Инесса Давыдова - Семь мужчин одной женщины Страница 19

По-видимому, он все-таки нуждался в щедром вознаграждении за обучение бездарной ученицы и вскоре прислал Жерома с запиской, в которой просил меня прийти и поговорить. Я пришла, он был в мастерской один, и у нас состоялся напряженный разговор. Он всячески пытался себя оправдать, называл себя большим мастером с маленьким пороком, но я тогда ничего, кроме брезгливости, к нему не чувствовала и спокойно выдержала все его уловки. В конце разговора я поставила ему условие: никаких развратных действий на моих глазах, или я не вернусь. Он пообещал, что постарается сдерживать свои порывы, и обещание сдержал. Когда я вернулась, Каталины уже не было, и наши занятия стали еще интересней и познавательней. Я уже говорила, что он был великолепным учителем.

Никогда бы я не смогла так управлять цветовой палитрой, если бы не его теория цвета. Помню, как-то раз он дал нам задание: нужно было нарисовать поочередно цвета на все человеческие эмоции. Он сказал, что так мы научимся рисовать цветовой портрет человека, выделяя его основные пороки и достоинства. Красным я нарисовала страсть, желтым – жадность, фиолетовым – гордость, зеленым – зависть. Кадо посмотрел на меня и сказал, что это точное определение его теории цвета и что еще никто из его знакомых и учеников не смог безошибочно определить хотя бы пару цветов. С этого момента он стал относиться ко мне с особым уважением. Постепенно мое отвращение к нему стало проходить, и мы стали больше времени проводить наедине. Он часто брал меня с собой как ассистентку в поездки с лекциями по стране. Допустил меня к совместному выполнению заказов и расчетов с клиентами.

Через пару месяцев Кадо снял домик на Лазурном берегу и пригласил меня поработать с ним там все лето над большим заказом. Жерома он отправил домой на летние каникулы и попросил меня не говорить ему о нашей совместной работе, якобы чтобы не волновать его. Приступив к работе, мы были постоянно вместе, и он находил любой предлог, чтобы дотронуться до меня. То поставит мне под нужным углом руку, то повернет голову и скажет: «Посмотри, какой замечательный закат».

– И вы влюбились в него? – с нетерпением спросила Васса.

– Его прикосновения передавали мощный горячий импульс, на меня накатывала какая-то непреодолимая тяга к нему…

Агнес закатила глаза и с шумом выдохнула.

– Да, я и сама не заметила, как начала влюбляться. В память врезался его образ, залитый солнечными лучами, с палитрой и кистью в руках, он импульсивно наносил мазки на холст и потом долго всматривался вдаль, как будто солнце и небо должны были подсказать ему, что делать дальше.

Как только я осознала, что влюбилась в него как девчонка, мне стало невыносимо трудно сдерживать свои чувства, я то краснела, то бледнела, то смущенно отводила от него глаза. Заметив изменения в моем поведении, он стал дразнить меня, ходил передо мной почти голый, задерживал на мне свой томный взгляд. Особенно меня привлекала в нем его мечтательность, когда он стоял в дверном проеме, скрестив руки на груди, или сидел в кресле на веранде перед домом и долго смотрел на море или звезды. В такие моменты он погружался в себя, и взгляд его становился мягким и загадочным, и пока он сидел так, я не в силах была отвести от него глаз.

Как-то раз мы делали натурные наброски у берега моря и заработались допоздна. Вернувшись в наш домик, мы обнаружили, что все вещи разбросаны и разорваны. В отличие от меня, Кадо это нисколько не удивило, он усмехнулся и сказал, что это могла сделать только ревнивая женщина. По-видимому, к таким проявлениям чувств он давно уже привык. Я сказала, что раз это проделки его отвергнутых подруг, то ему придется самому убрать весь этот беспорядок, и ушла в ванну. Приняв душ, я стала вытирать тело полотенцем и, подняв глаза, увидела, как Кадо стоит и смотрит на меня, приоткрыв дверь. Одной рукой он удерживал дверь, а другой медленно расстегивал рубашку. От такого зрелища у меня внутри все запылало, я вдруг ощутила, что хочу быть с ним, хочу любить его до беспамятства. Он снял рубашку, сбросил с себя оставшуюся одежду, подошел и прижался ко мне всем телом. Обнявшись, мы слились в поцелуе. Так жарко и страстно, как он, меня еще никто и никогда не целовал. Мне трудно описать словами те чувства, которые возникли внутри меня. Это что-то неуловимое, но мощное как поток. Теперь я понимаю тех женщин, которые постоянно вились рядом с ним. Вкусив такое один раз, уже забыть невозможно.

– И что было потом? – с нетерпением в голосе спросила Васса.

– Потом он взял меня на руки и понес в спальню, которая располагалась на втором этаже. Помню, как он собирался сделать последний шаг, чтобы преодолеть лестницу, но кто-то сбоку нанес сильный удар ему по голове, и мы кубарем скатились вниз.

Очнулась я в больнице с сотрясением мозга и переломом ключицы. Я спросила у медсестры, что со мной случилось, и она, показав на полицейского инспектора, наблюдавшего за мной из-за стеклянной перегородки в коридоре, сказала, что со мной хотят поговорить. Инспектор объяснил, что на нас с Кадо произошло нападение, когда мы собирались, как он выразился, остаться наедине. По-видимому, нас хотели ограбить, но когда ничего ценного в доме не нашли, решили дождаться хозяев, думая, что при нас найдут какие-то ценности. Я спросила, где Кадо, и он многозначительно закатил глаза и ответил, что тот лежит в коме, а потом добавил, что, зная репутацию этого художника, считает, что грабители мне оказали огромную услугу. На следующий день прилетели мои родители и перевезли меня в частную клинику под Парижем. Больше я Кадо не видела, я пыталась его разыскать, но все было напрасно, он как в воду канул. В больнице мне ответили, что он пришел в себя через три дня после моего отъезда, и за ним приехал его друг и увез в Италию. Никто из наших общих знакомых ничего про него не знал, только сейчас, через много лет, один частный сыщик сумел собрать для меня всю информацию о его жизни до и после моего отъезда. Из больницы его забрал Жером, им же были подписаны бумаги об организации похорон. Оказывается, он прожил после моего отъезда всего десять лет. Думаю, у него был СПИД, тогда его еще не диагностировали, но симптомы, описанные его лечащим врачом, очень похожи на это заболевание. Инспектор представил доказательства, что Кадо и Жером были любовниками. Они познакомились в Париже на его выставке незадолго до того, как я пришла к нему ученицей, и Кадо привез его в Италию. Хотя в основном он предпочитал женщин, но на десерт всегда оставлял своего юного ученика, который пережил его всего на три года и умер от тех же симптомов.

– Какой ужас! – тихо произнесла Васса и обняла Агнес за плечи. – А как вы думаете, кто тогда напал на вас?

– Думаю, это был Жером. Он, наверное, как-то выследил нас и, наблюдая за нашими отношениями, появился в самый подходящий момент.

– Я тоже так думаю.

– Только теперь я поняла, что имел в виду тот инспектор в больнице, когда сказал, что грабители оказали мне услугу. Жером, сам того не зная, не только уберег меня от страшной болезни, но и не дал ему разбить мое сердце. Трудно предсказать мою реакцию, узнай я об их связи, и было бы еще хуже, если бы я в разгар нашего романа застала их вместе.

Лицо Агнес приняло мучительное выражение, она обхватила лицо руками и произнесла:

– До сих пор помню тот поцелуй, жар наших тел. Это как прерванный полет, ты и не взлетел и не приземлился. Его блуд и распутство распространялись вокруг, как вирус! Мне кажется, я тоже заразна, все, до кого он дотрагивался, все – заразны.

– Не надо так говорить, Агнес, вы же не знали тогда об этом.

– Но знала, какой он распутный! Я же это знала! И все равно поехала с ним! – закричала Агнес и громко заплакала.

Обняв ее еще крепче, Васса изо всех сил старалась ее успокоить. Зазвонил мобильный телефон, Агнес, вытерев слезы, ответила; это был Александр. Поговорив с ним минуты две, она сказала:

– По-видимому, ему было мало просто ваших разговоров, и он прилетает сегодня в Милан. Попросил вас встретить его в аэропорту.

На лице Вассы мгновенно вспыхнул румянец, и улыбка невольно отразилась на ее лице. Агнес, заметив волнение девушки, взяла ее за руку и сказала:

– Васса, если ты хочешь, чтобы ваша жизнь сложилась удачно, ты не должна сейчас влюбляться в моего сына.

– Почему? – чуть не плача спросила девушка.

– Потому что у него очень сложный характер, он как яхта без капитана в открытом море. От одного берега его отбросило, а к другому он еще не пристал. И если вы сейчас сблизитесь, то он даже не осознает и не оценит, как ему могло бы повезти с тобой. Сейчас не время. Пусть он истомится, помучается с мыслью о тебе.

– Боюсь, что у нас не будет другой возможности.

– Будет. Я обещаю. Пожалуйста, прислушайся к моему совету.

– Тогда мне нельзя к нему ехать сегодня в аэропорт, я не смогу себя сдержать.

Агнес вскинула удивленно брови и спросила: