят роднички, гудят реки, шумит море. Где я собираю первые подснежники, где из лощины гор мне приветливо кивают синие колокольчики, где в каменных гнездах мужают орлята. Я люблю каждую травинку, каждую росинку, сверкающую в зелени листвы.

И почему же я должна покинуть эту землю, ведь я так люблю эту жизнь! Человек должен жить вечно; его любовь, чем больше он отдает ее, тем могучее становится. Я не верю в бессмертие после того, как ненасытная земля поглотила человека. Есть бессмертная память о человеке – творце, но когда его нет, разве ему не все равно, помнят его или нет?

Я хочу жить! Видеть небо и землю, любить людей, смеяться и плакать, протягивать руки навстречу снежинкам, стоять под ливнем. Сидеть на берегу реки, опустив в воду босые ноги, и слушать симфонию жизни…

Сух стебелек, наполнен болью

Был скошен луг. Но вот осталасьПред скошенной травой в долгуНемая, грустная, как старость,Одна травинка на лугу.Сух стебелек, наполнен болью,Согнулся, искривился весь.Он, как старик на поле боя,Пришел оплакать павших здесь.

«Презирать суд людей не трудно, презирать суд собственный – невозможно».

Я стою перед твоей могилой, одета, как ты любил – вся в голубом. Сегодня пятница, ты ведь просил, чтобы я приходила по пятницам в твоем любимом наряде, и тогда ты увидишь меня. Мне нелегко сюда приходить. Я в своем одиночестве бываю, как подсудимая без адвоката, без сочувствующих взглядов. Самосуд – это страшная пытка. Как все изменилось, как ты ушел, когда до меня дошло, что больше никогда тебя не увижу, не услышу твой колючий голос, твои жалобы на головную боль.

– Фазу, у меня мигрень. Это мне досталось в наследство от отца!

– Муса, я это уже слышу тысячу раз. Более достойного наследства не мог он тебе оставить! – смеялась я.

Мне тогда казалось, что ты всегда чем-то недоволен. Это тяготило первые годы нашей совместной жизни, а потом я привыкла, и все превращала в шутку. Когда ты был жив, в моем сердце ты занимал место обвиняемого, а я – пострадавшая. Но Аллах мне дал крепкое, несгибаемое терпение. Никогда у нас дома не было скандалов, упреков. Аллах освободил меня от разрушительного чувства – ревности. Ты проводил по три месяца в Переделкино, писал повести и романы. Мне ни разу в голову не пришла мысль, что у тебя там может кто-то быть. И весь дом, дети, заботы – все было на мне, и закипала обида: почему ты все взваливаешь на меня? Но ни разу я тебе об этом не говорила. Вечная разлука выпрямляет любые прутья и даже кривые бревна обиды.

Я стою сейчас, как обвиняемая, перед твоей могилой. Все мои обиды исчезли, словно они были написаны на песке. Даже твои неласковые слова окрашиваются в радужные цвета. Услышать бы их хоть один раз! Сколько сожаления сегодня во мне! Я признаюсь, что была плохой женой: дети, дом, поездки в разные страны и главное – каждая украденная у тебя и у жизни минутка, часы, дни, которые я отдавала чтению, творчеству. Почему все это время я не тратила на тебя, почему тебе не досталось нежности, которая билась во мне, как в горячих источниках, ведь они целебные! Зачем я собирала по шерстинке мелочные обиды, создавала бурку черную и бросала в мыслях на твои плечи. Сегодня это черная бурка на мне, а белоснежная – на тебе. Я говорю, когда ты не слышишь: я – обвиняемая, а ты – пострадавший. Вечная разлука все меняет, все освещается по-иному.

…Но поздно! Очень поздно! Ничего не исправишь, кроме того, что самосуд мучает, и он, оставшийся на земле, видит, что все могло быть иначе! Тоска – худшее из всех страданий. Но я возьму себя в руки.

Да будут только светлыми цветаВ моем дому! Я темный быт разрушу.Коль моль съедает шерсть, так темнотаСъедает мне тоскующую душу.Я мысленно расписываю впрокВсе комнаты, готовя перемены.Так пусть же будут голубыми стеныИ белым, словно лебедь потолок!

Все бы я это сделала, но как тяжело идти по тропинке от нашего дома до твоей могилы. Но я иду, глотая слезы, и не будет этому конца…

Адвокат

Как ты чужое счастье понимала,Хотя сама счастливой не была.Чужое горе разделить могла,Хоть своего пережила немало.Ты всем дарила теплые лучиИ отводила грозовые тучи,Меня быть щедрой, мама, научи,Чтобы жилось и мне, и людям лучше.

«Недостаток опыта вызывает уверенность в себе».

Хадижат была самой старшей из дочерей Магомеда и Асмы. Все время они мечтали о сыне, он так и не родился. Конечно, мать переживала за их будущее, несмотря на то, что тухум считали достойным и Магомеда уважали все. Но свахи не заставили себя долго ждать. Как только Хадижат закончила десятый класс, ее, семнадцатилетнюю, выдали замуж. Свадьбу, как это обычно бывает в горах, сыграли на аульском гумне. В ауле на свадьбу персонально каждого не приглашают. Один из родственников поднимается на крышу и провозглашает о том, что будет свадьба. И все женщины начинают готовиться, открывают сундуки, вытаскивают оттуда старинные платки, мамины или бабушкины хабало (старинные платья) проветривают, выглаживают. Каждая мать старается одеть своих детей как можно лучше, красивее.

Тогда нам, малышам, казалось, что самые красивые и счастливые – это невеста и жених. Не принято было, чтобы они сидели вместе. Невесту, закрытую тонким гурмендо, окружали женщины. Она тихо сидела в углу и молчала. В ауле даже бытовала такая пословица: «Держи рот на замке, как невеста». А жених сидел с мужчинами; они смеялись, шутили, произносили тосты. Я любила аульские свадьбы, веселые и непосредственные: все танцуют, и старые, и молодые, а мы, малыши, образовав себе отдельный круг, тоже кружили, не забывая лакомиться халвой и другими сладостями.

Свадьба Хадижат была очень красивой: все родственники в старинных национальных одеждах, словно соревнуясь, парами, одна за другой, выходили в круг и так танцевали, что просто дух захватывало! День прошел, как одно мгновение; молодоженов увели, и мы в приподнятом настроении разошлись по домам. Бабушка похвалила меня за танцы, но мама сделала замечание, что ноги я ставлю как солдат, а надо плавно, как бы одну ногу не отрывая от другой.

– Слышишь, Апипат, в наши ворота стучат, – выбежала бабушка, за ней мама и, естественно, я.